Стихотворения и поэмы

Второе письмо к Маико Орбелиани

Ну, здравствуй, Маико, любимая сестра! Нет писем от тебя — а я всё жду и жду. Красавица моя, поведай, будь добра,— Всё так же ли цветешь в родном своем саду? Ты любишь виноград — он здесь уже созрел! Орехи, турачи — базар в Гандже богат, Но что тебе прислать, я выбрать не сумел… Вот, может быть, стихи тебя повеселят? Я шелку бы купил — но здесь шелка в цене, Твой рыцарь обеднел — уж ты его прости… Пошли свой ясный взгляд сквозь толщу мрака мне, Узилище мое хоть в мыслях навести! Как там Тбилиси наш? Поговорим о нем И вспомним тех друзей, что смутною порой, Бесстрашные, ушли сражаться с Шамилем. Их, верно, нет в живых, лишь тени над Курой? Язвящие шипы вонзила в грудь тоска, Всё нет и нет письма — должно быть, неспроста… Мтацминда, как и ты, так страшно далека, Кругом такая мгла, такая пустота! Я горлицу мою глазами проводил — Вспорхнула в небеса, проститься позабыв. Стреножил я мечту, мне белый свет немил, Сплю долго по утрам, я скучен и ленив. Три слова напишу о радостях моих: Лаваш, пити, гранат… Чего еще желать? Известно всей Гандже: приезжий — не жених. Коптит моя душа, ей больше не пылать… Я ближним помогал в далекой жизни той — Теперь живу легко, бегу от суеты. Сестрица Маико, откликнись, ангел мой! Как это хорошо, что есть на свете ты.

Волшебная серьга

Твоя серьга приснилась ночью мне — Порхающий над розой мотылек… Я дверь свою успел закрыть во сне, Чтоб сон волшебный улететь не мог. Я с цинандальской розой говорил, Я любовался гостьей дорогой… Счастливец тот, кто губы остудил В блаженный миг прохладною серьгой! Вновь ранил душу дивный голос твой, Хоть связь сердец распалась так давно! …Бараташвили грустен над Курой — Без Катины в душе его темно… Движенье брови ранило меня, Настигла взгляда ясная стрела, Я в дикой скачке запалил коня — Умчалась лань — она быстрей была! Я неземным внимал колоколам, Когда твои мне слышались шаги, Гудела ночь — немолчный звездный храм, Луна желтела отблеском серьги… Коптит светильник… Встану погашу! Лоб остужу стеклянным льдом окна, Я тень твою остаться упрошу, Укрою буркой — пусть уснет она! Твоя серьга приснилась ночью мне — Порхающий над розой мотылек. Я дверь свою успел закрыть во сне, Чтоб сон волшебный улететь не мог.

Жалоба на здешнюю жизнь

Третий месяц бесцельно брожу по горам… Кто завидует доле такой, Я тому и ружье и раздумья отдам, Лишь надежда пусть будет со мной. Без любимой, без друга невесело тут, Быстротечны суровые дни… Здесь лягушки древесные ночью поют — Как же мне надоели они! Здесь кругом тополя, как на ястреба сеть, Что-то злое с утра шелестят, На болота Ганджи неуютно смотреть — Как здесь только растет виноград? Я терплю, но терпенье — натянутый лук, Может лопнуть его тетива, Участились разбой и насилье вокруг, И неправда нередко права. Просит помощи всё потерявший бедняк, Только чем я ему помогу, Если сам, как и он, я бездомен и наг, Сам от горестной доли бегу? Но кого упрекнуть? Не моя ли вина, Что двойная мне жизнь суждена: И в колодце луна, и на небе луна — Так воистину где же она? Тяжки цепи земли. Холодны небеса. Перезрело созвездье души. Жизнь, ты видишь — устала и гнется лоза, Время ртвели уйдет, поспеши!

Докладная записка о гибели гончара

Как верить воркованию Корана? Воистину безжалостен Аллах: Гончар погиб негаданно-нежданно — Он был накрыт лавиною в горах… Он не лепил — он создавал посуду! Ходил к Горе, сырую глину брал, Месил и мял бесформенную груду, Потом в печи изделья обжигал. В сосуд готовый крикнет для забавы, И тот ответит звонко гончару. Как журавли, наивно величавы, Его кувшины славились в миру, Вино, искрясь, плескалось в тех кувшинах, О них звенела добрая молва. Мечтал гончар о крыльях журавлиных, Его манила неба синева! Он не взлетел — земля не отпустила: На гордеца обрушилась Гора. Хранит мечту безвестная могила, Грустит родник над сердцем гончара! Мой брат гончар! И я лежу недвижен, Как тяжела лавина бытия! Горит заря — но я зари не вижу, Шумит тростник — его не слышу я! Нам не хватило силы и удачи, Мы для полета крыл не обрели… О гончаре родник хрустальный плачет, Грустят о нем кувшины всей земли.

Низами

…Низами запретили сочинять стихи на родном языке, и он писал свои произведения на персидском.

Из биографии Низами

Здесь Низами покоится в могиле. Я подошел над прахом погрустить. Ночные тени камень окружили — Хотя бы с ними мне поговорить! Он был певец добра, любви и света — Таких цари не терпят при дворе. В земле Ганджи спокоен сон поэта, О нем вздыхает нива на заре… Гончар и жнец, не мог он не трудиться; Владыка знал, как наказать певца,— Мол, твой язык для песен не годится — Петь по-персидски будешь до конца!