Стержень мрака (Атлантический дневник)
Шрифт:
На информационной записке Исайи Берлина пестрят отпечатки пальцев, и принадлежат они как раз Анне Ахматовой и Борису Пастернаку, главным героям этого документа и основным источникам сведений, полученных автором.
Встреча Ахматовой с Берлином давно стала чем-то вроде литературной легенды: слишком невероятны ее подробности, хотя в основе своей они верны. Оценим по достоинству смелость поэтессы, которая не побоялась встретиться один на один с британским дипломатом в самый угар сталинщины. Их беседа продолжалась целую ночь, и потом о ней стали растекаться самые недвусмысленные слухи, по многим сведениям исходившие от самой Ахматовой, тогда как Берлин всегда их опровергал. Ахматова, согласно многочисленным свидетельствам, отличалась исключительно завышенной самооценкой, и в какой-то степени ей удалось заразить этим мнением заезжего гостя с Запада, размягченного
След Пастернака взять еще проще. Говоря о сталинских репрессиях, Берлин вновь перечисляет имена – при этом, упуская множество самых очевидных, он упоминает грузинских поэтов Паоло Яшвили и Тициана Табидзе, то есть людей из круга Пастернака. В другом месте он пишет о любопытном методе бегства советских писателей из идеологической сферы – о занятиях детской поэзией и художественным переводом:
Одним из таких способов побега стало искусство перевода, на которое тратится сейчас немало замечательного русского таланта – и тратилось всегда. Несколько странно, что ни в одной другой стране это невинное и далекое от политики искусство не практикуется с большим совершенством…
Столь высокий стандарт перевода, конечно же, достигается не просто из-за его привлекательности как достойного способа избежать политически опасных взглядов, но также благодаря традиции высокохудожественного переложения из других языков, которую Россия, страна, в прошлом долгое время зависевшая от иностранной литературы, выработала в XIX столетии.
Не нужно быть инженером человеческих душ, чтобы понять, чей интерес здесь представлен. Миф о невероятных достоинствах русской школы художественного перевода я помню почти с детства и долгое время свято в него верил – ровно до тех пор, пока не стал сравнивать эти переводы с оригиналами. Кое о чем, впрочем, можно было бы догадаться и самому. Советские переводчики, даже самые добросовестные из их числа, жили за железным занавесом и с живыми носителями иностранного языка практически не имели контакта. Кроме того, им катастрофически не доставало знания реалий, составляющих живую ткань литературы, и они сплошь и рядом прибегали к уловкам, к выдумке – проверить было некому и негде. Репутация Пастернака в этой области вдвойне фальшива, он не принадлежал даже к числу добросовестных. Каждый, кто в состоянии свободно читать Шекспира в оригинале, поймет, что Пастернак не столько оказал ему услугу, сколько совершил над ним расправу. Исайя Берлин мог легко удостовериться сам, но предпочел принять слова своего авторитетного собеседника на веру.
Один из товарищей моей юности любил цитировать изречение, которое приписывал своему приятелю, и я продам его, за что купил: «Говорить с художником о живописи – все равно что с лошадью о скачках». Святополк-Мирский, человек не столь высокого полета, счастливо избежал ловушки, в которую угодил изощренный философ, уступивший авторитету и самомнению. Можно вспомнить и лингвиста Романа Якобсона: когда университет собирался нанять Владимира Набокова преподавать литературу, потому что он – писатель, Якобсон заявил, что в соответствии с такой логикой на кафедру зоологии надо принять слона. Набокова в конечном счете взяли в другой университет, но опыт показал, что мнение Якобсона было достаточно обоснованным.
В записке Исайи Берлина можно найти немало метких наблюдений и вдумчивого анализа. На мой взгляд, она бы очень выиграла, если бы эти наблюдения оставались достаточно абстрактными, без неустанного повторения целевых имен. Может показаться, что ничего страшного не произошло и что Ахматова и Пастернак в целом заслужили свою репутацию. Но свидетельства, подобные тому, какое представил Исайя Берлин, были в ту пору слишком редкими и вескими, они ложились намертво, как камень в мгновенно твердеющий раствор. Когда я четверть века назад прибыл в Америку, иерархия была уже практически несокрушимой, и соваться со своим мнением оказалось практически бесполезно. Благодаря протекции сэра Исайи Берлина Анна Ахматова стала на Западе генеральным директором русской поэзии, потеснив даже
Пушкина, который не имел такого шанса. Дела Мандельштама пошли немного лучше после публикации книг его вдовы – думаю, в немалой степени из-за того, что он выведен в них как друг Ахматовой. Что же до Заболоцкого, то его в эту компанию не звали, ему никто вовремя не составил протекцию.Остается задуматься над тем, какие миссионеры представляют, в свою очередь, нам, русским, литературу и духовную жизнь других народов, прикрываясь авторитетом и высокими знакомствами: слепые, поводыри слепых.
