Стихи мои, простые с виду...

„Есть у меня один эрдель...“

Есть у меня один эрдель, Зовут его Тото. Он бородатый, как Фидель, Но раз умнее в сто. А я его умнее в два И больше может быть, Поскольку разные слова Умею говорить. — Вот ты имеешь в жизни цель? Я, например, так нет, — Я говорю, и мой эрдель Виляет мне в ответ. — Что наша жизнь? Сплошной бордель! Кругом обман и бред, — Я говорю, и мой эрдель Кивает мне в ответ. — Корабль наш посадил на мель Центральный Комитет! Я говорю, и мой эрдель Рыдает мне в ответ. — В науке, в спорте ли, в труде ль Нам не достичь побед, — Я говорю, и мой эрдель Зевает мне в ответ. — Ты невоспитанный кобель, А я большой поэт, — Я говорю, и мой эрдель Чихает мне в ответ. 1989

Ёлка в Кремле

В. Коркии

Объявлен Новый год в Кремле Декретом ВЧК. Играет Ленин на пиле Бессмертного „Сурка“. Смешались нынче времена За праздничным столом, Идет Столетняя война, Татары под Орлом. Какая ель, какая ель В Кремле под Новый год! Такой не видывал досель Видавший все народ. На ней усиленный наряд Из пулеметных лент, Висит матрос, висит солдат, Висит интеллигент. Метет, метет по всей земле Железная метла, Играет Ленин на пиле, Чудны его дела. Его аршином не понять И не объять умом, Он сам себе отец и мать В лице своем одном. В ночи печатая шаги, Проходит через двор До глаз закутан в плащ пурги Лубянский командор. Железный лях, а может Лех, Руси Первочекист, Он принял грех за нас за всех, Но сам остался чист. Подводит к елке Дед Мороз Снегурочку-Каплан, Он в белом венчике из роз, Она прошла Афган. В носу бензольное кольцо, Во лбу звезда горит, Ее недетское лицо О многом говорит. Играет Ленин на пиле Заветы Ильича, Плутает разум мой во мгле, Оплавилась свеча. На хорах певчие блюют, И с криками „ура!“ Часы на Спасской башне бьют Бухие любера. 1989

„Женщины носят чулки и колготки...“

Женщины носят чулки и колготки И равнодушны к проблемам культуры. 20% из них — идиотки. 30% — набитые дуры. 40% из них — психопатки. Это нам в сумме дает 90. 10% имеем в остатке. Да и из этих-то выбрать не просто. 1997

„Жизнь проходит как-то глупо...“

Жизнь проходит как-то глупо, Тусклы стали будни. Съешь в обед тарелку супа Да тарелку студня. Ну еще стакан компота, Два уже накладно. Нет, неладно в жизни что-то, Что-то в ней неладно. 1992

„Жизнь человека — это дар...“

„Жизнь человека — это дар, Причем, что характерно, Божий“, Сказал наш главный коммунар И главный теоретик тоже. С трудом смирив свой гордый нрав, Что временами столь неистов, Я признаю, товарищ прав, Пора прищучить атеистов. Позор — клонировать людей, Наш человек богоподобен И лишь отъявленный злодей На эти гадости способен. А с тех, кто соблазнил умы Идеей сей богопротивной, С них непременно спросим мы Со всею строгостью партийной.

За день до выборов

Закон велит сомкнуть уста, Хоть просятся слова наружу, Моя задача непроста — Шаг в сторону — и сядешь в лужу. Того я помню хорошо, На нем я крепко фраернулся, Я с ним в разведку бы пошел, Чтоб он оттуда не вернулся. А тот, ну типа, ну такой, Весь из себя такой, короче, Ему давно бы на покой, А он опять лицом хлопочет.. А этот грозен и мордаст, И все горюет о народе. Я удивляюсь каждый раз — С таким лицом — и на свободе. Я лично выбрал бы того, Хоть все в него швыряют комья, Мужик он вроде ничего, Ну, сами знаете, о ком я. Его идеи мне милы, Принципиальность всем известна. А в общем, все они — козлы! И мы не лучше, если честно. 1999

За новый КоАП!

