Стихотворения и поэмы

2. КОМНАТА ЛЕНИНА К СМОЛЬНОМ

Край белой ночи — город, вознесенный Над низким финским берегом. С утра На тихом островке горит огонь зеленый. Осенний, темный час. Туманная пора, Когда томят тоской сигналы штормовые, Когда идет река на приступ вековой, Когда на площадях горят костры ночные И пляшет на волне огонь сторожевой. Полночный Петроград. Гремят слова декретов. Зовет своих сынов земля большевиков, И Ленина лицо глядит со ста портретов, И в Смольный шлет народ надежных ходоков. По снегу и по льду, голодные, босые, Они идут к нему из дальних сел России. Они ему несут волнения свои, Заботу жизни всей, заветные мечтанья, И радости свои, и горькие страданья, Любовь несут ему — и нет сильней любви. И он везде живет — о нем повсюду толки,— В полночный тихий час над берегами Волги, На родине его, в его краю родном, Солдаты говорят о встречах с Ильичем. Есть в Смольном комната. В заветный этот год Крестьянским ходокам она была знакома, Здесь начат был тогда великих лет поход, И вождь подписывал декреты Совнаркома. Идут отряды вдаль, во мгле костры горят, Шумит метель в ночи по селам и равнинам, Одним своим крылом накрыла Петроград, Другое занесла над Киевом старинным. Но всюду на часах красногвардейцы. Мгла Прорезана давно огнем зарниц багровых, — Россия поднялась, по-ленински светла, Для исполинских дел и для свершений новых. Как слава вечная невозвратимых лет Осталась комната Предсовнаркома в Смольном, И смотрит экскурсант с волнением невольным В вечерние часы на ленинский портрет… Есть в нашей простоте особое величье. Вот на столе письмо, — и это жизнь сама Потомкам воссоздаст его души обличье В каракулях простых солдатского письма. 1936

3–4. НЕКРАСОВ

1. «Некрасов… и вот начинается детство…»

Некрасов… и вот начинается детство: Ненастная осень, костры за рекой, В тех песнях, что часто слыхал по соседству, Твой голос был сызмальства голос родной. Забыть ли про то, как старик ярославец (Саженные плечи и брови вразлет), Струны балалайки заветной касаясь, О двух коробейниках песню поет. На синем рассвете и в сумрак вечерний, В холодных раздольях родной стороны Лесные просторы сибирских губерний Некрасовской вольною песней полны. От лжи виршеписцев, посредственной, узкой, Уводит народной мечты торжество, В былинном укладе поэзии русской Живет самобытное слово его. Где русскою песней и русскою речью Полны города, да прославится вновь Поэт, не забывший тоску человечью, Но прежде всего возлюбивший любовь.

2. «Огни над Невою. Нежданная ростепель…»

Огни над Невою. Нежданная ростепель, Вокзалы гудят — прибывают войска, Весеннее небо в тумане и в копоти, И в Смольный спешат комиссары ЧК Со сводками, с вестью из дальних просторов, Из южных степей и полесских болот. Как тихо сейчас в тесноте коридоров… И вижу я: медленно Ленин идет. И вот выбегают навстречу солдаты, Матросы спешат говорливой толпой, И плачет от счастья казак бородатый, Увидевший Ленина в час грозовой. А звезды нежданно в тумане блеснули И свет свой холодный над липами льют. Сменившись, стоят у костров караулы И вольную русскую песню поют. К ним Ленин подходит и слушает долго, И песенник крутит седеющий ус, А в песне — снега, и дорога, и Волга, И золото сердце, и матушка Русь. И снова Некрасов с Россией, усталость И горе от верных сердец отводя, И вдруг я увидел (иль мне показалось?) — Слезинка блеснула в ресницах вождя. А вечером смольнинский зал переполнен. Задумавшись, Ленин к трибуне идет… Сказанье певца в этот час он припомнил, Некрасовский стих в его сердце живет: «В рабстве спасенное Сердце свободное — Золото, золото Сердце народное!» 1938

5. АГИТАТОР

Безвестный агитатор в старой куртке Ходил тогда по шумным коридорам, Сутулясь, как по просеке лесной. Как по листве опавшей, по листовкам Разорванным ступал он осторожно, Простаивал часами перед картой, Раскрашенной и пестрой, как закат. Мела метель, кружились долго хлопья, Как будто перья белых куропаток В тот час на землю падали. Он шел Ко вмерзшему в лед синий пароходу, Где спорили усталые охтянки И долговязый журавель колодца, Поклонами встречавший издалека, Напоминал родимую деревню. Закованная крепко в броню льда, Нева свирепо выла под мостами, Из прорубей струился пар косматый, Она дышала в полночь тяжело, И лед трещал, как будто грудь реки Железный обруч с гулом распирала. А той зимой на берегу залива, Как крылья птиц, замерзших на лету, Висели паруса на старых лодках, И падала колючая звезда В дымки костров, пылавших на закате. Он полюбил туманы над Невой. Его везде встречали. На заводах Он появлялся часто вечерами, И в спор вступал, и, медленно крутя Солдатскую цигарку, улыбался. Бывало, в ночь ревут гудки тревоги. Под выстрелами гаснут фонари На перекрестках. Ходят патрули По улицам. Рабочие отряды Спешат к вокзалам. Где-нибудь за Гдовом В короткий час походного привала Проходит он. Как часто в свежих гранках, Еще пропахших краской типографской, Подписанные Лениным декреты Он вслух читал. В солдатских сапогах, В потертой куртке, в шапке набекрень, С огромным свертком новых книг под мышкой, Он предо мной — как памятник живой Родному восемнадцатому году. Где облака настой сосновый пьют, И на заре токуют глухари, И в зимний день гудят деревья, в рев Изюбров быстрых голос свой вплетая, В глуши лесов, далекий, верный друг, Учитель мой в дни юности веселой, Быть может, эти строки перечтешь, И улыбнешься, и вздохнешь украдкой, И вновь припомнишь льдину на ветру. Спор до утра. Гудки тревоги. Смольный… 1938

