Стихотворения и поэмы

12. СВАТОВСТВО

Тоньше, тоньше солнечные рейки. Девушки уйдут у Покрова… Клим трясется над галантерейной, Мне галантерея — наплевать! У меня другое — нет покоя, Как давно ведется на веку… Клим Петрович, дело не простое, Сделай уваженье пареньку… Крепкий узел — на, переруби вот Иль найди другие мне пути… Голубее глаз моей любимой На земле отрадной не найти. В разговоре, что веду с тобою, Подойдет начатое к концу. Отрезай на платье голубое… Голубое девушке к лицу. Дальше, дальше… Слушаешь охотно, Впереди осталось поважней… Легче льна желанная походка, Лебединой заводи нежней. Мне любовных дней не пересилить, Ведь нельзя печалиться легко По девчонке, выросшей в России, От моей избы недалеко. Шел к тебе дорогой голосистой, Что придумал — всё перезабыл… У нее отец торгует ситцем, Вот таким же светло-голубым. Озоруй над сердцем. Изуродуй. Я приду еще, покой губя… У нее отец рыжебородый, Чересчур похожий на тебя… Ой-ёй-ёй, как заходили брови, Подожди, зачем пришел — скажу: Я недаром, Клим Петрович, Канитель такую развожу. Надоело странствовать никчемным, Головы от сердца не поднять. Выдай Тоньку — светлую девчонку, Золотую Тоньку за меня! 1928

13. РАЗЛУКА

…В это время над кромешным буем Низко пролетали облака, Длинную рубаху голубую Надевала теплая река. Ах, раскиньтесь, строчки песнопений, Над землею вечно молодой. Речка побежала по ступеням, По которым ходят за водой… И волной веселой закружила Отблески багровые зарниц, Белое цветение кувшинок, Брызги первосортных медуниц. Но стояло сердце при разлуке, Звезды покатились, как рубли, Ведь и яблонь ласковые руки Ничего поделать не могли… Ой, горит-цветет веселый ситец, Все, кто провожает, — на виду… Может, не уеду, попросите — Не расстанусь с вами, не уйду. День в окно стучит. Открою ставни Сердца. Кончу с маятой: На кого покину и оставлю День мой, край мой золотой? Дорогие, что со мною сталось? Звезды в сходке, тополя в строю. Алый цвет на яблонях,— Останусь! И на вишнях тоже, — Остаюсь! 1928

14. НЕЗНАКОМКА

И головой со мною вровень, Неясная, но хороша, Она идет — пунцовей крови И легковесней камыша. И, в сердце радостное скомкав, Туманный облик стерегу: Я много слышал, незнакомка, О вас на дальнем берегу. Всё незнакомое — условно. Мои олонецкие мхи, — Я не чуждаюсь родословной, Идущей в песни и стихи. Прохладой веет бор сосновый, Перемигнулся ветерок, И слышу я напевность слова И окающий говорок. Ой, много солнца проворонила В снега заметанная ель. Вы из Олонии, Олонии, Далекой радости моей. И этой радости в угоду Перехвачу и увлеку Не одобряемую модой Необходимых слов реку. Я расскажу тебе об озими, А может, позже, напослед, — Что я сличал на Тойво-озере Твой легкий след, чуть видный след. Я не раздумывал: искать ли? И, не покорствуя судьбе, Я расспросил, какое платье Надето было на тебе. И Тойво-озеро с ответом, И летний день сказал тогда: Зелено-громкое, как лето, И голубое, как вода. Дороги врозь. И мне пути нет. (А сердце вынеслось, любя.) Еще спросил: «А как найти мне Звонкоголосую, тебя?» И вот глаза не проворонили, И день стал краше и светлей… Ты из Олонии, Олонии, Далекой радости моей. 1928

15. УХОД

До свиданья, домик надканавный, Дорогой свидетель всех бесед, Мамушка, Алена Николавна, Старушонка славная, Жалостливая и непосед. Хороший домик мой… Звени, певучая, Не на широкой улице села, Сыграем по такому случаю, Не выходя из-за стола. Но зато, гармонь, возле рябины, От которой вдаль идет весна, Милую, любимую Крепче, да и песенней прославь. Ухожу от вытянутых пожен, Не раздумывая, вдруг… Эх, прощай, которая моложе Всех своих отчаянных подруг. А отец, поднявшийся на пристань, Переспорил говор берегов: «Пусть найдет деревня гармониста — Гармонистей парня моего!» Между 1925 и 1929

