Стезя

Забастовка

Бастует порт. Стоим без дела, Отдав на рейде якоря. Пока молчим, что надоела В порту двадцатая заря. Она встает из мглы отвесной, Из немоты бенгальских вод. И вновь лимит водички пресной Старпом урезал. Пьем компот. А там бастуют – до победы, Не уступают те и те. И помполит ведет беседы О нашем классовом чутье. Он говорит: «Сгустились тучи Над капиталом!» Входит в раж. Но всем понятно: не получит Квартальных премий экипаж. Все дольше дни, все тише речи, Все глубже сумерки житья. Все резче грань противоречий Простых реалий бытия... 1984

Охота на тунца

Собратья поэты в привычном кругу – Столичном – беседуют с музой... А я, наточив на тунца острогу, Вишу над бортом сухогруза. Вот что-то плеснуло во мгле, наконец; Я замер с воздетой рукою. Ну, что же ты медлишь, Бенгальский тупец, Давай, подходи – на жаркое! Тунец – не дурак рисковать головой: Прицельность, стремительность, либо... Вот мощно пошел он за рыбой-иглой, Мгновенье и – кончено с рыбой! И в то же мгновенье летит острога, – Картина достойная снимка! – Не важно, что мимо, Цена дорога; Прекрасен восторг поединка! Красиво индийская светит луна – К исходу разбойного часа. И теплая ластится к борту волна – На меридиане Мадраса. Как жаль, что удача Вильнула хвостом, – Тунец удивительно ловок; Зато я охочусь Под Южным Крестом, – Свободный от литгруппировок. Зато уж потом сочиню я хитро, Что поднял на палубу чудо: Вот этакий хвост! Голова, как ведро, И общего веса – Два пуда! 1984

Тесная улочка

Тесная улочка. Душное небо. Магнитофона восточный мотив. Дух перевел у ларька ширпотреба – Сказочных див и танцующих шив. Сытый торговец поднялся натужно, Важно раскланялся – гостю почет! Мне ничего здесь, хозяин, не нужно, Просто безжалостно солнце печет. Просто хожу я в восторге, в угаре, Ты помоги мне дорогу найти. Просто на женщину в шелковом сари Я загляделся и сбился с пути. Что за беседа! Не вяжутся нити, Вижу, к восторгам торговец тяжел. Здесь же бывал Афанасий Никитин, Нынче и я за три моря пришел! Взором просительным, речью ли бойкой, Чувствую, движется дело на лад. Шумно плеснул он руками над стойкой И улыбнулся: «Москва! Ленинград!» И растолмачил с улыбкой довольной, Как и куда мне – запомню навек. Долго о нем размышлял я крамольно: «Классовый враг», а гляди, – человек! 1985

* * *

Облака плывут над Мадрасом, На Бомбей плывут, на Шираз. Черным хлебом и редькой с квасом Пахнет море в вечерний час. Далеко до родной Тюмени. До любимой в ночном окне. И волнует опять Есенин: «Может, думает обо мне...» 1985

Памяти поэта

В. Нечволоде

Там, на Родине, умер поэт. Принесли телеграмму радисты – Среди рапортов, сводок, газет Извлекли из эфирного свиста. Был он, как говорится, в пути, При таланте и сходной оплате. Подошел к тридцати девяти, Оглянулся на Пушкина: хватит! Жизнь певца из зазубрин и ран, Что там завтра: орел или решка? Ну, махнул бы за мной в океан, А с ответственным делом помешкал. Шли бок о бок, по духу близки, Знали вместе паденья, удачи... Телеграмма – всего полстроки, Не поправишь... Читаю и плачу. 1984

Нищий

Олегу Бакшутову

Ладонь, как птичья лапка, Глаза, как жар, горят, Набедренная тряпка – Классический наряд. Он робко подступает, Ко мне, как по ножу, Наверно, принимает За босса иль раджу? Выматывает душу Печальный индивид, И – кушать, кушать, кушать! – Заученно твердит. Ну что я дам, дружище? Взгляни со стороны: Я сам почти что нищий – Рубашка да штаны. Я сам – «слои и масса» Торговых кораблей, Матрос второго класса, Зарплата сто рублей! Вершу свой труд полезный, И этим и горд, и сыт. И строго бдит железный За мною помполит. Всегда наизготовке, Вперед и выше рвусь. При долгой дрессировке Без пищи обойдусь. Все планы претворяю, Гляди, какой большой! Планету удивляю Загадочной душой. 1984

