Ставрос. Падение Константинополя

– Идем в дом, госпожа, - тихо и сочувственно сказал скульптор.

Феодора повернулась к нему. Она отвела с глаз прядь темных волос, разбитых ветром, и спросила – голос ее звенел:

– Олимп, ведь мы поработаем с тобой сегодня?

========== Глава 14 ==========

Мокрые пальцы любовно выглаживали линии рук, красиво и свободно расположенных в складках платья. Только та, с кого лепилось это изображение, знала, какого терпения и усилий стоит сохранять такую красивую и свободную позу, всем зрителям казавшуюся естественной.

Теперь руки отдыхающей модели подпирали подбородок, и она, сидя на табурете, следила за движениями скульптора с тревогой, которую едва могла скрыть. Что она себе вообразила? И что может сделать, даже если Олимп сопричастен этому заговору? Разве какой-нибудь ромей станет предавать доверие своего хозяина, делясь его тайнами с любовницей, чужеземной рабыней?

Но друг друга греки постоянно предают… И разве она когда-нибудь использует узнанное во зло?

– Олимп, - Феодора не вытерпела и позвала художника.

Он быстро обернулся, казалось, недоуменно и недовольно.

– Тебе не страшно за хозяина? – спросила она громко.

Брови грека поднялись, и он быстро прижал к губам измазанный в глине палец.

Потом сделал успокаивающий жест и вернулся к работе. Феодора сжала голову руками и едва слышно выругалась. Что за невозможные создания эти ромеи, для них мечты и… и зрелища важнее правды и людей!

Олимп наконец отступил от статуи и удовлетворенно осмотрел ее. Потом улыбнулся и повернулся к славянке.

– В красоте мы черпаем силу, госпожа, - сказал он, как будто прочел ее мысли. – Мечтами о величии мы живем, сколько стоит Рим.

Губы у Желани дрогнули.

– И сколько человеческих жертв вы принесли вашим мечтам? – спросила она. – Сколько народов? А ваш собственный народ?

– Все умирают, - спокойно ответил скульптор. – Нужно дать людям такой идеал… такую любовь, за которую они будут счастливы умирать. Мы всегда умели это делать.

Феодора открыла рот, но ничего не сказала. На это даже она не могла возразить. А художник усмехнулся, посмотрев на красивую московитку.

– Разве вы не живете уже многие века тем, что взяли у нас? – спросил он. Понизил голос и прибавил:

– И я назвал бы вас достойными преемниками. Греческая ученость, греческие искусства уже никогда не расцветут в полном блеске, но даже у нас они достояние немногих. А люди, которые составляют народ…

Он помедлил и твердо закончил:

– Для них и живет аристократия, для них она и умирает!

– Ты такой ученый человек, - с восхищением и неприязнью сразу сказала московитка.

Она быстро встала и прошлась по мастерской, едва не хлестнув Олимпа своей одеждой. Как он мог так спокойно рассуждать о жизни и смерти народов, когда жизнь всего их дома висела на волоске?..

– Олимп, ты знаешь, зачем уехал хозяин? – спросила Феодора.

Она сжимала и разжимала кулаки.

Олимп вдруг схватил ее за плечи. Его цепкие руки впивались в ее тело, глаза впивались в глаза.

– Очень мало, - ответил скульптор. – Наше дело ждать, а не мешать своему господину в том, в чем мы помочь не можем!

– Ты просто занят одним своим художеством, - с великой досадой ответила она.

Упрек, казалось, достиг цели; потому что Олимп вдруг утратил уверенный вид и отвел глаза.

– Иди в библиотеку, - наконец сказал он. – Я сейчас умоюсь, сменю платье и поднимусь к тебе. Там мы сможем поговорить.

– Но ведь нас заметят, - сказала Феодора, осознав это предложение.

– Заметят – и что с того? – сурово ответил скульптор.

Феодора кивнула и улыбнулась.

– Хорошо, я буду тебя ждать в библиотеке, - сказала она и быстро скрылась.

Оставшись один, грек несколько мгновений рассматривал свое произведение. Он коснулся пальцами лба статуи, вглядываясь в ее лицо… потом покачал головой и потупился, точно отказываясь понять эту женщину, как и других женщин. Потом вздохнул и принялся отмывать в руки в ванночке с водой, в которой плавали розовые лепестки.

Феодора сидела в библиотеке в кресле хозяина, сложив руки на коленях, точно ученица. Олимп вошел и улыбнулся ей. Он сел рядом на скамью, точно отказываясь от удобства, чтобы сохранять твердость.

Славянка кашлянула и склонилась на руку, в его сторону.

– Ну, что скажешь, Олимп?

Он смотрел на нее с полным вниманием - и в полной бдительности.

– Что ты хочешь знать?

Феодора откинулась на спинку кресла и глубоко вздохнула.

– Я хочу знать, что происходит между семейством Нотарасов и семейством Калокиров, - медленно проговорила она. – Я хочу также знать, какое прошлое имеет… госпожа Метаксия. Кто ее главные враги? И каковы ее дела с итальянцами, что она так ненавидит их?

Олимп посуровел, его темные глаза так и впивались в модель.

– Ты очень смела на язык и опрометчива, - сказал он. – История семьи нашего господина слишком долга и сложна, чтобы я стал сейчас излагать ее тебе. А семейная вражда, как ты должна понимать, не начинается и не кончается одним человеком. Если бы мы стали считаться всеми обидами и держать их в уме… кровавая пелена всегда туманила бы наши взоры.

– Так ведь она и туманит, - ответила Феодора.

Олимп сцепил худые руки, опустив на них подбородок с небольшой черной бородкой.

– Что до врагов госпожи Метаксии, - медленно сказал грек, - главное сейчас не то, кто ей враг, потому что их очень много, а то, с кем она решила свести счеты. Фома Нотарас, сын ее дяди, – как старинный друг ее семьи, так и старинный ее враг… Это зависит от того, какими глазами она на него поглядит.

– Не понимаю, - сказала Феодора.

Олимп улыбнулся.

– Ну, многое ты уже понимаешь, - сказал скульптор.

Тут Феодоре стало дурно от нового понимания.

– Ее супруг… - прошептала она. – Не причастен ли Фома…