Степан Разин. 2

Арсения Грека я специально привлёк в «свой кружок ревнителей веры», потому что он знал, что и где правил. И старцы за ним смотрели особо строго, но в открытую зла на него не держали.

Этот Арсений был хитрой бестией. Приехав со свитой Иерусалимского патриарха Паисия он остался в Москве по приглашению царя Алексея Михайловича и после его отъезда, «яко многим языком искусный», и даже занялся учительством. Однако вскоре его педагогическая деятельность неожиданно прервалась. Паисий письмом сообщил царю об вновь открывшихся обстоятельствах жизни Арсения. Того пытали и Арсений сознался, что менял христианскую веру неоднократно, и вообще, учился в школе иезуитов.

В результате следствия Арсений был сослан на Соловки. Однако приехавший на Соловки Никон возлюбил Арсения за грамотность и «пригрел на груди змею». Когда Никон потерял власть и более уже не смог с прежней щедростью оказывать Арсению свои милости, тот предал его и, не задумываясь, перешел на сторону врагов бывшего патриарха. То есть, ко мне… Кхе-кхе…

В народе об Арсении Греке сложилось однозначное мнение: «волхв, еретик, звездочетец, исполнен скверны и смрада езувитских ересей».

Сложно было убедить того же Неронова, писавшего царю из заточения об Ареснии Греке следующее: «Отнюдь не дерзати святых книг таковым переводити, ниже вручити, яко же оный лукавый чернец Арсений грек, о нем же патриарх иеросалимский Паисий писал к тебе из Путивля; а ныне он, Арсений, взят к Москве и живет у патриарха Никона в келии, да и его свидетеля врага поставляет, а древних великих мужей и святых чудотворцев свидетельств отметает. Ох! увы! благочестивый царю! стани добр, вонми плачу и молению твоих государевых богомольцев, — иностранных иноков, ересей вводителей, в совет не принимай».

Но, ничего… Старцы по моему научению вразумили Неронова и тот проникся необходимостью временного сотрудничества с Арсением Греком.

— И что хотят? — скривился Симеон Полоцкий — недавно назначенный наставником всех детей Алексея Михайловича, а потому постоянно обретавшийся вместе с царской семьёй.

В шестьдесят четвёртом году царь Алексей Михайлович поручил ему обучать молодых подьячих Приказа тайных дел, назначив местом обучения Спасский монастырь за Иконным рядом. Активно участвовал в подготовке, а затем и проведении Московского собора по низложению патриарха Никона и был переводчиком при иезуите Паисии Лигариде. То есть его правой рукой. А это говорит о многом.

Да и те произведения, что он написал, например — «Жезл правления на правительство мысленного стада…», были изобилованны латинизмами и католическими ересями. При живом Алексее Михайловиче сей «умник» много чего написал, даже книжки для обучения грамоте царских детей, но уж при мне-то далее написанного им «Жезла» этому Симеону не продвинутся. Костьми лягу. «Жезл» кстати мы «проанализируем» и выдадим резолюцию о вредности, как произведения, так и автора. Да-а-а…

— Ясно чего, — буркнул Пушкин. — Челобитную принесли. С наследником говорить хотят.

— С каким наследником? — спросил Алексей, бросив на меня подозрительный взгляд.

— Ну… Э-э-э… Как, с каким? С тобой Алексей Алексеевич.

— Точно со мной? Так и сказали?

— Так и сказали, — кивнул головой Пушкин. — С «Алексеем Алексеевичем, сыном царя Алексея Михайловича, усопшим намедни», сказали они, говорить хотят.

— Надо поговорить, — решил сказать я, чтобы царевич не произнёс слово «нет», от которого потом было бы сложно отказаться.

— Надо? — удивился Алексей. — Зачем?

— Не важно, что они расстриги, раскольники, а некоторые из них преданны анафеме. Они пришли к тебе, как к наследнику, значит, они готовы принять тебя. Твоего отца некоторые из них прокляли, как и тех священников, что подписали главы собора, а ты ещё не провинился перед ними. Ты ещё даже не принял престол. Вот когда встанешь на престол, тогда они и тебя проклянут.

— Почему? — спросил и раскрыл рот царевич.

— Потому, что так в уставе «стоглавого Собора» записано, «кто крестится тремя перстами, тот проклят станет и тому анафема».

— Какая ересь! — буркнул Симеон Полоцкий и, глядя мне в глаза, нарочито показушно осенил себя троеперстно.

— Гордыня сие, — сказал я, глядя в глаза наставнику царских детей. — Не опасаетесь гиены огненной, отче?

— Бог разберётся.

— «Caedite eos. Novit enim Dominus qui sunt eius»? — процитировал я аббата Арно Амальрика, руководившего штурмом города Безье, где пытались укрыться катары-альбигойцы[2], 22 июля 1209 года.

— Вы знаете латынь? — удивился царский наставник. — Может быть, вы знаете, кто это сказал и когда?

— Знаю, — кивнул я головой, но продолжать не стал, а перевёл взгляд на царевича. — Это твой шанс, Алексей. Если они тебя признают, то и все признают. Уж ты мне поверь.

— Нельзя их принимать! — повысил голос Симеон. — Они — раскольники!

— Не тебе решать! — повысил голос на наставника царевич.

Наверное, впервые в жизни вообще повысил голос на взрослого. Царь Алексей Михайлович держал детей в строгости и прививал к старшим уважение. От пухлого и кроткого на вид царевича такого уверенного «Не тебе решать!», что удивился даже я, уже слышавший Алексея, говорившего на «повышенных тонах». Удивилась и окружавшая его свита. На лицах дворян, как в калейдоскопе, проявились разные чувства, но одно мелькнуло у всех — «озабоченность».

— Зовите старцев в крепость, но расположите где-нибудь, э-э-э, там.

Царевич махнул рукой, указав на казармы.

— Найдёшь им место? — спросил меня Алексей.

— Найду, — кивнул я и подумал. — Конечно, найду. Приготовил уже.

— Накорми, напои и в церкви пусть помолятся за меня, а потом посмотрим, говорить с ними или нет.

— Разумно, — мысленно согласился я с царевичем, ещё раз положительно оценивая его не детский ум.

— Юродивых я крепость не впущу, — сказал я. — От них хворь всякая. Корм вынесут, а так… Пусть ступают назад.

— Они тут за стенами выть станут.

— А так они в крепости выли бы, — пожал плечами я.

— Не любишь ты их, — хмыкнул Алексей.

— Почему я должен любить больных на голову людей?

— Они святые.

— Не верю я, пусть меня покарает Бог, в их святость. А вот в то, что треть из них придуривается — верю. Прости меня, Господи!

Я осенил себя двуперстно. Симеон Полоцкий сплюнул.

— Анафеме предам, — сказал он.

— Не понял, — сказал я. — Это ты кому сказал?

— Тебе, — пробасил Симеон.

— Ты сейчас угрожаешь тому, кто обеспечивает безопасность наследника престола, внося раскол в наши ряды.

— И без тебя защитим! Господь убережёт.

Я посмотрел на царевича вопросительно. Царевич молчал.

— Ты, Стёпка, слишком много на себя взял. Тоже защитник выискался. Запер наследника в крепости… А теперь ещё советуешь ему с еретиками встречаться и скоромить душу. Не слушай его государь!

— Почему он тебя должен слушать, а не меня? — спросил я «наивно».