Бакшиш

Который день гляжу на Кочин – На чешую буддийских крыш. Не грузят нас... И между прочим, Канючат грузчики бакшиш. Завален план, поломан график, Казенный харч жуем зазря, Но им «до лампочки» и «на фиг», «До фени», проще говоря. Лежат на стропах хитрованы, Что им советский пароход! Плюют, жуя свои бананы. На всякий «классовый подход». Лежат при всем честном народе. Листают ветреный «Плейбой». Бакшиш – он что-то взятки, вроде, Или надбавка – на пропой? Гляжу в научный том пузатый, Четвертый пот течет с лица. Но нет в трудах «Политиздата» Не то чтоб справки. И – словца. Ищу у классиков. Похоже, – Неутешителен итог: У Маркса нет и Энгельс тоже Про это как-то недопек... 1984

Увольнение в Кочине

Измучась от зноя и жажды, Не ведая – дальше куда? Мы вышли к дворцу магараджи И скопом вкатили туда. Гранитно гудели ступени Воздетого к солнцу крыльца. И мир сладострастья и лени Открылся на фресках дворца. Любви потаенные штуки, Прелестницы в райском саду, Где сытый субъект восьмирукий Ласкал их у всех на виду. Прозрачно-воздушные сари, Зеленая – в неге! – трава. И всякие твари – по паре... Но тут я и смолкну, братва. Ведь голосу разума внемля, В каком-то холодном поту, Мы дружно спустились на землю И были в свой срок на борту. Что видели – тайной покрыто, Что слышали – мрак и провал, Потом убеди помполита, Что в злачных местах не бывал. 1985

Под Южным Крестом

В этих будто бы райских кущах, Где кокосы висят окрест, Добываю свой хлеб насущный Под созвездием Южный Крест. Южный Крест. И луна, в полнеба, И тропический дух парной. Притерпелся и здесь. Но мне бы Хоть на ночку да в край родной. Там, конечно, под снегом крыши И морозная ночь долга. Вот и дочка из дому пишет: «Нынче прямо до звезд снега». Пятый месяц по жарким весям – То ль хвалить, то ль хулить судьбу На своем испытал горбу, Сколько Крест этот Южный весит. 1984

Сны

Ну а сны все про родину, Русь! Земляки там стога уже мечут, Ждут, конечно. Под осень вернусь И на все их вопросы отвечу. Как входили мы в город Рангун, Где кокосы, как дыни. А травы!.. Расскажу, как трепал нас тайфун Недалече от скал Окинавы. Будут слушать меня, моряка, Самокрутки смоля по привычке: – Что за остров такой Шри Ланка? – Там мы брали немного водички... – А экватор? – Там вечно весна! – А Суматра? – Вблизи штормовали! Там фортштевень почти докрасна Накалялся... И рыбки летали. Но порою – а курс боевой! – Заходили на нас бомбовозы... Снился все же покой полевой И трава. И березы, березы... 1984

Попугай

Что за тварь, Оборвал бы язык! По-английски кричит И по-русски. Попугайничать – грех не велик, Но зачем же мешать При погрузке? Моряков отрывает от дел, До команд капитанских Добрался. Лучше б век в своих джунглях Сидел, Воспитаньем птенцов занимался! Вира! Майна! – В бомбейском порту. «Вирра! Вирра!» – Он вторит, как эхо, Как горошек катая во рту, На борту толчея и потеха. Ночью грянуло: «Срочно! На бак!» Встрепенулись, Не чуя обмана, Прибежали – там попка-дурак: «Как спалось, – говорит, – Мореманы?!» 1984

О священной корове

Наполненный гневом здоровым, Ругай меня, критик, брани! Пивком согрешил... О корове Писать и не думал – ни-ни. Я сам к ней бочком и сторонкой, И дело мое сторона: Будь Зорькой она иль Буренкой, Неприкосновенна она! Но вот же, напротив церквушки, Годков по двенадцать мальцы Сидят под коровою с кружкой И тянут святые сосцы. Видать, притомились от зноя, А жажда в жару горяча. И брызжет родное, парное, О донышко кружки стуча. Стоит коровенка чужая, Мальчишек задаром поит. Машины ее объезжают, Повозки обходят. Стоит! Одна посреди перекрестка, Худая, как баба яга. Наряжены в чудные блестки Ее костяные рога. В таком экзотическом виде Торжественно бродит потом. И словом никто не обидит, Не то что пастушьим кнутом. Весь город ей – выпас, жилище Где хочет, ночует, живет. Арбузную корку отыщет И свято и смачно сжует. Священная тема коровья! Другое вот дело – пивко... Конечно, и мне для здоровья Желательно пить молоко. 1984