Степной орёл

Тут на взмыленном горячем жеребце к ерику подскочил всадник явно глубоких восточных кровей и, обратившись к пожилому воину с длинными вислыми седыми усами, указал камчой в руке на юг:

– Батька, там Орда к бродам подходит. Всем гамузом на Русь попёрла! Огромадные стенобитные орудия волами тянут!

– Шо будем робыть, Бабай?
– повернули к пожилому воину тревожные лица отрядники.

– Та чую я, казаки. Чую.
– Задумчиво ответил он.
– Не зря их дозоры по степу зашастали. На цих русских дурней и наскочили. А туточки мы их усих и ущучили.

– Гы-гы-гы!
– снова не то засмеялись, не то зарычали казаки.

Послышался торопливый топот копыт, и к ерику подскочила ещё пара всадников:

– Батько! Бабай! Один джигит утёк! Шибко швыдкий та вёрткий оказался!

– Та хай на його!
– безразлично махнул рукой с "прикипевшей" к ней камчой, пожилой воин.
– Хай в Орде... растрезвонит. Больше уважать будуть.

– Гы-гы-гы-гы!
– осклабились казаки.

– Так! Усё, браты! Хватит... баловаться!
– резко прервал подчинённых Бабай.
– Лошадей, яки покалечены, зарезать. Своих погибших ратников забрать. А яки наши поранены - перевязали?

– Да-да, батько!
– рапортовали казаки.
– Усё по уряду!

Возле одного лежащего на земле казака хлопотали сотоварищи.

– Браты! Браты!
– стонал тот с напрочь отрубленной правой рукой, в которой держал саблю.
– Помираю я, братцы.

– Не гунди, Зубастик. Тай не трепыхайся ты як горобчик. Мешаешь нам.
– Крепко держали его казаки, ловко, со знанием дела, закрученным тряпичным жгутом остановив кровь, обработав место увечья целебными снадобьями, перевязывали культю.
– Благодари Боженьку Казацкого Милосердного, шо живой остався.

– Братушки. Братушки.
– Благодарно хрипел тот.

– Та не нудьгуй.
– Успокаивали его товарищи и, подняв с земли, осторожно усадили на коня и накрепко привязали ремнями к седлу.
– Усэ будэ ладом, Зубастик.

– Браты, по коням!
– зычно скомандовал Бабай.
– Геть-геть! Уходим-уходим! Швыдче-швыдче!
– и склонился с седла над уцелевшими ватажниками.
– Урусы, если хотите, то поспешай за намы!

Естественно, "хотение" возникло у всех спасённых ватажников. И они, подобрав полы армяков, подстёгиваемые животным страхом остаться одни в "вольной" степи, побежали следом за казаками.

* * *

В походном казачьем стане в шатре вальяжно развалился на лошадиных попонах, покрытых яркими восточными коврами, атаман с верными есаулами.

– Хто такие?
– грозно уставился он колючими немигающими глазками на стоящих перед ним на коленях ватажников.

– Беглые мы. С Руси.
– Заикаясь, отвечали те.

– А куда... бежали, русичи?
– продолжал внимательно сверлить их глазками атаман.

– В степь. На волю. Казаками хотим быть.
– Чистосердечно сознались они.

– В степь побежали? На волю?
– вдруг оживился атаман.
– Волюшки захотелось? Хотеть не вредно! Ишь ты, ухари какие нашлись! Ага! Щас! Да хто ж её, эту самую Волю, вам в Степи даст? Здесь усё жёстко поделено между улусами! На усих тропочках... засады! Шоб тут вольничать, а пуще - своевольничать, надоть разрешения спрашивать! И за разрешение... заплатить!

– Га-га-га-га-га!!!
– одобрительно загоготали есаулы и окружившие ватажников казаки.
– Вот дураки! Какой же такой умник надоумил их в Дикое Поле бежать? У них с головушкой всё ли в порядке? Али жить надоело? Совсем невмоготу? Мало им набегов Орды, так ещё и сами... навстречу Орде в Степь полезли... за ощущениями... за Волей! Показаковать решили! Га-га-га-га-га!!! Насмешили! Скоморохи... своевольные!

– А я щас цим "вольным казачкам" доставлю... ордынские ощущения. Уши им отрежу, и сожрать заставлю!
– подошёл к стоящим на коленях ватажникам худой как жердь казачина в надвинутой на самые глаза мохнатой папахе, и решительно обхватил ладонью рукоять кинжала.
– Посвящу, стало быть, их... в Вольные Казаки!