6. СКАЗ О ЛЕНИНЕ

Загремели валы в отлете На высокой морской волне. Сказку сказывали на гальоте Поздней ночью поморы мне. Будто Ленин скитался смолоду, С погорельцами в дружбе жил, В города — в Архангельск и в Вологду — Он как странник простой входил. Старина ли, заветный голос ли, — Снова зори горят огнем, В деревнях позабытой волости Знает каждый с тех пор о нем. Был солдатик один особенный Из онежской лесной стороны, Со своей лесною родиной Распрощался он в год войны. Он с полками дивизий русских Шел четыреста дней подряд От постылых болот Мазурских До застывших в снегах Карпат. Как царя со князьями сбросили, Как шиповник в лесах отцвел, В дни туманные поздней осени С фронта он в Петроград пришел. Непогожими днями осенними Паровозы бегут в дыму, И явился солдатик к Ленину, Со слезами сказал ему: «Может, вас и встречал я смолоду, Только где — и не вспомню сам, Иль в село, за лесную Вологду, Приходили вы прежде к нам?» Ленин ласково улыбнулся, Крепко руку ему пожал, И солдат в село не вернулся, Он в охрану Ленина встал. Посейчас под стеной кремлевскою, Где Ильич в мавзолее спит, Где заря — золотой полоскою, Тот солдат на часах стоит. 1937

153–157. ОНЕГО

1. ХОЗЯЙКА ОЗЕРА

Как ростится щука порой ледолома, В день молнии первой и первого грома, Когда громыхает на озере лед, На сойме высокой рыбачка плывет. Она синеглазая, с желтой косой, С обветренной сильной, широкой рукой, В плетенных из дранки корзинах у ней Лососи и пестрые спины ершей. И знают рыбачку в краю приозерном И помнят по песням ее непритворным. Когда, белее снега, Проходят облака, Приснится им Онего, Развод ее платка, И словно сердце ранит Напев ее речей, По ней тоскует странник, Всю жизнь грустит по ней. Она, как хозяйка озер знаменитых, Плывет на заре мимо лодок разбитых. И славится ясного края краса: Желтее, чем лен, у рыбачки коса. Как только слетаются в белую ночь Над озером ветры, чтоб волны толочь, Она проплывает и тянет канат, Поет о разлуке, спешит на закат. И песни ее молодая истома Живет в камышах у высокого дома. В тумане побережье, На черные пески Плывут от Заонежья Подростки рыбаки, И тот, кто слышал прежде Родные голоса, Плывет в одной надежде Взглянуть в ее глаза. 1938

2. ХОЗЯИН ЛЕСА

В лесах Карелии, У трех застав, Где ночи белые, Шел ранний сплав. На долгомошнике Кукушкин лен, Там полуночники Забыли сон. Стоял у водопада командовавший сплавом, Он, как цыган, был черный, с серьгою в ухе правом. Следил он за полетом тяжелого бревна, Глядел, как льнет и пляшет речная быстрина. Багор в руке тяжелый, фуражка набекрень, И снова зычный голос гремит и ночь и день. На мшистом ельнике След ясных зорь, На можжевельнике Седой узор. Легли к разлету Лесных дорог Ель на болоте И ельник — лог. Ходил хозяин сплава по всем лесным дубровам, Тех, кто ленился, долго корил недобрым словом. Он человек бывалый, и по лесам страны Рассказы лесорубов его судьбой полны. Кто жить привыкнет В лесах густых, Где бор-черничник На зорях тих, — По листьям странным, По мхам болот Богульник пьяный В лесах найдет. Он проходил по бревнам, на запанях тонул, Не на хозяев старых свою он спину гнул: Он сам лесов хозяин, властитель здешних мест. Его на службу сплава послал Карельский трест. Смолистый запах, Сосновый лес, У елей в лапах Дымок небес. А в ночи белые, На склоне дней, Леса Карелии Зари светлей. 1938

