Стихотворения и поэмы

3

Арагви вцепились в Орцхали Друг в друга и рвут на куски. И пшав повествует нам дале Преданье хевсурской тоски. Нам зверь подвывает, ощерясь, За щебнем пробитого русла, Где ветер стихает в пещере, Туманы сползаются тускло. Как девушка мчалась по круче, Забывши адат родовой. Как луч издалека зыбучий Луна протянула ей свой. Как мчалась по следу беглянки, Стреляя, родня женихова, Как билась у дикой стоянки Арагви от стона глухого. Несла она девушку мертвую, От холода остервенев, В стремительном беге наверстывая На кручах растраченный гнев. Нам пшав эту сказку рассказывал Над кручей, над пеной Орцхали. Он рану свою перевязывал И хмуро оглядывал скалы. «Там некогда сросся оплечьем Со скалами Синдауридзе, И высох костяк, искалечен, И жаждет в долину спуститься. Но в голые зубья расселин, Где сумрачен быт бедняка, Врезается, ясен и зелен, Свет, видимый издалека. Деревни, висящие в тучах, Влачили безвыходно ночь. Но там быть приветливым учат И слова там ведают мощь. И ждем мы сегодня такого Рассказа иль песни такой, Чтоб нам объяснили толково О жизни долин городской», — Так, руша гнездовья адата, Сказал нам приветливый пшав. Арагви неслась, как когда-то, Столетьями в лица дыша. И ночь разверзала нам щедро Созвездья и дальше вела. Врезаясь в скалистые недра, Ломала река удила. 1931

18. Вечер застает в Хахмати. Перевод Н. Тихонова

Вот уж на тропах видим: хевсуры. Значит, в предгорьях конец пути. Завтра возьмем мы хребет темно-бурый, — легче сказать о нем, чем перейти. Вечер навстречу — идем, нахмурясь, усталость качает, шли дотемна. В Хахмати стали у Алудаури, Кудиа будет хозяин наш. Плоская крыша. Овчины горою. Хахмати! Водкой полощем рот. Об этом гнездовье древнем героев достойную Кудиа речь ведет. Хвтисо зовут одного, и Хвтисо кличут другого, и третий еще Хвтисо сидит, и в лесные выси солнце уносит румянец щек. И, от людей как бы отпрянув, утесы взвились — столбовики, только кружит тропа неустанно за извивами дикой реки. Кудиа, шрамами битв темнея, о замке хахматском поведает быль: пустынна крепость, в ней и над нею лишь раскаленная тишь да пыль. Кудиа дружески спрашивать будет: «Как с барантой у вас, как покос?» К нам, из долины пришедшим людям, он обращает тихий вопрос: «Как я шофером хочу быть! Смогу ли? Сердце мое никак не легло к косности сельской, к дикости… Пули, меч — вот они опекали село». Путает сумрак деревья, осыпи… Лишь в опадающей в тьму крутизне луч застревает в плече утеса, словно стрелы отбитой конец. Подумайте, Кудиа кинуть жаждет лесами обвитые гор бока, выйти из облака горных стражей в автомобильные облака. Мчаться долинами… Судьба любая этой, трущобной, всё ж веселей. Знает ли город, бушуя, сияя, какая по нем тоска на селе? Как темны еще эти выси, за душу держит гор закон. «Ты о шофере? — скажет Хвтисо. — В Хахмати что будет делать он?» «Лягут дороги по Хевсуретн, так по-иному дела пойдут. Мы перед новой жизнью в ответе, — Кудиа молвит Хвтисо тут.— Там, у реки, поставим школу, листы газетные развернем, святыни не впрок нам, войдем в веселый Военно-Грузинской дороги гром». Но Хвтисо-третий на это слово грозно взглянул на нас из-под бровей, словно он диском метнул свинцовым, слово метнул нам серпа кривей: «Что вы стараетесь понапрасну?» Поднял меч — и сейчас же вниз. Кудиа удалый отвел опасность, Хвтисо — все трое — опомнились. «Это же гости! Мужи, как Важа, они о хевсурах сложат песнь…» И взяли мы роги и пили важно. И здравицам слов не хватало здесь. И первый Хвтисо, и Хвтисо двое пили за нас; мы пили, клянясь союзом гор и долин травою, и пели песни, объединясь. Птичьим гнездом село висело. Вдаль устремив над пропастью взор и бормоча о глуши без предела, с мечом и щитом сидел шофер. Тьма поглотила скалы, ставни, рукам своим волю дряхлым дав, тупо река колотила камни, замыслы Кудиа угадав. В сон нас влекло осторожный, турий, спало село, как одна семья. Тихо сказал нам Алудаури: «А все-таки буду шофером я!» 1931

19. Стада в Рошке. Перевод Н. Гребнева

1

Минуя шаткий мост через ущелье, Стада, стада брели по склонам гор, Пастух, играя песню на свирели, Вел с ними свой нехитрый разговор. С древнейших лет корова для хевсура Единственной надеждою была. Медлительная, мелкая, понуро Она брела на зорьке из села, Траву щипала по альпийским склонам, Шел молодой пастух за нею вслед, И прыгал около нее теленок, Счастливый тем, что он рожден на свет. Но мир был шаток. И когда темнело И полз туман лениво, как стада, Из-за далеких гор зелено-белых На пастбище хевсура шла беда. Стада пугая топотом и свистом, Свалившись, словно на голову снег, Разбойничий отряд соседей-кистов Скакал вершить свой воровской набег. …Я вижу, как по бурой бычьей шкуре Из рваной раны кровь бежит ручьем, Я слышу звон пастушьего пандури, Расколотого вражеским мечом. Я вижу, как копыта бьют о камень, Я слышу звон металла средь камней, И бугаи с опущенными лбами, Ревя, бегут на взмыленных коней. Встречал людское горе ветер свистом, По тропам и дорогам пыль мело Туда, где в котловине каменистой Окаменело мирное село. А утром с гор, зловещих и туманных, С остатком стад, усталы и тихи, В рубахах, окровавленных и рваных, В селенье возвращались пастухи.