Стихотворения и поэмы

Встреча

То утро бежало в обычном ряду, По улицам утро спешило Пружину часов развернуть на ходу, Чтоб ночь ее снова скрутила. Застегнуто было пальто на груди, Застегнута грудь на замок и цепочку. Вдруг голос гортанный: «тайр идиш кинд [96] Дай что-нибудь нищей, еврейская дочка». Из груды тряпья на меня глядит он, Старушечий хитрый и ласковый лик, И глаз деловитый, и нос крючковатый, И с гладкими крыльями черный парик. И желтая старческая рука Берет меня за рукав, И слова непонятного языка За сердце берут, зазвучав. И я останавливаюсь на ходу, Хоть знаю — нельзя, нельзя, И жалкую мелочь ей в руку кладу И жадное сердце — в глаза. — Старуха, как в этой толпе чужих Меня ты узнала, полуслепая? Ведь мне не понять бормотаний твоих, Ведь я же такая, как те, они, — Сухая, чужая, чужая. — Есть, доченька, верные знаки у нас, Нельзя ошибиться никак. У девушек наших печальный глаз, Ленивый и томный шаг. И смеются они не так, как те, — Открыто в своей простоте, — Но как луна из-за туч блестит, Так горе в улыбке у них сидит. И пусть ты забыла веру и род, А ид из иммер а ид [97] Еврейская кровь наша в жилах поет, Твоим языком говорит. То утро бежало в обычном ряду, По улицам утро спешило Пружину часов развернуть на ходу, Чтоб ночь ее снова скрутила. <1926 — февраль-март 1927>

96

Дорогое еврейское дитя (идиш).

97

Еврей всегда останется евреем (идиш).

Счастливая жена

1. «Грозовой ночью, ночью мая…»

Грозовой ночью, ночью мая, Счастливая, ты примешь плод, Но где-то в городе иная С проклятьем семя понесет. Родится мальчик у тебя, Родится сын у той, Но тесно связана судьба Детей между собой.

2. «Гремит война, бежит война…»

Гремит война, бежит война, — Отгородись, отгородись! Твой тихий дом — твоя стена. Поберегись, поберегись! Он дремлет на плече твоем, Ребенок, сын, кумир, И свет от лампы над столом Струит покой и мир.

3. «А тот, как сорная трава…»

А тот, как сорная трава, Растет на пустырях. Таит ребячья голова Обиды, злобу, страх. И голод, с детства друг, Учитель и отец, И он вступает в круг Отчаянных сердец.

4. «Уходит прочь войны отлив…»

Уходит прочь войны отлив, Легко границы поборов, Война уходит, обнажив Стальные ребра городов. И меж развалин, по кострам, Цыганской вольностью пьяны, Там сходятся по вечерам Наследники твоей страны. И, сбросив штору у окна, Увидишь ты, удивлена: Подросток чахлый там живет И греет тощий свой живот.

5. «Ему открыты все…»

Ему открыты все Дороги на грабеж, И двери всех домов Ему закрыты сплошь. И снова всё, как было встарь: Вернулся хлеб, вернулся псарь. А ты — лелеешь сына И молодеешь вновь, Переживая с ним И книги и любовь.

6. «Как две черты должны сойтись…»

Как две черты должны сойтись На некой крутизне, И как стремится камень вниз, — Твоя судьба придет к тебе!.. Не удержать и не помочь. Твой сын уйдет и выйдет в ночь.

7. «Забыла ты о том, чужом…»

Забыла ты о том, чужом. Но за стеной твоей с ножом Стоит отверженный и ждет, Пока счастливый сын пройдет, Чтоб уложить его в постель Помягче материнской груди, Чтоб спела песенку метель, Какой не напевают люди, Чтоб тело нежное, тобой Взлелеянное год за годом, Толкнул тяжелою ногой Ночной прохожий мимоходом.

8. «Тогда в твой тихий дом придут…»

Тогда в твой тихий дом придут И на пол бережно положат Большую куклу, мерзлый труп, На сына твоего похожий.

