Степан Разин. 2

Афанасий Ордин-Нащокин, — глава Посольского приказа, и Хитрово Богдан Матвеевич, -наверное самый ближний теперь к царю боярин, приехали вместе в парной санной коляске, заряжённой парой лошадей.

Всех прибывающих встречал приехавший ещё с вечера Матвеев Артамон Сергеевич, ближник и друг Алексея Михайловича, взятый во дворец в тридцать восьмом году, когда ему исполнилось тринадцать лет. Матвеев к теперешнему сорокадвухлетему возрасту так и не получил «приличного звания» или должности, находясь до сих пор в непонятном статусе «стрелецкого головы». Однако Матвеев играл роль царского «гласа» и сильно влиял на мнение Алексея Михайловича. Артамон слыл «западником» и всячески способствовал приживлению в Москве всех новшеств. Вплоть до протестантизма.

Мы вчера с Матвеевым разговаривали сначала с Алексеем Михайловичем, который приказал Матвееву позвать на разговор меня, а потом и один на один. Долго разговаривали. В основном, говорил Матвеев, рассказывая, про взаимоотношения в боярской думе. Об этом попросил Аотамона государь, сказав: 'введи Степана Тимофеевича в курс всех дел. Вместе будете рулить, пока я хвораю.

С Матвеевым мы были знакомы с тех пор, как меня поставили управлять Измайловским островом. И о нём у меня сложилось весьма благоприятное мнение. Матвеев был спокоен, тих, осторожен в высказываниях и никогда не злоупотреблял дружбой с царём. А дружба у них была крепкой. Сближение в детстве перешло в прочную дружбу. По вступлении Алексея Михайловича на престол, Матвеев начинает получать ответственные поручения. Порой даже я не знал, какие. Алексей Михайлович, при всей его мягкости, следует заметить, был весьма скрытным человеком.

Матвеев видел в присоединении Малороссии к Москве народное историческое дело, «прицепление, как он выражался, ветви к приличному корени», и в этом нашел полное сочувствие себя со стороны царя Алексея. Отсюда — его мягкость и терпеливость в сношениях с представителями Малороссии, стремление опереться там на народные массы, — свойства, снискавшие ему широкую популярность на Украине, где его прямо называли «добродеем и батькой»[1].

В вопросе присоединения Малороссии к Московии наши с Матвеевым мнения расходились, но спорить с ним и с царём я посчитал неразумным.

Илья Данилович Милославский — отец царской жены и князь Юрий Алексеевич Долгоруков, тоже находились во дворце с вечера, но ни со мной, ни с Матвеевым не общались. Они закрылись в старом царском тереме, и с вечера принимали своих гостей. Как мне потом доложили, к ним вчера приехали Пётр Салтыков и Яков Черкасский.

Съезд важных персон меня сильно тревожил. Всё, что происходило мне сильно не нравилось. Я не хотел и не планировал захватывать власть, опираясь на своё мнимое родство с Василием Шуйским, пробывшим царём, кстати, всего четыре года. Да и захватившим власть с помощью доверившихся ему бояр.

Дело в том, что я не чувствовал в себе силы воли и управленческого дара. Мне-то с моей Ахтубой было тяжело справится и со всей своей торговой империей. Самому приходилось мотаться по Волге туда-сюда. А так руководить — не правильно. Меня уже сейчас тошнило от осознания, что и следующий год я буду ездить туда-сюда и проверять бухгалтерские и складские книги.

Правильный руководитель делегирует полномочия менеджерам, но в своё время я насмотрелся на них, приходивших не управлять, а воровать. Миллиардами воровали наймиты. Как, собственно, и здесь. Читал я про родственников жены Алексея Михайловича Милославской Марии. Страшно представить, как они обогащались… Короче, не видел я себя на Российском троне ибо считал себя бездарным управленцем.