– Гы-гы-гы-гы!!!
– весело зарычал казачий круг.
– Дрючкарь, не пужай их так! А то ще скоморохи помрут тут со страху... у нас на руках! Га-га-га-га-га!!!

Тут, как чёрт из табакерки, на "авансцену" шустро выскочил из ближнего к атаманскому шатру "сектора" казачьего круга, где сконцентрировались убеленные сединами казачьи старейшины, небольшого росточка дед. Наряд его представлял из себя неопределённого цвета замызганный бешмет, широченные шаровары и мягкие бесшумные чувяки на босу ногу. Седые вислые усы и седой длинный "половецкий" оселедец, обмотанный вокруг уха, выдавали в нём авторитетного казачьего старейшину и, невзирая на прожитые годы, ещё действующего опытного бойца. С боку у него болтался огромный кривой меч в деревянных, обитых кожей и богато инкрустированных серебром и золотом, ножнах. Создавалось справедливое и правильное впечатление, что этот явно добытый в бою "царский" меч дед таскает не для украшения, а с успехом использует сие устрашающее кривое оружие по его прямому целевому назначению.

– Казаками, значица, хочуть быть? Встречал я таких "хочунов"!
– одёрнул он бешмет и гордо выпрямил спину.
– Я ось шо кажу! Годков эдак три тому обратно гостевал я у станишном юртЕ на соседней речке. А в енто время, значица, по той самой речке с верху с Руси ушкуи подошли. Ушкуйники, значица, уси видные из себя. Весёлы, нарядни, оружны! Колчуги блестять! Як жар горять! Красотища! Любо-дорого поглядети! Себя гордо Вольными Казаками величають! Мол, гуляють воны! О як! Ну, мы к цим неизвестным "гулящим вольным казакам" решили повнимательнее приглядеться. Зачалы, значица, с ними знакомиться. Дуже бурно, кажу я вам, зачалы... знакомиться! Плодотворно! Посекли их изрядно! А яки самозванные "вольные казачкИ" мечи та сабли побросалы - тех мы, разумеется, не тронули. А то, ишь ты, эти ушкуйнички уж больно истово... заигралыся в Казаков-Разбойников! Та ще без нашего благословения! Ну, мы выгребли из их ушкуёв усё шо було! Тильки в одних портках разрешили цим "казачкАм" усестись в свои ушкуи, тай швыдко убраться с нашей речки... на Волю! Уж дуже у них те портки вонько смердели! До самой невозможности терпети!..

– Аааа-га-га-га-га-га!!! Оооо-го-го-го-го-го!!!
– взорвался от дикого хохота казачий круг.
– Ай да дид! Ай да Щукарь! Ай да щучий сын!

– Усё! Усё! Тихо, станишники! Не шумите! Мы туточки со стариками тихонько покумекалы.
– Из "сектора" старейшин подал голос старый казак с окладистой седой бородой и вернул казачье общество к вопросу о ватажниках.
– Ну, што энти урусы в ерике сховались - то хорошо. Быстро сообразили. Зазря головы под сабли не захотели подставляты. Цэ похвально. А што соратников своих бросили - то дуже плохо. Совсем худо. Но, положа руку на сердце, те ихние соратники - ще те... дурни безмозглые. Сами на Смерть напросились. Давай, атаман, возьмём цих вольнодумных скоморохов к себе, тай посмотрим их... в деле. Поглядим - приживутся, али не приживутся.

– Добре, старики.
– Согласно кивнул атаман и зычно гаркнул.
– Хдэ Пёрышко?!

– Да тута я! Тута! Не шуми!
– лениво позёвывая, откуда-то из ниоткуда возник краснощёкий чернобровый молодой писарь в монашеской рясе, с заткнутым за кушак длинным кинжалом и с увесистой холщёвой торбой на плече.

– Щас цих скоморохов до сотен припишем.
– Скомандовал ему атаман.

Писарь привычно уселся на маленькую низенькую скамеечку за импровизированный стол в виде большого барабана, достал из торбы толстую прошитую тетрадь с пергаментными листами, чернильницу и гусиное перо:

– Слухаю тобе, батько! Я весь всецело готовый к внимательной трудовой работе.

– Добре, Пёрышко. Грамотей ты наш. Тоди зачнём.
– Довольно крякнул атаман и вкрадчивым голосом обратился к первому слева "скомороху".
– Ты, мил человек, чьих будешь?

– Онуфрий я.
– Набычившись, ответил тот.
– Иванов сын. Христианин веры Византийской. Землепашец.

– Суровый, однако. Сурьёзный такой.
– Цокнул языком атаман и скомандовал.
– А ну-ка, встань.

Онуфрий поднялся с колен.