Стихотворения и поэмы

Своевременные мысли

1. «Так незаметно старость подошла…»

Так незаметно старость подошла, За руку не взяла, шагает рядом. Я искоса ее смеряю взглядом: Она как будто мне не хочет зла. Как будто говорит: «Нас жизнь свела. Пойдем со мной. Дорога мне знакома. Не торопись. Справляй свои дела. Так незаметно и дойдем до дома».

2. «Кто выдумал, что жизнь уходит? Это…»

Кто выдумал, что жизнь уходит? Это Отчаянье решило в час рассвета. Жизнь остается. Ты сама уйдешь. Накрасишь губы, платье отряхнешь.

3. «Сегодня на виске у сына…»

Сегодня на виске у сына, При неподкупном свете дня, Уже заметные седины Случайно увидала я. И сердце легкой болью сжалось. А он, взглянув, сказал шутя: «Подумаешь! Какая малость. Ах, мама, ты еще дитя!» 1948

4. «Я разлюбила то, что было мило…»

Я разлюбила то, что было мило, А полюбить презренное не в силах. Мне говорят: дороги третьей нет, Но не хочу покинуть белый свет! А лес, а тихие зеленые просторы? А утро на реке, текущей плавно в море? А дети, а цветы, а молодость, а птицы, А музыка, а песни, небылицы? А сны, где кто-то, незнакомый, кто-то, К гебе склоняется с тревогой и заботой? А гордость за людей, за долгий труд упорный, Вчера неведомый, а завтра плодотворный? А радость мысли, радость сердца, тела? Нет! Умереть еще я не хотела… 1958

На отдыхе

Никто тебя задеть не хочет. Живи средь мира и покоя. Но всё хлопочет, всё хлопочет Громкокричатель над тобою. И льются из него потоки Речей о дружбе лучезарной, Высокой мудрости уроки, Обрывки пошлости вульгарной. <Июль 1958. Эльва>

Воспоминанья

Воспоминанья давних лет, Скажите, что мне делать с вами? Я слышу: «Нас на свете нет. Наш мир — твоя скупая память. Откажешься — и мы уйдем Куда-нибудь навек, за угол, А позовешь — и мы живем, Покуда ты жива, подруга. Захочешь — мы в небытие, Как все прекрасное на свете, Уйдем, и дело не твое, И ты за это не в ответе. Но если любишь ты смелей, Превозмогая сон покоя, Из царства мертвых, как Орфей, Ты уведешь нас за собою». <3 августа 1958 Эльва>

Сонет

Орбиты разные, но эллипс или круг, — А сердце разлюбить тебя не может, И хоть его разлука не тревожит, Неизгладима память — старый друг. И как возвратный тиф, меня томит недуг, Ночами думаю: «Пускай моложе Она, и ты любил ее… Так что же! Мне мысли, мне! А ей отдай досуг. Твои враги — мои враги навеки. Твоя борьба — навек моя борьба. И, чтоб не плакать, опускаю веки… Гак суждено. Изменница — судьба. Но если ты узнал победы редкой хмель, Я рядом. Хоть за тридевять земель. <14 июля 1960. Эльва.>

Брату («Ты был хайбрау, — ты в этом неповинен…»)

Ты был хайбрау, — ты в этом неповинен: Уже в пять лет Дагер провинциальный Портрет твой детский выставил в витрине, С глазами ангела и с тросточкой нахальной. Ты шел своей дорогой — трудной, дальней. Высокомерно прожил ты в пустыне. Что сверстники?! Ты знал — их слава минет, Ты их казнил улыбкою печальной. Лишь книги ты еще любил на свете, И были радостью тебе чужие дети. Ты ничего не ставил выше чести. Горжусь, что я была твоей сестрой, Мой милый брат, мой дорогой хайбрау. — Пусть Пуговичник заберет нас вместе! <Январь — апрель 1961>

«Антенны телевизоров стремятся…»