3. ПЕЙЗАЖ

В тех лесах дремучих ели В час рассветный поседели, Протянулися во мгле Сотни сучьев по земле. От восхода до заката Весел плеск да скрип каната. В небе — стаи журавлей, В дали — тени кораблей. Ранним утром на прибрежье, Где бегут следы медвежьи, В отдаленной стороне Скачет всадник на коне. А над ним дымятся тучи, С черной искрой снег летучий, Солнце желтое сквозь дым Пробивается над ним. Утром мать встречает сына. Низко клонится рябина. В круглых гроздьях налитых Сотни искорок седых. 1938

4. ГОЛОС

Здесь тени клонятся косые За низким берегом реки. Сплетают девочки босые Из желтых лютиков венки. Семь звезд — то солнце раскололось На семь осколков золотых, В лесу поет протяжный голос О светлых днях пережитых. Поет о том, что сердце реже Грустит по горести былой, А лодка вновь плывет на стрежень, И парус пляшет над волной. О родина, в цветах узорных В твоем прославленном краю, Среди озер, в полях просторных Любимый голос узнаю! Скрипя пройдет по снегу полоз, Но не забуду я плоты, И девочек босых, и голос Неповторимой чистоты. 1938

5. ИЗОБРАЖЕНИЕ НА СКАЛЕ

На синем Онего, на блещущем склоне Огромной, сбегающей в воду скалы Рыбак подымается, — весла в ладони, Над ним осторожные вьются орлы. Кругом тишина приозерного края, Резьба деревянная в небо плывет, И низкая верба дрожит, умирая, Не в силах уйти от пылающих вод. Откуда пришел на Онего скиталец? Неужто и капли дрожат на весле? Как память веков отошедших, остались Орлы, и весло, и рыбак на скале. Рисунок был высечен круто по камню Художником древним у самой воды, Зрачок розоватый в глазу великаньем Горит расточительным светом звезды. И вот рыбаки, что заносят свой невод, Где мойва и стерлядь на узком крыле, Вверх смотрят с опаской… Боятся ль разгневать Того рыбака, что застыл на скале? Иль чудится им погорелец на круче, Вонзающий в сердце с размаху копье? Не тут ли когда-то художник могучий Увидел в воде отраженье свое? И выбил, векам изумленным на зависть, Всё то, что увидел доверчивый глаз, Дикарской рукой белых кряжей касаясь, Когда над обрывами туча неслась. И каждый художник, как верную память, Однажды увидев, навек сбережет Рассвет над Онего и скалы, где мамонт, По прихоти странника, вечно живет. 1938

158. ГРИН

Он жил среди нас, этот сказочник странный, Создавший страну, где на берег туманный С прославленных бригов бегут на заре Высокие люди с улыбкой обманкой, С глазами, как отсвет морей в янтаре, С великою злобой, с могучей любовью, С соленой, как море, бунтующей кровью, С извечной, как солнце, мечтой о добре. Страны этой вовсе на карте не сыщешь, Но в море, где волны ударят о днище Скользящей стремительно лодки твоей, Где парус косой, побираясь как нищий, Пьет черную пену косматых зыбей, В тот час, когда горечь ветров нестерпима, Сквозь легкое облако раннего дыма Увидишь ветрила его кораблей. В поэзии нашей Летучим Голландцем Прошел он, мечтая. По реям и шканцам, Повсюду, где пахнет морским ремеслом, Слывет он родным. Не слепым чужестранцем Вошел он когда-то в наш праздничный дом С рассказами, полными помыслов странных,— Забыв о мельканье имен чужестранных, Мы русское сердце почуяли в нем. Рассвет изначальный на выпуклом мысе, Бегут корабли осторожные в Лиссе, Спешит по тропе зурбаганский стрелок, Тревожный оттенок в лазоревой выси, И хрупкие травы на склонах дорог. Холмы подымаются вверх за мостами, В зените глухом становяся шарами, Какие лишь сказочник выдумать мог. Задумчивый, с шляпою широкополой, Гостей удивляя походкой веселой, В мохнатом пальто Москвошвея, весной Он вдруг появлялся, ведун незнакомый, И медленно солнечной шел стороной, И светлого глаза веселая зоркость В блистанье весеннего города вторглась, И сказка его молодела с Москвой. Его я заметил в день встречи случайной, Как будто со мной поделился он тайной, В лицо незнакомое молча взглянул, Потом постоял у извозчичьей чайной, Фанерные двери ногою толкнул, Увидел мальчишку, пускавшего змея, Промолвил, смеясь: «Неплохая затея», — И сразу в глухой переулок шагнул. Высокого неба густая раскраска Туманилась медленно. Кончилась сказка, Ушел небывалой страны властелин. Но с неба широкую тучу, как маску, Сорвал журавлей пролетающий клин, Игрушечный змей пробивался сквозь тучи, Стучали пролетки, и ветер летучий Примчал к нам веселое прозвище: «Грин». И в каждом столетье свой сказочник бродит, Загадкам старинным разгадку находит, С улыбкой младенческой строит миры, И замки он ставит, и стены возводит, В чужих небесах возжигает костры, Проходит по шумной земле новосельцем, И всё, что услышит бесхитростным сердцем, Подвластно закону великой игры. 1939