Стихотворения и поэмы (основное собрание)

что стрелки превосходят циферблат,

смыкаясь (начинается! не в срок!),

как в тесноте, где комкается платье,

в немыслимое тесное объятье,

чьи локти вылезают за порог.

II

Трубит зима над сумраком полей

в фанфары юго-западного ветра,

и снег на расстояньи километра

от рвущихся из грунта тополей

кружится недоверчиво, как рой

всех ангелов, над тем, кто не безгрешен,

исследуя полдюжины скворешен

в трубу, как аустерлицкий герой.

Отходят листья в путь всея земли,

и ветви торжествуют над пространством.

Но в мужестве, столь родственном с упрямством,

крах доблести. Скворчиные кремли,

вы брошены! и клювы разодрав -

крах доблести -- без ядер, без патронов

срываются с вороньих бастионов

последние защитники стремглав.

Пора! И сонмы снежные -- к земле.

Пора! И снег на кровлях, на обозах.

Пора! И вот на поле он, во мгле

на пнях, наполеоном на березах.

1964 -- 1965, Норенская

– ----------------

x x x

Он знал, что эта боль в плече

уймется к вечеру, и влез

на печку, где на кирпиче

остывшем примостился, без

движенья глядя из угла

в окошко, как закатный луч

касался снежного бугра

и хвойной лесопилки туч.

Но боль усиливалась. Грудь

кололо. Он вообразил,

что боль способна обмануть,

чти, кажется, не хватит сил

ее перенести. Не столь

испуган, сколько удивлен,

он голову приподнял; боль

всегда учила жить, и он,

считавший: ежели сполна

что вытерпел -- снесет и впредь,

не мог представить, что она

его заставит умереть.

Но боли не хватило дня.

В доверчивости, чьи плоды

теперь он пожинал, виня

себя, он зачерпнул воды

и впился в телогрейку ртом.

Но так была остра игла,

что даже и на свете том

– - он чувствовал -- терзать могла.

Он августовский вспомнил день,

как сметывал высокий стог

в одной из ближних деревень,

и попытался, но не смог

названье выговорить вслух:

то был бы просто крик. А на

кого кричать, что свет потух,

что поднятая вверх копна

рассыплется сейчас, хотя

он умер. Только боль, себе

пристанища не находя,

металась по пустой избе.

1964 -- 1965

– ----------------

Отрывок

Назо к смерти не готов.

Оттого угрюм.

От сарматских холодов

в беспорядке ум.

Ближе Рима ты, звезда.

Ближе Рима смерть.

Преимущество: туда

можно посмотреть.

Назо к смерти не готов.

Ближе (через Понт,

опустевший от судов)

Рима -- горизонт.

Ближе Рима -- Орион

между туч сквозит.

Римом звать его? А он?

Он ли возразит.

Точно так свеча во тьму

далеко видна.

Не готов? А кто к нему

ближе, чем она?

Римом звать ее? Любить?

Изредка взывать?

Потому что в смерти быть,

в Риме не бывать.

Назо, Рима не тревожь.

Уж не помнишь сам

тех, кому ты письма шлешь.

Может, мертвецам.

По привычке. Уточни

(здесь не до обид)

адрес. Рим ты зачеркни

и поставь: Аид.

1964 -- 1965

– ----------------

Отрывок

Sad man jokes his own way1

Я не философ. Нет, я не солгу.

Я старый человек, а не философ,

хотя я отмахнуться не могу

от некоторых бешеных вопросов.

Я грустный человек, и я шучу

по-своему, отчасти уподобясь

замку. А уподобиться ключу

не позволяет лысина и совесть.

Пусть те правдоискатели, что тут

не в силах удержаться от зевоты,

себе по попугаю заведут,

и те цедить им будут анекдоты.

Вот так же, как в прогулке нагишом,

вот так -- и это, знаете, без смеха -

есть что-то первобытное в большом

веселии от собственного эха.

Серьезность, к сожалению, не плюс.

Но тем, что я презрительно отплюнусь,

я только докажу, что не стремлюсь

назад, в глубокомысленную юность.

Так зрелище, приятное для глаз,

башмак заносит в мерзостную жижу.

Хоть пользу диалектики как раз

в удобстве ретроспекции я вижу.

Я не гожусь ни в дети, ни в отцы.

Я не имею родственницы, брата.

Соединять начала и концы

занятие скорей для акробата.

Я где-то в промежутке или вне.

Однако я стараюсь, ради шутки,

в действительности стоя в стороне,

настаивать, что "нет, я в промежутке"...

1964(?)

1 Грустный человек шутит на свой манер (англ.). (прим. в СИБ)

– ----------------

x x x

Пришла зима, и все, кто мог лететь,

покинули пустую рощу -- прежде,

чем быстрый снег их перья смог задеть,

добавить что-то к легкой их одежде.

Раскраска -- та ж, узор ничем не смят,

и пух не смят водой, в нее попавшей.

Они сокрылись, платья их шумят,

несясь вослед листве, пример подавшей.

Они исчезли, воздух их сокрыл,

и лес ночной сейчас им быстро дышит,

хоть сам почти не слышит шумных крыл;

они одни вверху друг друга слышат.

Они одни... и ветер вдаль, свистя,

верней -- крича, холмов поверх лесистых,

швыряя вниз, толкая в грудь, крутя,

несет их всех -- охапку тусклых листьев.

Раскрыты клювы, перья, пух летит,