Степан Разин. 2
Шрифт:
Обозначив свой интерес, Московия подставила под удар отношения с Персией и шах попытался отобрать Кабарду. Хорошо, что у нас там скопилось более десяти тысяч отборных рубак. Да и флот за десять лет мы построили мощный. В том числе и две очень приличных по размеру двадцатипушечных шхуны с прямыми парусами на первой мачте. Что давало им преимущество в скорости и маневренности перед всеми имеющимися на Каспии кораблями.
Эти шхуны мы собирали уже на Кабардинской верфи, построенной в устье Сунжи, спрятанной от штормов за длинным мысом-полуостровом.
Отстояв первую «семейную» заутреннюю, мы с Евой прошли в «банкетный» зал, где за время службы безобразие, устроенное
С моей стороны сидела жена младшего брата Бориса Ивановича Морозова Глеба — Феодосия и её шестнадцатилетний сын Иван. Боярыня Морозова считалась моей посаженной матерью за свадебным столом, Иван — дружкой. Они, вроде как, были моими родственниками, так как Борис Иванович поручался за меня перед Богом при крещении.
А боярыню Морозову, сподвижницу протопопа Аввакума, сошлют в город Боровск и уморят в яме голодом. Слишком она рьяно поддержит старообрядчество. Сейчас она вела себя весьма благостно и на царя Алексея Михайловича смотрела со смирением, а на мою Евдокию и на меня с умилением.
На второй свадебный день новоиспечённому мужу полагалось «набраться» под завязку и меня пытались споить все, кому не лень: от самого царя, до последнего боярина. Если я пить не хотел, поили Ивашку Морозова. Но тот набрался сразу же и едва не сполз под стол. Боярыня Морозова махнула кому-то рукой и моего «родича» вытащили из-за стола и уволокли куда-то в глубину зала за портьеру.
Пришлось пить самому, но потом, под укоризненным взглядом жены я претворился «набравшимся» и она сама, с помощью трёх княжичей, отнесла меня в нашу светёлку. Там она, после моего подмигивания, выгнала помощников и заперла дверь на ключ. Во всех дверях были врезаны мной придуманные ранее дверные замки. Мной придуманные, а выкованные голландским кузнецом.
— Молодец, что так удумал, — похвалила жена. — Надоели они мне. Никогда не думала, что свадьба — это так утомительно. С детства мечтала, зная, что не судьба, но такого и представить себе не могла. Ещё солнце едва к полудню приблизилось, а я уже никакая.
Свадьбу гуляли пять дней. Три дня в моём дворце, два дня в царском Кремлёвском. Прошлись по Московским соборам, раздали милостыню, подарки, потом поехали по монастырям и только в конце марта, когда потекли ручьи, вернулись в Москву.
В феврале Большой Московский собор закончил свою работу с тем же результатом, что и в моём времени, как я мог судить, прочитав соборные документы. Их, два раскрытых сундука, я увидел у государя в первый же день нашего с супругой приезда из Александровской слободы, где в ускоренном темпе велись восстановительные работы в Кремле. Кремль в Александрове был совсем разрушен и его никто не собирался восстанавливать. Сразу после свадьбы мы с супругой уговорили царя отдать нам сей Кремль, почему-то нелюбимый первыми Романовыми. Наверное потому, что то была вотчина Рюриковичей и в частности Ивана Васильвнича, очень любившего Александров.
Алексей, как и его отец, предпочитал ездить в Сергиев Посад. А я, когда возвращался из Ярославля в Москву, или наоборот, обязательно останавливался в Александрове, построив в Кремле небольшую хоромину на пять комнат. Мы и сейчас, путешествуя с жёнушкой, гостевали и в Александрове, и доехали до Ярославля. Где более двух недель прожили в моей усадьбе на берегу Волги. Волга Евдокии понравилась. Она даже Москву-реку
видела раз двадцать за всю свою жизнь, а тут Волга и катание по ней на санных конных упряжках.Понравилась Евдокии и моя усадьба, которую я с помощью голландских мастеров и моих «ноухау» слегка переделал, установив водяное отопление. Получилось очень дорого, но зато в усадьбе не было комнат, где нужно было ходить в тулупе и валенках. Жёнушка это оценила в первый же день.
В Москву мы вернулись хоть и уставшие, но довольные и Дуся, как я стал в конце концов звать свою жену (ну не прижилось имя Ева, не прижилось) отпустила меня во дворец махнув на меня рукой.
Государь был занят разбором каких-то иностранных бумаг и тоже лишь махнул на меня рукой. Вот я и погрузился в чтение вопросов и ответов, правил, полкований, чинов божественных литургий, рассуждений о Стоглаве. Я очень увлёкся, не смотря на косноязычие и не заметил, что государь наблюдает за мной.
— Что? — спросил я.
— Ну как? — спросил он.
— Полная жопа, — сказал я. — Думаешь всё это примут?
— Хм! А куда они денутся? Ты же это предвидел?
— Это, государь!
— И про анафему ты угадал.
— Да? — «удивился» я. — Была анафема старообрядцев?
— Была, — вздохнул государь. — Другого пути не было. Упёрлись рогом и всё тут. Не примем, говорят, новые уставы. Ну, я и приказал Макарию. Не хотел, стервец. Пятьсотен рублей выторговал. Вот так вот, Стёпушка. Пятьсотрублей, и все враги преданны анафеме.
— Враги ли? — спросил я.
— Конечно враги.
— Заблудшие они.
Царь скривился и махнул рукой.
— Да брось ты!
— Они лаются так, что народ колеблется и возле соборов против меня кричат хульные слова. Против государя своего, Богом помазанного. Разве это не враги?
— Получается, что враги. Теперь, государь, или ты их или они тебя. Помнишь я тебе говорил?
Царь вздохнул.
— Помню, Стёпушка. Надо мне к тебе в Измайлово приехать. Устал я что-то.
Царь потёр кулаками воспалённые глаза. Было облачно и солнце где-то спряталось за серыми комьями, готовыми разродиться снегом.
— Кстати, — сказал я. — У нас с твоей дочерью, кажется, скоро будет ребёнок.
— Скоро? — удивился царь. — Как скоро?
— Э-э-э… Ну… Месяца через четыре. Кхе-кхе…
[1] 22 октября.
Глава 16
С именем жены мне, не повезло. Как я не рассматривал варианты «детских» имён Евдокии, ни одно из них не нравилось и слетая с моих губ, вызывало у меня гримасу отвращения. Все эти: Авдотья, Евдокея, Евдокиюшка, Евдя, Евдоня, Доня, Дона, Доняха, Доняша, Евдося, Дося, Евдоха, Евдоша, Доша, Евдуня, Дуня, Дуняра, Дунятка, Дуняха, Дуняша, Евдуша, Душа, Авдотьюшка, Авдотька, Авдоня, Авдоха, Авдоша, Авдуля, Авдуся, Дуся — воротило меня. Наконец, я выбрал формой обращения к жене «Душа моя», а в обиходе — Доня, Доняша. Тем паче, что имя реки «Дон», для меня значило много.
И с «помощницей» у меня не особо получалось. Во время нашего путешествия я попытался настроить супругу на «рабочую волну», но понимания не получил. Не понимала она, зачем ей заниматься хозяйством, когда есть управляющие и наложницы. Не интересовала её и политика, или даже простые встречи с посторонними мужчинами.
Доня откровенно зевала на моих «совещаниях», а мои голландцы смущались и сбивались с темы обсуждения. В конце концов, я перестал её мучить. и жена занялась обычным делом принцесс и царских жён — вышивкой и шитьём мне рубашек и штанов с трусами.