Я легитимно за рулём Могу отныне пить, Никто меня большим рублём Не будет больно бить. Я справедливости алкал, И вот она она, Я поднимаю свой бокал И пью его до дна. Забудем о былой вражде, Хорошие мои, Пью за тебя, ГИБДД, (По-старому ГАИ). За то, что враг мой вечный, мент, Стал брат отныне мне, Что истины настал момент, И что она — в вине! 2002

Забытый вальс

Вы играли на рояле, Тонкий профиль наклоня, Вы меня не замечали, Будто не было меня. Из роскошного „Стейнвея“ Дивных звуков несся рой, Я стоял, Благоговея Перед вашею игрой. И все то, что в жизни прежней Испытать мне довелось, В этой музыке нездешней Странным образом сплелось. Страсть, Надежда, Горечь, Радость, Жар любви И лед утрат, Оттрезвонившая младость, Наступающий закат. Слезы брызнувшие пряча, Я стоял лицом к стене, И забытый вальс Собачий Рвал на части Душу мне. 1984

„Задержимся на частном эпизоде...“

Задержимся на частном эпизоде, Что повернул истории сюжет. Представим на минуту, что Володе Окончить дали б университет. Студент Ульянов стал бы адвокатом На радость многочисленным родным, Поскольку быть здоровым и богатым Приятнее, чем бедным и больным. Забивши клин на пролетариате С его вульгарной классовой борьбой, Он по утрам пил кофий бы в халате Из чашечки с каемкой голубой. С Надюшей летом ездил бы на воды, Играл бы в буриме в кругу коллег И вечно жил бы в памяти народа, Как глубоко приличный человек.

„Закончен творческий простой...“

Закончен творческий простой, И вновь, друзья, я с вами вместе, Российский правдоруб простой, Невольник НТВ и чести. Мое разящее перо К борьбе по-прежнему готово, Все так же метко и остро Мое решающее слово. Защитник павших и сирот, Бельмо в глазу бездушной власти, Я всей душою за народ, Поскольку сам народ отчасти. Я весь ему принадлежу — И в этом высшая награда. На нем стоял, на нем сижу, На нем и лягу, если надо. 1999

Застойная песнь

Не говори мне про застой, Не береди больную душу, Мне прожужжали им все уши, Меня тошнит от темы той. Не говори мне про застой, Про то, что Брежнев в нем виновен, А я-то думал, что Бетховен, Ну, в крайнем случае, Толстой. Не говори мне про застой, Про то, что нет в стране валюты, Ведь нашей близости минуты Летят со страшной быстротой. Не говори мне про застой, И про инфляцию не надо, И в даль арендного подряда Мечтою не мани пустой. Не говори мне про застой, Не объясняй его причину, Не убивай во мне мужчину Своей наивностью святой, Дай мне отпить любви настой! 1989

Заявление для печати

":Я хочу пойти в МГИМО, но я боюсь, что в эту фирму не берут дебилов."

А. Еременко

Я б вступил в писателей Союз, Чтоб улучшить свой моральный климат, Только, честно говоря, боюсь, Что они меня туда не примут. Там у них крутые мужики, Знающие толк в литературе, На фига нужны им леваки, Разной нахватавшиеся дури? Это так. Но разве ж я левак, Хоть и волос кучерявый малость? У меня прадедушка словак, От него и метрика осталась. Я корову с „ятями“ пишу, Я прочел Проскурина до корки, Я в упор на дух не выношу Разных там Еременок да Коркий. Пусть масонский точат мастерок Под аплодисменты Уолл-стрита, Не заменит мне весь ихний рок Нашего разбитого корыта. Ядовитой брызгая слюной, Пусть исходит злобою Арабов, Что готов продать свой край родной За пучок соленых баобабов. Им не отскрести поганых рук От золы отеческих пожарищ. Заявляю вам, товарищ Друк, — Вы теперь мне больше не товарищ! Мы сметем вас с нашего пути, Всех, по ком давно рыдает стенка, Так что, Нина Юрьевна, прости, Вы теперь мне больше — не Искренко! Мне большое дело по плечу, И, душой стремясь к добру и свету, Я в Союз писателей хочу, Так хочу, что просто мочи нету. 1988