Стихи. Песни. Сценарии. Роман. Рассказы. Наброски. Дневники.
Шрифт:
Вон птички поют.
Вон этих птичек, вон.
— Водевиль, — сказали.
…спала, милая, спала, дорогая,
уже ото всех бед оправившись — спала — не забывай
ее, читатель,
а— то —
Вставай, страна огромная, вставай на
смертный бой, с фашистской силой темною
с проклятою ордой — пусть ярость благородная
— …пусть ярость.
…но.
…Играй, Адель, не знай печали!
…Адель? — Аня — Аля — играй.
Привычно.
…Найдется
…А ну, вас.
(Человек, бросившийся с Крымского моста.
Об лед — зимой.)
Беспечально мне — поскольку —
…В прорубь.
…Больно.
…Кепки скинем.
И пусть скинут свои беретики, свои шапочки, шляпочки, все головные уборы, — ежели нет их — пусть поклонятся —
…А ну вас, — а ну.
К сожалению, он, утопленник, был неправ.
Об лед.
Проще дома.
А эта показуха всеобщая. Ну, тут уж знаете, Минута молчания.
Не больше.
А что дальше.
Жалко.
Жалко.
Жалко.
И не жаль.
Свидание.
Пробираясь вдоль калитки…
Засыплет снег дороги, завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги — за дверью — ты
стоишь. Одна, в пальто осеннем, без шляпы,
без галош, ты борешься с волнением и мокрый снег жуешь.
А кто мы и откуда, когда от этих лет — остались пересуды — а нас на свете нет.
…Но — Адель! — призыв, приказ, напоминание — не знай печали — сама опечалишься, что, конечно, неизбежно, то детям, Адель, передай — чтоб не печалились.
…Ибо— хариты, лель — кто они такие — понятия не имею — но, видимо, достойные люди венчали — позже — а вначале — и колыбель твою качали! — достойные люди.
Играй, Адель!
— Бог с ней, — сказал я.
— А вот и Терешкова летит! — сказала Марина, и Терешкова, видя нас, пролетающих рядышком, передавая приветы народам Азии и Европы, заметила — на лету — что мы — пролетаем — и из своего метеоритно непробиваемого и защищенного ото всех несчастий иллюминатора — помахала нам рукой — в перчатке.
— Ее Валей зовут?
— Валей.
— Сколько лет?
— Не знаю. Лет 25.
— Ох, зачем?
— Ну, нельзя женщин запускать, непозволительно. Она замужем?
— Не знаю. Откуда я знаю? Вы, Марина, преувеличиваете мою информацию относительно той жизни.
— Вам не холодно?
— Не то слово.
— Сейчас, сейчас.
Марина сделала решительный разворот, вернее, остановилась и — помахав рукой — позвала пролетающий рядом предмет, яркий — под солнышком, — ибо мы входили в утро. То был очередной искусственный спутник — но — Марина знала, что делала! — гениальная женщина — спутник не с приборами — с собачками, мышками и кошками, и бабочками и водорослями — всего не разобрать в подробностях.
— Тепло? — спросила Марина.
—
Тесновато.— Вы еще не справедливы.
— Да нет, спасибо.
— А собачки — милые.
— Ничего — я пристраивался, едва от замерзания отходя.
— Володя чудесно все о них написал — помните — тут у булочной, одна — сплошная плешь — из себя — и то готов отдать печенку…
вот уж не знаю какая, серьезно — ибо мы отбросили театр, когда, вы знаете, раскланиваются,
тут — без поклонов.
Публика может выходить.
Мольер умер в театре.
Жаль.
Инфаркт?
Но неочевидно.
— Несомненно, — сказал самый главный человек по инфарктам. Как человек добросовестный — он спросил — как? — во сколько лет? — и —
тишина, молчание, плеск волны, вечер, бледно-розовый —
абвгд.
Упресече,
постарайтесь, постарайтесь,
пересечь.
абвгд — а— б— в— г— д.
Эта река — река — пересечения — очень красивая — дело было летом — пасека — ну — с утра побрился и — три яхты купил — вместо галстука — а— та — бедная Лиза — все у аптеки, а та, в электричке, уже.
Московское время 14 часов.
— В анабиоз,
— конечно.
— на сколько лет?
— ……….
— Ну?
— ……….
— Прямо.
— Ни в коем случае.
В штопор — совершенно сознательно летит Костя Арцеулов, друг мой.
Самолет — не беленький-беленький — а старенький-старенький в штопор.
Штопор. Штопорт.
Мало кто видел, как…, вертясь. Падают,
все впоссовиях.
И негрл оги — сообразят,
быстро.
Разговор, не долгий,
№ — в шт.
— Но зачем?
Спасатели откачивали бедную Лизу, Машу, Валю, Катю,
но — Лизу — в конечном ее результате.
Зрелище — откачивания — опустим. Если читатель не видел — лучше и не смотреть. Таково мое твердое мнение. Старичок — упорный был старичок — не уходил. На песке.
— Зачем?
— Вот что…
— Если ругаться станете, лучше уж ударьте.
— Вы что, Карамзин?
— Да.
— Простите.
— Зачем?
Спасатели откачивали Лизу, возвращая ее к жизни, старались изо всех сил, переворачивали, приподнимали.
— Чтоб жила.
— О, это не ответ.
— Чтоб жила.
— Я вас не понимаю.
— А я вас понимаю.
— Мне кажется…
Тут Карамзин заговорил на свой лад, а мне было важнее иное — как там — с Лизой, как там — на песке —
вот уже села, вот уже покачивается голова, вот уже плечи под белым платьицем дрожат, вот уже зевает, вот уже волосы — женщина! — рукою поправляет, вот уже — упала навзничь.
— Вот что вы наделали — говорю я — лишь бы что сказать.
— Я удаляюсь, ибо…
— Нет, вы уж не удаляйтесь.
— Тогда — удалюсь. Зрелище это мне омерзительно. Лиза снова приподнялась, поддерживаемая мощными руками, локтями, приподнялась — приоткрыла свои бледно-голубые глаза — и — стала извиняться за совершенный поступок.
Аве, Маруся.
Мария.
Чтоб не ерничать, ибо, —
Аве — что такое — Аве? — мало кто знает — не то во здравие, не то — за упокой, — аве — а — в — е.