Ставрос. Падение Константинополя

Император кивнул.

– Это хорошо, что ты такой христианин, - сказал он. – Сколько тебе лет? – спросил он через мгновение.

– Четырнадцатый год, государь, - ответил юный евнух.

– И ты русский? – спросил василевс.

Казалось, он был заинтересован им, если не расположен в его пользу, - но по лицу императора ромеев очень трудно было судить.

– Русский, - сказал Микитка.

Он теперь не мог спрятать своего румянца и подспудного гнева – но от Иоанна, конечно, ничего не могло укрыться.

– У меня среди моих этериотов есть русские люди, - неожиданно сказал император. – Они храбрые и верные воины, и не подвержены излишествам.

Микитка чуть не присел от такой новости. А василевс улыбнулся во второй раз, теперь яснее, - и преобразился, сделавшись намного краше, почти божественным старцем. Теперь Микитка почувствовал, что сердца подданных могли неподдельно влечься к этому человеку.

– Ты не воруешь? – так же неожиданно спросил Иоанн.

Микитка мотнул головой и залился краской до ушей.

– Ни разу в жизни ничего не своровал! – с жаром сказал он. Василевс усмехнулся.

– Я тебе верю, - сказал он. – Здесь, если тебе будет что-нибудь нужно, скажи об этом моему постельничему Луке. Вот он, - Иоанн поднял голову, и только теперь Микитка заметил, что они не одни. У стены стоял человек, который легко мог стать невидимым: самой обыкновенной наружности, в платье не бедном, но и не богатом, со спокойным лицом и внимательными глазами. Его мало замечали – но он сам замечал все и всех…

– Это мой самый доверенный слуга, - продолжал император. – Лука состоит при мне днем и ночью, и его обязанность очень велика. Ему требуются помощники. Как раз сейчас один из его помощников заболел.

По лицу Иоанна прошла тень, а Микитку заколотило от страха. Но ничего не случилось. Кого бы император ни винил в болезни евнуха, если такие были, – винил он не его…

– Теперь помогать Луке будешь ты, - сказал василевс. – Делай все, что он тебе велит. Я вижу в тебе старание, и думаю, что ты не разочаруешь меня.

– Нет, государь, - сказал Микитка.

Он должен был ненавидеть этого человека всей душой – но не мог, оказавшись перед его лицом и услышав его речь. И то, что ему доверили такую важную обязанность…

Он низко поклонился.

– Я буду честно служить!

Император засмеялся, снова сделавшись пленительным.

– Я люблю русских людей, - сказал он. Помолчал и закончил, улыбаясь:

– Что ж, теперь иди с Лукой. Он тебя со всем познакомит и скажет, где ты будешь жить и что делать.

Микитка еще раз низко поклонился и ушел в сопровождении Луки.

Он обнаружил, что служить императору гораздо лучше, чем быть игрушкой придворных женщин. Работы у Микитки и там, и здесь было немного: позвать нужного человека, принести что-нибудь, подать, прибрать за какими-нибудь гостями. Но главное – всегда быть начеку, в готовности служить. К этому Микитка был приучен и исполнял очень усердно, памятуя все время о матери.

Еще он должен был уметь развлечь повелителя в часы досуга; но сейчас это не казалось унизительным. Император беседовал с ним еще дважды – и теперь Микитка чувствовал его живую приязнь. Казалось, Иоанну нравится новое лицо в окружении привычных своекорыстных служителей и нравится искреннее старание юного русского пленника.

Микитка ждал с тоской, когда появится та госпожа, которая была причиной всего, - и ждал, что она ему велит.

Через несколько дней ему случилось вырваться из императорских палат – его послали разыскать доместика схол и передать тому приказ немедленно явиться к василевсу. Микитка, к стыду своему, до сих пор не знал, каков из себя доместик схол, но был полон решимости исполнить свою службу хорошо.

Выйдя в тот зал, где начались его беды, он сразу заметил две фигуры, при виде которых остановился как вкопанный. Он еще не успел понять умом, что случилось, как сердце шепнуло: беги…

Госпожа по имени Феофано оставила своего собеседника и подошла к юному евнуху. Она была под покрывалом, как и в тот раз, и улыбалась под своим покрывалом.

– Здравствуй, Никита, - сказала гречанка по-русски. – Нравится ли тебе твоя служба?

Человек, который был с ней, оказался тем самым, который привез его и его мать в Константинополь.

– Мне нужен доместик схол, - сказал Микитка.

Сердце у него стучало, как у зайца, под коленками стало мокро. Феофано все так же улыбалась.

– Тогда тебе повезло, - сказала она. – Вот доместик схол. Отведи его к императору.

Чернокудрый ромей подошел к рабу, улыбаясь с наглым видом человека, привыкшего брать свое силой и ни разу в жизни не терпевшего неудач.

Микитка кивнул. Он хотел было направиться прочь, по-детски надеясь, что беда его минет, - но Феофано остановила заложника своего замысла.

– Погоди.

Евнух закрыл глаза. Но гречанка просто взяла его руку… и сунула в нее бумагу. Записку.

– Что это? – спросил Микитка непослушными губами.

– Письмо от твоей матери, - сказала Феофано. – Она сказала, что научила тебя грамоте в семь лет. Это правда?

Микитка кивнул, едва сознавая себя; и ощутил, как теплая сильная рука погладила его по волосам.

– Ты очень умный юноша, - сказала благородная госпожа. – А вот это тебе… гостинец. Так у вас говорят – правильно?

Микитка не выдержал и заплакал, когда Феофано насыпала ему в другую руку горсть каленых орехов. Ими мать угощала его, сколько он себя помнил.

Евнух перестал плакать, только когда оказался один на один с доместиком схол, ведя его к императору, - хотя сердце жгло огнем, Но показать такому врагу своих слез Микитка не мог.

========== Глава 15 ==========

“Единственный мой сынок, Микитушка!

Сердце мое изболелось по тебе – не высказать словами, как, кровью каждый день обливается. Жив ли ты? Здоров ли? К какой службе приставлен?

Знаю одно: если тебе мое письмо доставили и ты его читаешь, значит, у гречин на нас с тобою свой расчет есть. Та госпожа, которая его отнесла, наверняка прочла. Что ж! Я не сказала ничего, чего бы надобно было стыдиться и таить, – пусть они таят и стыдятся, коли такое за душой имеют.