Стезя

Халмир

Шуршит белесый ягель, И громче звуков нет, Как будто по бумаге Печатается след. Плашмя ложатся тени, В овраг ведет тропа, Где жертвенных оленей Белеют черепа. Устроен зло и просто Потусторонний мир. Я кланяюсь погосту С названием – халмир. На тундровой дороге – Случайный интерес: Языческие боги Мерещатся окрест. На сумрачные лики Шагаю прямиком, Жемчужинки брусники Хрустят под каблуком. 1982

Волк

Серый волк свернул с дороги, Скрылся в снежной кутерьме. Уношу скорее ноги: Что у зверя на уме? Нападет, ему недолго, Обстановка – благодать: Так и так, ругал, мол, волка? Потрудись ответ держать! Фантазируя без меры, Словно в чем-то виноват, Шел я, жуткие примеры Вспоминал до крайних хат. 1982

Полдень

У озерка – коровий стан, Старик пастух в кепчонке потной, О том, что рядом Казахстан, Напомнил всадник искрометный. И с ястребиной высоты Неуловимо пекло льется. И жадно жалят пауты Круп молодого иноходца. Хрестоматийная печаль: Промчал седок и чисто в поле! И все равно кого-то жаль По-настоящему, до боли. 1982

Ворона

На ель уселась снова От голода вздремнуть. Нет дедушки Крылова, Помог бы чем-нибудь. На сумрачные кроны То снег летит, то дождь. Все косточки вороны Пронизывает дрожь. Конечно, жизнь воронья Сплошная маята. Но каркнула спросонья И, вроде бы, сыта! 1983

Блестящий зал

Блестящий зал! Веселье и уют. Искрят манишки, Платья в позолоте. Вот оркестранты С трубами встают И приступают С удалью к работе. Столкнулась медь – И ожил вмиг партер. Танцуют все: Изволь поторопиться! А я – вполне приличны Кавалер – Стою один. Прости меня, столица! Пусть этот зал Оркестром окрылен, Пусть он возвышен! Я не протестую. Как мастерски Выводит саксофон За парой пару, Тонко волшебствуя! А как солист прекрасен, Боже мой, Когда откинет голову Устало, Что «бабочка» С манишки золотой Вот-вот от блеска Выпорхнет из зала! Так почему ж, скажите, Этот зал Меня уносит с грустью К той поляне, Где я парням И девушкам играл На безотказном Стареньком баяне?.. 1967–1982

Незабываемое

Скрип розвальней, скрипы гужей, Свет ламповый, печь да ухваты, Глухой говорок ворожей... За окнами год сорок пятый. За окнами трели скворца И первый ручей с косогора. Но нет еще с фронта отца. Придет! И, наверное, скоро. Недаром, черны, как грачи, Старушки сошлись у колодца, Мол, было явленье в ночи Георгия Победоносца! И грозный Илья прямиком Мчал по небу в яркой рубашке. И пахли густым деготком Гужи его громкой упряжки. И все это – к миру, к любви! Но главное – бабке Меланье Привиделся храм на крови, А это к родне и свиданью. 1983

Показания

Не помню лиц и глаз, Примет особых нету: В кроссовках «Адидас», В одежке из вельвета. Прижали – будь здоров! И весело, и рьяно Простых моих штанов Обрыскали карманы. Плечистый паренек Постанывал убито: «Какая, кроме строк, Наличность у пиита!» Не пентюх, не дебил, Как понял по тираде, «Иди!» – он процедил, В глухом смятенье глядя, Как тропкою прямой, В штиблетах ширпотреба, Я пошагал домой, К себе домой – на небо. 1983

Житейская повесть

Избыток сил не от вина – От праздника души. Я шел на службу и одна Мне крикнула: «Пиши!» Я обнял мать, отца обнял, С друзьями покурил. И зашагал на свой вокзал, Такой счастливый был. Такой огромный материк Стелился от крыльца. И я забыл горячий крик, Черты ее лица. Но поняла меня страна И бог меня простил. Да заприметил Сатана И бесов напустил. Был первый в чине старшины, Второй – алкаш-старлей. Один – под каблуком жены, Другой – овчарки злей: «А ну ко мне! – и я лечу, – Романтик, вашу мать! – Дохнул «портвейном», – Растопчу!» И ну (вдвоем) топтать. Терпел я. Мускул не один Не дрогнул на лице. Сжимал три года карабин, Чтоб дать салют в конце. Прощайте все. Имею честь, Старлей и старшина. Я понял: в мире зла не счесть, А Родина одна! И снова шел вперед, вперед, Былому не бывать. Лет десять минуло. И вот: – Ты счастлив? – Как сказать... Она возникла – хороша! – На будничном пути. – А ты? – заинела душа. – А я спешу...прости... Был день, как день, Но, черт возьми, Хоть жизнь напополам! Малышка годиков семи Звала: «Скорее, мам...» Ей было в мире, как во сне Предпразднично светло. Но оттого не легче мне. И легче оттого. 1983

Трудный монолог

Не надейся, я не спился И ума не растерял. Я трудился, не ленился, С кем попало – «не кирял» Был оседлым и бездомным, Всяко по свету вело. Может, был излишне скромным Наглым больше повезло. Но имел свою задумку, И она смогла помочь... Что закис-то? Дерни рюмку И катись отсюда прочь! 1985

Старый солдат

Вся-то баталия проще простого: Марш изнуряющий, бомбы, паром. Клюнуло там на Дону, под Ростовом, При отступлении в сорок втором. И опрокинулось знойное небо, И захлебнулось шрапнельной икрой. Вот и в Берлине – не выпало... не был, А следопыты решили: герой! Шаг за шажком и – взошел на крылечко. Выдали угол... (На власть не ворчи!) Вот и кулек диетической гречки, И валидол – прописали врачи. Скрипнула дверь, постоял на пороге, Сердце сдавило, припал к косяку, Крупкой коричневой сея под ноги – По домотканому половику. Много недель было в комнате тихо, Думали выехал... Богом храним. Вновь следопыты пришли... А гречиха В рост поднялась и шумела над ним. 1983

Воспоминание о школе

Мороз! Ну что мороз? Согреет перемена. Отчаялся завхоз – Дровишек ни полена. Отдал в растопку шкаф, Крылечко разбирает. А печка, что удав, – Не давится, глотает. Трубим себе – гурьба, Крещеная войною: «С контрольною – труба!» (Эх, если бы с одною!) Ну что ж! Не в первый раз! Дотерпим до проталин, Ведь думает о нас В Кремле товарищ Сталин! И с довоенных лет– Кузбасса и Магнитки! – Висит его портрет На очень прочной нитке: Улыбка на губах, Задумчивая поза, В шинельке, в сапогах – Точь-в-точь, как у завхоза... 1985

После войны

Там все было: труд и гулянки, И горечь недавнего зла. И травка на нашей полянке Шелковей и мягче была. Там были повыше деревья, Пожарче в печах чурбаки, И песенней бабы в деревне, Проворней в любви мужики. Там в клубе – под флагом саженным, В багетах на красной стене, – Был Сталин в мундире военном, И Жуков на белом коне. Напротив же, метко придуман, Шаржирован краской иной, С дубиной пещерною Трумэн, Грозящий «холодной войной». Но шли краснозвездные танки И реял над ними кумач, И пятились жирные янки, И проклятый Франко-палач. Был радужен мир и плакатен, Но было легко все равно Не видеть на солнышке пятен, Так ласково грело оно. 1985