Стихотворения и поэмы

‹1909›

Я НЕ ЗНАЮ…

Я и сам, друзья, не знаю, Почему мне милы Мгла осенняя, глухая, Бури плач унылый. Шум болота, гул нестройный Бора векового, Боязливый, беспокойный Шорох тростниковый. Я не знаю, чем мне дорог Вид полей убогих, Тишина родных просторов, Вербы у дороги. Я не знаю, чем так манит, Взор мой привлекает Та сосна, что на поляне Сохнет-умирает. Дуб ветвистый и высокий, Прежде полный силы, И тот крест у одинокой Сироты-могилы. Где так грустно ветры веют, Улетая к тучам, Где людские кости тлеют Под песком сыпучим. Я не знаю, я не знаю, Чем так приковали Взор и сердце в этом крае Образы печали!

‹1909›

ТЮРЕМНАЯ КАМЕРА

Тесно в камере убогой, Нары, тьма — руками шарь!.. Свет закрыт решеткой строгой; Над дверями — «календарь». Разлинован четко, чинно, Да «буфет» из трех досок; Все промозгло, паутиной Заткан каждый уголок. Два оконца, две решетки, Два ведерка для воды, Столик узкий и короткий, Сенников гнилых ряды. Сверху сыплется известка, Сырость, грязь — куда ни глянь, В ржавых стенах, в старых досках Клоп и всяческая дрянь. Пахнет потом человечьим, Тяжкий, спертый кислый дух. По утрам дышать тут нечем, Просто вешай хоть обух.

‹1909›

ПИСЬМО ИЗ ОСТРОГА

«Напиши, дружок, будь ласков, Письмецо до хаты! Сына, пишет мне Параска, Приняли в солдаты». «Охо-хо!» — Прокоп вздыхает, Думая о сыне, А в руке письмо сжимает И конвертик синий. Просит-молит грамотея, Шапку снял уныло. Сам писать он не умеет, Где учиться было? На мякине вырастал он, С горем да с бедою. «Сладость» жизни познавал он Собственной спиною. А теперь, гляди, попался В список арестантский: Донесли, что собирался Подпалить лес панский. «Что ж тебе писать, кручина?» «А пиши-ка с богом, Что поклон жене и сыну Шлю я из острога. Напиши: родные, вас я Здесь не забываю. Каждый божий день и час я Дом свой вспоминаю. Женка моя дорогая, Не обидь Ивана, Попроси, коль не хватает, Денег у Степана. Пусть сосед не поскупится — Отдадим, отплатим, Парню надо нарядиться, Не идти ж в заплатах. Приодень его в дорогу И обуй, как люди, Денег дай хотя немного — Веселее будет. Подкорми свинью, Параска, Если корму хватит. Ветчина своя на пасху Будет очень кстати. Если ж дома недохватки, Если корму мало, Заколи и с полдесятка Фунтов вышли сала. Сын мой! Снастью рыболовной Нечего бросаться — Пригодится… вентерь новый Почини-ка, братец. И еще прошу, сыночек, Лодку спрячь в сарае: Ветер пусть ее не точит, Дождь не поливает. Все, что можно, сохраните, Будет срок — вернусь я. Старый нерет отнесите Михасю с Габрусем. Книги, кроме Часослова, Все отдайте Гришке, Пусть читает на здоровье, Он ведь любит книжки! Сын родимый! Попрощаться Загляни ко мне ты, — Не увижусь, может статься, Не узнаю, где ты. Не горюйте, не грустите — День настанет новый. Что ж поделать? Потерпите… Будьте все здоровы!»

‹1909 ›

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Помню, помню эту ночку, Не забуду этот час, Пел соловушка в садочке, О любви слагал рассказ. Выплыл месяц, круглый, полный, Подрумяненный, как блин. Полумрак бродил безмолвный, И пьянил меня жасмин. Ты нежданно появилась, В дом, суровая, вошла. До рассвета провозилась, Ночь со мною провела. Приказала первым делом, Чтобы руки поднял я, Строгим взглядом осмотрела Все карманы у меня. Ты сенник мой потрошила — Как противиться я мог! Ты бумаги ворошила И бросала за порог. На лице твоем суровом Я читал и злость и месть. Ты, сказав мне два-три слова, Вдруг спросила: «Паспорт есть?» Набрала моих ты книжек И в портфель, и в свой подол, Л чтоб знать меня поближе, Написала протокол.

