Стихотворения и поэмы

Чем к Хвалыни ближе, тем пышнее зори. В далях забелели Жигулей отроги, Волга катит волны, широка, что море, И Гурамишвили думает в тревоге: «Русь, не оставляй нас в деле предстоящем, Встань бок о бок с нами братом-исполином. Дай попутный ветер крыльям шелестящим, На пути безвестном помощь ниспошли нам!» На ночлег привалят, утром спозаранку Снова в путь… Ветрила шепчутся над Волгой Или это шелест дум царя Вахтанга, Горьких дум, рожденных в ожиданье долгом? Это паруса иль сердца упованье, Что в беде, как снасти на ветру, окрепло? Близко, близко, други, с родиной свиданье! Братья, да восстанет родина из пепла!

Плач Давида Гурамишвили по усопшему Вахтангу Шестому

«О, хороним мы в Астрахани Вахтанга Шестого, Беззаветного труженика И властителя слова! Горе нашим надеждам, Упованьям и чаяньям. Ржут встревоженно кони, — Стоном я отвечаю им. Он, скитавшийся по миру, Чтоб найти исцеленье Ран отчизны,— Он сам ее ран был скорбь и томленье. Был моей обороною, И моим был он знаменем. Он в гробу, и свеча над ним Брезжит трепетным пламенем. Рой пчелиный покинул Нашу ниву печальную. Из чего отольем ему Мы свечу погребальную? Шелкопряд не дал пряжи Для надгробного полога, Нам сломали десницу,— Как ударим мы в колокол? Рухнул он, столп наш кровельный, Ливню в жертву мы отданы. Смертным сном спит во гробе он Под знаменами родины. И поют ему вечную Память книги великие — Слава Грузии, меч ее, Дух ее и язык ее. Руставели, „Жизнь Грузии“ — У царя в изголовье. Каждый стих и страницу их Отстоял он с любовью. И ревнителей родины Строй вокруг сабленосный, Чьи надежды погублены Стужей ночи морозной. Далеко залетел ты, Уходя от судьбины, Стерегла тебя гибель И за гранью чужбины, Догнала тебя за морем, Не настигши в отчизне, В вечный мрак унесла тебя, Вырвав с корнем из жизни. Не успел переплыть он Каспийского моря… Мир душе потерявшего Путь в безбрежном просторе! Сердце бьет, словно мельница, Стонут шлюзы предсердий. Что ж, укроюсь на мельнице, Позабуду о смерти. И, быть может, там дружеское Встречу сердце горячее. Судьбы Грузии, с тружеником Севши рядом, оплачу я…» — Так Давид над последней Вахтанга обителью Говорит — И земле предает покровителя.

Печали Давида

Надо в горестях окрепнуть, Словно каменный утес. Шота Руставели

Ввысь устремляясь, как пламя свечи, Плакал Давид в астраханской ночи. В сердце твоем, как огонь горячи, Дум об отчизне кипели ключи. В дом наш чья зависть вражду заронила? Жертвы ее — на чужбине могилы. Слезы ты лил над могилою милой, Землю печаль твоя испепелила. Горе! Отчизна тобою утеряна! Стонет под злыми цепами теперь она. Стали там жатвою слезы собратьев,— В горсть не собрать их, в снопы не связать их, И облегла тебя степь несказанная, — Где в ней скитанья твои неустанные? Только на севере — в трауре всё еще — Пели станки, по-грузински глаголющие, — «Иамбико» в стуке друкарни старинное. Пламенем дружеского камина Озарено семилетье пустынное. Длинною ночью тоскуют грузины. Нет у тебя ни семьи, ни возлюбленной. Путь твой в Москву или в отчие горы? Рухнул грузинский трон наш, погубленный В скорбную пору смут и раздора. Мельничий жернов на Мтквари гудит, В мельнице старец с внуком сидит: Может, в ночи пастухи постучатся, Буря с Гомбор им вослед прилетит, Слезы на веках их — пересоленные, Шкура овечья да меч обнаженный, Горло омочат водою студеною, Речь поведут о земле разоренной. «Горе! — там вдовы несчастные вопят.— Угнано стадо, и двор наш разграблен!» Беженцев в горы старуха торопит, Вместо клюки опираясь на саблю. «Горе нам! Как устоим под лавинами? Камень и в гору догонит бегущего. Остановись же и меч наточи на нем Именем отчего духа могучего…» Вспыхнула в буре сомнений неистовых Мысль о бессмертии солнечным блеском, Жернов седой прогремел свою исповедь, Чтобы вкушал спокойно ты хлеб свой. И обуздать поспешил ты желания, Путь ты избрал к полуночной столице; Может быть, книгу создашь ты в скитании, Выстроишь храм и в нем будешь молиться.

Давид Гурамишвили поселяется на Украине

Жил я в Картли, пел я над потоком, Над осенним изобильным током. Как плющом, теперь обвит я горем, Стал я садом, срубленным под корень, Одиноким стал я сиротой. Знал я сладость пламенного лета, Горной ежевики, гроздий Мцхета. И земле я поклонился низко. Ангел осенил меня кинцвисский, Ибо я не предал край родной.