9. «И легче ли тебе, сестра…»

И легче ли тебе, сестра, Что и того, убийцу, — тоже Шесть пуль законных спать уложат На снег тюремного двора? Над трупом сына Рыдай, счастливая жена, Рыдай и повторяй: «Он жив», — И ночи проводи без сна, И, низко голову склонив, Скажи: «Моя вина». <Апрель 1927>

СТИХИ, НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГУ «УПРЯМЫЙ КАЛЕНДАРЬ» (1923–1926)

Стансы

В Нэпа четвертый год кто Станет писать без аванса? В честь Серапионовских братьев то Я начинаю стансы. Вулкан Фудзи-яма извергнул дым, Земля затряслась в Иокогаме: Всеволод Иванов въехал в Крым Верхом на чортовой маме. А славный Зощенко в тот же час, — Друзья, торопитесь отныне! — Немедленно въехал на Парнас На небольшой «Дрезине». Лунц взял Берлин, и хоть разбит Отчасти был при этом, Но он поправится и победит Прочие части света. Все титулы Федина кто сочтет, Все главы его романа? Везде ему воздают почет, В Москве и даже в Рязани. Прямые пути для широких натур, Будь сапожник иль граф ты: Николай Никитин via Рур Стал редактором «Правды». Груздев Илья высоко вознесен (Плод еженощных бдений): Рекомендует учебники он Трудшколам второй ступени. Старое старится, молодое растет, Кто же теперь поверит, Что Веня Каверин вновь перейдет Из мастеров в подмастерья? Слава, о Тихонов, отец баллад, Начальник обширного рода! Дал в Пролеткульте «Мертвый солдат» Семьдесят тысяч приплода. Миша Слонимский стал глубок — В шахты залез Донбасса. Из-под земли он приволок Идеологию класса. Слониха беременна девять лет, Такова слоновья порода. Федин родил не слоненка на свет, А «Города и годы». Скромность всех добродетелей мать И дочь хорошего тона. Знаю, Полонскую будут ругать Здорово Серапионы. <Ноябрь 1923 — 1 февраля 1924>

<Четыре отрывка из поэмы «Кавказский пленник»>

1. «Война варила людей в котле…»

Война варила людей в котле (В приварок чугунный шел горох), Огнем прожигала, студила в земле… Кто мог — выживал, умирал — кто мог. А кто оставался целым и жил, Тот был пищеварке отчаянной мил. Хилое тело и рыбья кровь — Власти конец и конец поколенья. Но юность встает из кипящих котлов — Она без изъяна и без сожаленья.

2. Месяц лазает

Видишь: Марс сегодня красен, Пахнут улицы бедой, Берегись, твой путь опасен Под чудесною звездой. Скрытой тенью в сумрак никни, Да на мостике не стой, Чтоб с Метеха не окликнул Ротозея часовой. Месяц ползает по крышам, Обходя Шайтан — базар. Легкой поступью неслышной, Поднимись на Авлабар. Постучи неслышным стуком У показанных ворот. Не любовную докуку Утолишь…

3. Письмо

Как будто сад раскинутым Стоит в долине город, А улицы, в долине той, Уходят прямо в горы. У нас еще задумалась Весна — идти иль нет, А здесь на пышных улицах Веселый летний цвет. А солнце жарит с высоты, Палит огнем пожарным. От солнца этакого ты Сойдешь с ума, товарищ! А хлеба здесь не родится, Жрет булки весь народ. Буржуев здесь не водится, — Их вывели в расход. Вина здесь не убавится, Хоть пей с утра до вечера, А бабы здесь — красавицы, Но, малость, недоверчивы. Когда-нибудь, наверное, Устроим для народа, Чтобы во всех губерниях Была как здесь погода!

4. «Ты написан бурой краской…»

Ты написан бурой краской. Меж двумя морями мост. Там на карте гор кавказских Не увидишь пышный рост. А посмотришь глазом зорким Город есть такой, Тифлис. Ходят ослики по горкам Осторожно вверх и вниз. По вместительной плетенке Тащат с каждой стороны, Луком, дынями и грушей Тяжело нагружены. Звонким голосом погонщик Приглашает покупать, Но мальчишки могут тоньше И пронзительней кричать. Если солнце жарит спину, Помани-ка их сюда, — В толстых глиняных кувшинах Есть прохладная вода. Крик и говор на базарах, Пахнет серой над Курой, В тесноте кварталов старых Не проходит верховой. Жмутся улицы по склонам, Крыша, крыша лезет вслед. Там крылечкам и балконам Нет конца и счета нет. День-деньской печет как в печке, Не найдешь тенистый сад. Кипарисы словно свечки, В землю воткнуты, торчат. Ну, а все-таки тифлисцам Не сидится по домам, Даже дома спать ложится Неохота, видно, там. Спят на улице немало, А под голову — рука, Нет прохладней одеяла, Мягче нет пуховика. <1925>