Стихотворения и поэмы (основное собрание)

Прочь, прочь, листва -- с ветвей, от взора -- скройся.

Прочь, лес родной, и прочь, мое крыло,

из мозга прочь, закройся клюв, не бойся".

Снег, снег летит. Прощай, скворец в гнезде.

Прощай, прощай, борись за то, чтоб вспомнить.

Спеши, спеши, смотри: уж снег везде.

Родной весной попробуй ум наполнить.

Снег, снег летит. Вокруг бело, светло.

Одна звезда горит над спящей пашней.

Чернеет лес, озера льдом свело,

и твой на дне заснул двойник всегдашний.

Засни и ты. Забудь тот крик, забудь.

Засни и ты: смотри, как соснам спится.

Всегда пред сном твердишь о чем-нибудь,

но вот в ответ совсем другое снится.

Снег, снег летит, скрывая красных лис,

волков седых, озерным льдом хрустящих,

и сны летят со снегом вместе вниз

и тают, здесь, во тьме, меж глаз блестящих.

Снег, снег летит, и хлопья быстро льнут

к ночным путям, к флюгаркам мертвых стрелок

и к перьям их, огни на миг сверкнут,

и вновь лишь ночь видна -- а где -- в пробелах.

Снег, снег летит и глушит каждый звук,

горох свистков до снежных баб разносит,

нельзя свистеть -- и рынду рвет из рук -

нельзя звонить, и рельсы быстро косит.

Нельзя свистеть. Нельзя звонить, кричать.

Снег, снег летит, и нет ни в ком отваги.

Раскроешь рот, и вмиг к устам печать

прильнет, сама стократ белей бумаги.

Снег, снег летит, и хлопья льнут к "носкам",

к кускам угля, к колодкам, скрытым шлаком,

к пустынным горкам, к стрелкам, к "башмакам",

к пустым мостам, к пикетным снежным знакам.

А где столбы. Их нет, их нет, каюк.

Нельзя снестись ни с чем посредством почты.

Нельзя свистеть, нельзя звонить на юг,

стучать ключом, уж только избы -- точки.

Снег, снег летит, и хлопья льнут к трубе,

к "тарелкам" льнут, к стаканам красным, к брусу,

к латуни льнут, сокрывшей свист в себе,

к торцу котла, к буграм разборным, к флюсу.

Заносит все: дыру, где пар пищит,

масленку, болт, рождает ужас точность,

площадки все, свисток, отбойный щит,

прожектор скрыт, торчат холмы песочниц.

Заносит все: весь тендер сверху вниз,

скрывает шток, сугроб растет с откоса,

к кулисам льнет, не видно щек кулис,

заносит путь, по грудь сокрыл колеса.

Где будка? Нет: один большой сугроб.

Инжектор, реверс, вместе с прочей медью,

не скрипнув, нет, нырнули в снежный гроб,

последний дым послав во тьму за смертью.

Все, все занес. Нырнул разъезд в пургу.

Не хочет всплыть. Нет сил скитаться в тучах.

Погасло все. "Столыпин" спит в снегу.

И избы спят. Нет-нет, не будит ключ их.

Заносит все: ледник, пустой думпкар,

толпу платформ заносит ровно, мерно,

гондолы все, больших дрезин оскал,

подъемный парк, иглу стрелы, цистерну.

Заносит пульмана в полночной мгле,

заносит крыши, окна, стенки, двери,

подножки их, гербы, замки, суфле,

зато внутри темно, по крайней мере.

Пути в снегу, составы, все в снегу,

вплетают ленты в общий снежный хаос,

сливаясь с ним, срываясь с ним в пургу.

Исчез вокзал. Плывет меж туч пакгауз.

Часы -- их нет. И желтый портик взят

в простор небес -- когда?
– - не вспомнить часа.

Лишь две дуги карнизов тут скользят,

как буквы "С", слетев со слова "касса".

Исчезло все, но главный зимний звук

нашел себе (пускай безмолвный) выход.

Ни буквы нет на сотню верст вокруг.

Но что сильней -- сильней, чем страсть и прихоть?

Но все молчит, но все молчит, молчит.

И в самой кассе здесь не видно света,

весь мир исчез, и лишь метель стучит,

как поздний гость, в окно и в дверь буфета.

"Огонь и свет -- меж них разрыва нет".

Чем плох пример? хоть он грозит бездушьем

тому, кто ждет совсем иных примет:

союз с былым сильней, чем связь с грядущим...

Метель стучит. Какой упорный стук.

Но тверд засов, и зря свеча трепещет.

Напрасно, зря. И вот уж стул потух,

зато графин у входа ярко блещет.

Совсем собор... Лишь пол -- воды черней.

Зато брега светлы, но ярче -- правый...

Холмы, как волны, но видней вдвойне,

и там, в холмах, блестит собор двуглавый.

Состав подгонишь -- все блестит как снег.

Холмы как снег, и мост -- как будто иней

покрыл его, и как там брать разбег:

зеленый там горит совсем как синий.

Молчанье, тишь. Вокзал лежит в тени.

Пути блестят. "Какой зажгли?" -- "Как будто...

как будто синий".
– - "Спятил".
– - "Сам взгляни".

Взаправду в небе лютик светит смутно...

Налей еще... вон этой, красной. Да...

Свеча дрожит, то ту, то эту стену

залив огнем... Куда ты встал, куда?

Куда спешишь: метель гремит. "На смену".

Вон этой, красной... лучше вместе с ней

терпеть метель и ночь (ловлю на слове),

чем с кем живым... Ведь только кровь -- красней...

А так она -- погуще всякой крови...

Налей еще... Смотри: дрожит буфет.

Метель гремит. Должно быть, мчит товарный...

Не нравится мне, слышишь... красный цвет:

во рту всегда какой-то вкус угарный.

В Полесье, помню, был дощатый пост...

Помощник жил там полный год с родными.

Разбил им клумбы... все тотчас же в рост...

А маки, розы -- что ж я делал с ними?

Поверишь -- рвал, зрачок не смог снести