РОДНАЯ РЕЧЬ
Президент Путин в свое время высказался за проведение «зачистки» русского языка. Президенту свойственно выражаться образно, и есть надежда, что этот процесс не будет сопровождаться конфискациями и расправами в местах общего пользования, хотя проверки документов не избежать. Судя по всему, процесс уже пошел, поступают сообщения о консультациях среди соответствующих компетентных и авторитетных лиц с целью укрепления позиций родной речи. Игнорируя все факты и детали, можно заведомо утверждать, что мероприятие завершится провалом.
Нынешний президент свободно владеет иностранным языком, что для его предшественников совершенно нетипично. Но ведомство, которое озаботилось его образованием, выбрало для него немецкий – досадно, потому что кругозор и опыт все-таки не тот. Чтобы лучше понять судьбу собственного языка, полезнее всего изучить пример чужого беспрецедентного успеха и уяснить его причины и последствия.
У истоков английского языка стоит король Уэссекса Альфред Великий – по крайней мере, он был первым, кто назвал свой язык английским. Дело было во второй половине IX века, Альфред с большим трудом отразил нашествие датчан, а затем сплотил воедино несколько крошечных англосаксонских королевств. Так началось победное шествие языка Шекспира и Интернета.
Английскому языку и его месту в современном мире не подобрать никакого сравнения: если прибегнуть к компьютерному термину, он стал, что называется, языком «по умолчанию». Не знаешь, к какому языку прибегнуть в незнакомом месте или ситуации, – говори по-английски. Иллюстраций можно подобрать множество, но вот одна из самых ярких. Во время своего исторического визита на Святую землю папа римский Иоанн Павел Второй выбрал не иврит, не арабский, не церковную латынь и не свой родной польский. Он говорил по-английски, и всем было ясно, почему, – а если выразиться точнее, никаких «почему» попросту не возникло.
В этой ситуации будущее английского языка не должно, казалось бы, вызывать сомнений ни у его носителей, ни у всех иноязычных. Тем не менее вопросы все-таки возникают, в том числе и у американцев. Проблемам нынешнего и завтрашнего статуса английского языка посвящена статья Барбары Уолраф в журнале Atlantic под названием «Какой язык главнее». Ее позиция в значительной степени расходится с общепринятым бездумным оптимизмом. Она, безусловно, отмечает очевидные успехи.
И тем не менее английский язык, конечно же, не сметает все на своем пути, даже в Соединенных Штатах. Согласно бюро переписи США, десять лет назад примерно один из семи человек в стране говорил у себя дома не по-английски, а с тех пор пропорция иммигрантов среди населения все растет и растет. Все более обширные районы Флориды, Калифорнии и Юго-Востока приобретают в значительной степени испаноязычный характер. Испаноязычные составляют 30 процентов населения Нью-Йорка, и телевизионная станция в этом городе, принадлежащая к испаноязычной сети, в иной день собирает большую аудиторию, чем англоязычные. Даже в Сиу-Сити, в штате Айова, сегодня выходит газета на испанском языке. Согласно переписи, с 1980 года по 1990-й число испаноязычных жителей США увеличилось на 50 процентов.
А вот какая вырисовывается картина, если взглянуть на положение английского языка во всем мире. Число людей, считающих его родным, можно оценить примерно в 372 миллиона человек, хотя эта статистика по необходимости приблизительна. А вот на китайском говорит с детства миллиард 113 миллионов человек. И даже второе место английскому очень скоро придется уступить. Посмотрим на мир, каким он будет через полвека. Число говорящих по-китайски возрастет до миллиарда 384 миллионов, а число англоязычных – до 508 миллионов. Но это будет уже третье место: на второе выйдут 556 миллионов носителей южно-азиатской языковой семьи хинди-урду. А непосредственно следом идут испано– и арабоязычные.