Правда, были уже у меня «менеджеры высшего и среднего» из числа сельских управляющих. Но ведь не ставить же их на управление государством? А Дипломатия? Хотя эти процессы как-то же идут? И не думаю, что Алексей Михайлович сильно в них разбирается и вмешивается. Там тоже все послы продажные. Да и какая там политика? Хотя, в Польше, вон, оппозицию поддерживаем, из Турции сообщения от агентов поступают регулярно. С налогами тоже можно кое что придумать…

Так я стоял, смотрел на то и дело приезжающие повозки, и размышляя, всё больше склонялся к тому, чтобы собрать монатки и умчаться в даль снежную. Только было жалко жену с сыном. Мало ли, как тут всё обернётся? Я, конечно, ещё вчера собрал своих казаков вокруг и в Измайлово. Даже во дворце расставил охрану из моих «орлов», но их всего здесь было пятьсот сабель. Остальные, какого-то беса Алексей Михайлович оставил зимовать в Коломне. Видимо испытывал меня тогда царь: «оставлю или не оставлю ему аж две тысячи сабель?»

До Коломны всего девяносто вёрст по хорошей санной дороге, а это максимум пять дней пути туда и обратно. Неделю в Измайловской крепости мы должны высидеть. Это, ежели что… Но, по опыту прошлых думских сидений над каким-либо вопросом, пассивное состояние дела из-за споров может длится месяцами. Так, что… Э-э-э-х… Быть или не быть? Брать или не брать? А если брать, то не сейчас же, когда царь ещё при памяти, хотя и не в здравом уме, а тогда, когда станет понятно, что править страной он не может.

Алёшку государь этим летом, после его тринадцатилетия, представил и народу на Красной площади, и боярам, как своего наследника и, вроде, как получил от них одобрение. Завелась на Руси такая форма престолонаследия. Собором тысяча шестьсот тринадцатого года сын царя Михаила Фёдоровича определялся, как автоматический наследик, а вот внуки уже должны были согласовываться с народом. Вот такая хрень… Да-а-а…

Поэтому, если помрёт Алексей Михайлович, то не факт, что Алексея Алексеевича вознесут на престол. Вот сейчас об этом и станет спорить думская братия.

Но, с третьей стороны, князья Шуйские считались первыми наследниками Русского престола после Рюриковичей. Они были ближайшими родственниками потомков основателя Древнерусского государства и происходили от суздальских князей. 1

После смерти последнего царя-Рюриковича — Фёдора Иоанновича — наследовать ему должен был, по закону, старший на тот момент представитель князей Шуйских — Василий Иванович. Но царь Фёдор Иоаннович этот закон нарушил — завещал трон своему шурину Борису Фёдоровичу Годунову.

Таким образом, и Михаил Фёдорович и Алексей Михайлович Романовы опасались потомков Шуйских как потенциальных конкурентов в борьбе за власть, так как они имели законные права на Русский престол. И выбрали Шуйского царём не просто так, а по праву.

— И вот теперь я тут стою такой, с документами, а они обсуждают, кого поставить на трон. А я, такой, захожу и документы на стол, бац! Прошу иметь их ввиду! Это же будет полный, э-э-э… Ну, вы поняли!

Стекло было прозрачным и холодным. Я прижимался к нему лбом и за своими мыслями, не заметил, как все повозки разъехались и двор опустел. Я мог пойти на заседание думы, но что я там не видел?

Государь сегодня выглядел лучше чем вчера. Он полусидел, полулежал на своей постеле точно так же, как и Михаил Фёдорович, когда я увидел царя впервые. Только Алексей Михайлович совсем не мог шевелить ни левой рукой, ни левой ногой. И говорил так, что его было трудно понять.

Мы проговорили с ним немного. В основном он общался с детьми, которые плакали вокруг него, как соколята, вокруг раненого сокола. Почему-то пришло именно такое сравнение. Наверное потому, что Алексей очень любил соколиную охоту и иногда повторяя птичьи движения, очень походил на своих любимцев. И детишки любили играть в соколиную охоту, имитируя действия взрослых и повадки птиц. Меня, откровенно говоря, такие игры коробили. Мне вспоминалась Гоголевская «Майская ночь», где русалки играли в ворона, а у ведьмы, когда она ловила русалок, появлялись когти. Мне всегда казалось, что у водящего или водящей тоже вылезут когти, когда придётся хватать «добычу». Но царским детям такие игры нравились.