Антенны телевизоров стремятся В голубоватый унестись туман, Они как, птицы вещие томятся, В сетях их держит город-великан. Темнеет. В зимнем пламенном закате Их крылья распростерлись на полет, Но держит каждую стальной канатик И каждую за ножку в дом ведет. Мещане там на креслах и диванах Сидят, глядят глазами сытых крыс, — О фильмах рассуждают иностранных И подвергают критике актрис. Но дети смотрят жадно и ревниво, Космического века сыновья, И войны, и любовь, и детективы, Пространство жадно взорами ловя. Настанет ночь. Экран погаснет в раме Беспамятством весь мир земной объят. И дети, увлекаемые снами, Вслед за антеннами в эфир летят. < 27 апреля 1961 >

За лесами

За лесами как будто зажгли фонари, А леса холодны и белы. На гуманном пожаре вечерней зари Встали стройные сосен стволы. Все померкло, и ночь раскрывает одна Оловянный шатер под окном. Что за ночь, что за ночь! Золотая луна Светит узким ущербным серпом. И уже розовеет восток на глазах, Озаряется бликами лес. И луна, убывая и тая в лугах, Не сойдет до полудня с небес. В темноте я лежу без огня, Упиваясь игрою лучей, И горят для меня, для одной лишь меня Краски северных зимних ночей. <Декабрь 1961>

«Чем старше делаюсь, тем я люблю сильней…»

Чем старше делаюсь, тем я люблю сильней, Не с пылкостью влюбленного подростка. Не с жаждой зрелых лет, властительной и острой, Но с верностью познавших жизнь людей. Люблю мою зеленую планету, Восходы зимние, февральскую метель, Луну ущербную, бродящую по свету, Апрельскую веселую капель. Люблю в июле хвойный запах леса И воздух поля горько-медвяной, Люблю тумана белую завесу Но вечерам над поймой заливной. И прикоснуться я люблю щекою К большому дереву, березе иль сосне, И вдруг почувствовать: оно живое — Там, под корой шершавой, в глубине. <5 февраля 1962. Комарово.>

Тарту

Мне было двадцать пять, когда впервые Увидела я гору Тоомамягги, Разрушенный собор, библиотеку, Разбросанные среди лип столетних В густых аллеях здания старинных клиник, И воздух твой вдохнула, полный влаги Озер окрестных и смолы сосновой. Я о тебе давно уже слыхала, — С далеких пор к тебе тянулась юность. Ливонскими Афинами прозвали Тебя поэты в Пушкинское время За то, что ты соединял ученость, И тихий труд, и шумные досуги, За то, что здесь свой круг водили музы. Сюда Жуковский улетал мечтою, Здесь пламенные песни пел Языков И Абовян задумчивый учился, Охваченный возвышенной заботой О тяжких ранах матери-отчизны. Здесь русского создатель гуманизма, Великий Пирогов, в тиши работал. И что он, быть может, клятву создал, — Ее и я с волненьем повторила: «Клянусь всегда во всем служить народу И продолжать учиться, не скрывая Того, чего достигну я в науке, И зависти не знать к чужой работе, И говорить всегда открыто правду!» То было на втором десятке века. Немало нас пришло к тебе в науку, Наставник-город, арсенал познаний! Ты Дерптом был для нас, и Дерпт, и Юрьев, Но долго оставалось неизвестным Твое большое, подлинное имя, Эстонским данное тебе народом. Где вы, друзья, товарищи былые? Я ваши имена встречала в книгах, — Свою вы верно выполняли клятву. А ты, веселая с печальными глазами, Делившая со мной и труд, и отдых, Ты микроскоп сменила на винтовку, В бою с фашистами, в Варшавском гетто Сражалась, пала ты, как честный воин. И вот, опять, я возвратилась в Тарту, Вдохнула снова запах, полный влаги Озер окрестных и смолы сосновой, С горы на даль зеленую взглянула, Под липами задумалась глубоко. Круг завершен, и повторяю вновь Забытую, старинную присягу: «Служить народу и стоять за правду!» 1962