‹1909›

* * *

Даром сохну я в остроге, Даром трачу силы. Рвется дух мой на свободу Из сырой могилы. Жаль мне хатки кособокой С выцветшей стрехою, Что над Неманом склонилась Горькой сиротою. Жаль овсов, побитых градом На заречном поле, Дуба старого, седого, Росшего на воле. Жаль боров и рощ тенистых, Луга заливного, Где под ветром ходят волны Моря травяного. Жаль мне родников холодных В берегах песчаных, Что звенят, как колокольцы, У седых курганов. Жаль полоски запустелой, Где горюет пахарь, Где зимой студеной вьюга Ткет и ткет, как пряха. Это — образы простые Беларуси милой… Край ты наш! Ты сердцу дорог, Бедный край, унылый. Эх, не век же здесь томиться, Доживу до воли И услышу в крае отчем Песни лучшей доли.

‹1909›

У ПОРОГА

Пред железными дверями Темного острога Ждет крестьянка, хочет видеть Сына дорогого. Ох, сынок! Сидит, соколик, За стеной высокой, В злой беде, в терзаньях долгих И в нужде глубокой. Поглядеть хотя б немного На него охота… К сыну рвется мать, и тяжко Грудь томит забота. И стоит и ожидает — Час длиннее года. Злые люди, их не тронет Матери невзгода. Сыро. Пронял ветер-сивер До костей все тело, И к дверям тюрьмы подходит Старая несмело. Мокрый узел обвернула Ветхою тряпицей И иззябшею рукою Робко в дверь стучится. Загремел ключом тюремщик, Выглянул в оконце. «Что тебе?» — спросил сердито. «Ой, мое ты солнце, Повидать нельзя ль сыночка? Я с даля, соколик…» «Опоздала ты, старуха, Приходи во вторник. А теперь домой ступай-ка И — бывай здорова!» И оконце загремело Злобно и сурово. Боже! Сколько простояла, Времени убила, Сколько денег на дорогу Даром загубила. Как ей быть? Кто растолкует? Кто помочь ей в силе? И к кому пойти с поклоном, Чтоб к сынку пустили? Жалость к сердцу подступила, Охает бедняжка. Сын в тюрьме уж третье лето, Сын страдает тяжко. Забастовку сын устроил На дворе у пана, И за то враги в темницу Отвели Степана. Постояв, опять стучаться В двери начинает: У начальства найти правду Старая мечтает. Вот начальник сам подходит К воротам железным. «Милый барин! Золотой мой, Золотой, любезный, Повидать позволь мне сына! Из села я, милый. Пожалей меня, старуху, Больше нету силы! Видишь, дождь холодный сеет Меленько и тошно». …Поглядел начальник зверем, Рявкнул: «Невозможно!» Тяжко, тяжело вздохнула Женщина от боли. Видно, ей такое горе Выпало на долю. И в отчаянье взглянула Мать, скрестивши руки, На тюрьму, на дом страданья И безмерной муки. И никто не отозвался На ее стремленье. И осталось без ответа Горькое моленье.

‹1909›

СЕЛЬСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА

Там, где липы при дороге С ветерком судачат, Примостился дом убогий, Как слепец бродячий. Нет ворог и ставней даже, Дыр не счесть на крыше; И на ладан — каждый скажет — Школа наша дышит. Сгнил забор, а двери скоро С петель в пыль сорвутся. На лужайке, полной сора, Две березки гнутся. Ночь. Ни звука. Снится липам Вешний день погожий. Только крыша нудным скрипом Тишину тревожит. Спит село. Пора глухая. Поле звездам внемлет. Только в школе молодая Девушка не дремлет. Светит лампочка, мигая. Тихо, как в могиле. Жизнь — в ребятах: помогает Расправлять им крылья. Делай все, чтоб озарило Знанье ум ребячий. Нелегко! Но ей по силам Трудные задачи. Хоть житье-бытье глухое, Темнота без меры, — Только сердце молодое Не теряет веры. Детвора ее сильнее Любит, чем вначале, Радость детства вечно с нею, С ней — его печали. Каждый день детишек учит, Говорит о жизни. Сердце верит: из-за тучек Луч свободы брызнет! Так проходят мерным шагом Дни, стучась в оконце, Чтобы к темным бедолагам Заглянуло солнце. Дремлют хатки. Злая дума Душу замутила. Сердце стиснула угрюмо Горькой жизни сила. Одиночество, что ветер, Набегает снова. Трудно человека встретить Чуткого, живого. Поп и писарь ей чужие, — Без худого слова Грабят, словно волки злые, Мужика слепого. Тяжко бедной временами: «Власти» наседают, Поп и земский с писарями Взгляд косой бросают На «учительшино дело»… Но упрямы руки, Потому что нет предела Вере в свет науки! Беспросветно в деревеньке, Тяжко, тяжко в школе. Но… от стоптанной ступеньки Вьется стежка воли. Не погибнут край и люди, Пасынки народа, Если слать сквозь тучи будет Светлый луч свобода.

‹1909›

ЯНКА

Спотыкаясь, Янка Чуть бредет, хмельной, Скрежеща зубами, Он кричит: «Долой!..» Слышит Янку стражник — «Я ж тебя, постой!» И за ним… А Янка Знай кричит: «Долой!..» Так бы стражник Янку И схватил рукой, Сам бы надоумил Крикнуть — что «долой», Но не дурень Янка — Сладит он с собой, Лишнего не скажет, Лишь кричит: «Долой!..» Вытянул, как цапля, Шею стражник злой — «Ну! Да говори же, Что, брат, что «долой»?» Янка — без вниманья, Крутит головой: «Нет, брат, не скажу я, Что хочу «долой».

‹Между 1908 и 1910 гг.›

* * *

Надрывайся и шуми, Ветер злобный, в поле! Как сердито ни греми, Ни гуляй на воле, Как дорог ни заметай И тропы далекой, Как в трубе ни завывай Хаты одинокой, — Все ж ты стихнешь, и теплом Скоро ты повеешь, Игры с ивовым кустом Ласково затеешь.

ТУЧИ

Тучи, тучи, вы, что в небе Ходите горами, Были б крылья, полетел бы Я на волю с вами! Полетел бы в край родимый, Сердцу вечно милый, Где я вырос, где мне радость Молодость сулила. Полетел бы в край, где Неман В берег бьет волною, Где, играя, легкий ветер Говорит с листвою. Где над Неманом избушки Лепятся убого, Где пылит дорога летом, Где песков так много. Полетел бы я к курганам Тихим, молчаливым, К тем пригоркам, где весною Зеленеют нивы! Ой, летел бы с вами, тучи, Я в тот лес тенистый, Где вдыхаешь всею грудью Хвои дух смолистый! Тучи, тучи, вы, что в небе Ходите горами, Если б крылья — полетел бы Я на волю с вами!

‹8 марта 1910 г.›

ВЕРБА

Ручеек расспрашивал Вербу сиротливую, Что над ним закинула Голову шумливую И, склоняясь ветками Прямо в воду светлую, С ветерком полуденным Зашепталась, сетуя. «Ты скажи мне, вербочка, Ты ответь, унылая, Что ты все печалишься, Жалуешься, милая? До поры, до осени, Горем утомленная, Все роняешь листики, Венчики зеленые? И о чем ты шепчешься С ветерком так жалостно, Будто ищешь гибели, Сотрясаясь яростно? Кудри твои пышные Жолкнут, высекаются, А листы упавшие На земле валяются. Ты скажи мне, вербочка, Ты ответь мне, милая, От какого горюшка Ты так обессилела?» Зашумела тихо Верба-сирота: «Горько мне, любимый, Горько неспроста! Тяжко моим ножкам, Камень их сдавил, Ты своей водою Корни мне подмыл. Землю под ногами Взрыл ты, раскопал. Сок из сердца выпил, Все себе забрал. Зря я загубила Молодость свою! Ох, зачем так крепко Я тебя люблю?»