16. ВАСЬКА ТЮРИН

1

Родина моя, Светлана, В нашем муторном краю Васька Тюрин крупным планом Входит в песенку мою. В правой ручке — тросточка, В левой — папиросочка, Выбирает с кондачка Девочку-подросточка! Она выходит первой павою, И рядом с ней Василий Павлович. И сказала девка: «В этот день Ты, Василий, мною володей. Ты меня, черноволосый бахарь, Открутил от дома, от стола Дорогой немецкою рубахой, Черноусьем крепким, как смола». Васька вынул папиросу «Ю-Ю», Посмотрел на милую свою. И вот она выходит павою, И рядом с ней Василий Павлович. А Леньке Моничеву некуда Приткнуться трудной головой, И он идет, бледнее некрута, По той дорожке столбовой…

2

Это вишенье в цвету Оторвало первый тур! Это зори заиграли На гармонике губной, По записке, по программе, Барахольной стороной. Дома хлеба ни куска, Ваське улица узка! Васька песенку тасует, Свищет в белый огород: «Кавалерчики танцуют, Барышни наоборот!» По забавам, по минутам (Сколько девок — столько ляс) Васька ножкой — фу-ты, ну-ты — И пустился в новый пляс… И, удивляясь ловкости и силе, Вышел вечер, так же кучеряв, А женщины подсолнухи лущили И улыбались милым дочерям… 1928 или 1929

17. ДРУЖБА

В это воскресенье, в этот праздник, Бросив всё — квартиру и родню, Прохожу я в песенный заказник Новую поставить западню. К матушкиной снеди — безразличен… На лядинах встала трын-трава. Я не стану спрашивать лесничих, Где берлоги, где тетерева. Возле синих островов, Вокруг Буяна (Видно, для того, чтоб ободрить) Товарищи сыграли на баянах Самую громкую кадриль. Разыграли, и не обнищали (Видно, для того, чтоб ободрить), Длинную, как обещанье, Самую лучшую кадриль… По заказнику бегут косули, Залегли дорожки, стежки, рвы. Я свои стихи проголосую На собранье сосен и травы… Я ушел от Ладоги приятной, Чтоб иным орудовать багром. Как мне разворачивать, ребята, Слово, поднимающее гром? Чтоб оно не стыло на приколах, Коль друзей-советчиков не счесть. Песня, будь сердечной и веселой За такую дружбу, За такую честь! 1928–1929

18. ПРОЩАНИЕ С РОМАНТИКОЙ

На грудь наседает огромная тяжесть, Колотит по сердцу меня не щадя, Романтика снова уходит бродяжить По черным дорогам и площадям. И ей по следам засвистели ребята, Проспавшие в люльках семнадцатый год, Мелкокалиберные ребята… Ее останавливает обход. Начнутся расспросы про дальних да близких (Наганы на ленточках портупей): С какими друзьями вела переписку И с кем хороводитесь теперь? Я ставил парус на лодке глубокой, Ревела белугой большая волна. Романтика, амба! «Четыре сбоку, Четыре сбоку!» — кричит шпана… Сложила губы бантиком, А жительства — на грош, Отборная романтика, Погибельная дрожь!.. Бывало, и нередко, Она, войдя в игру, Дрожала, словно ветка На северном ветру. А там, где вихрь промчался В стремительном году, — Летела на тачанке В придуманном аду, Где только степи, степи, Винтовка и обрез, Где только кровь да пепел, Дым до седьмых небес!.. А где-то в поле пусто, Тишь да благодать. Шурум-бурум капуста — И песни не видать! 1928–1929

19. РЕЧЬ НА СОБРАНИИ ОДНОСЕЛЬЧАН

Товарищи, одетые в ситец и ластик, Ветер водительствует грозой. На полустанки Советской власти Вылито озеро Красных Зорь. Пусть не поет, не кричит старожилам Птаха несчастная Гамаюн… Небо олонецкое окружило Землю отчаянную мою. Засуха вас никогда не конала, Ваши угодья — три гряды, Озеро, речка да два канала, С печки рукой достаешь до воды! Вы — представители Главрыбы… Как ни поверни, Что ни говори — Вот оно озеро — синяя глыба, Целое море, черт побери! Я принимаю, как награду, Вашу неслыханную зарю. Именем звенящего Ленинграда, Именем Республики говорю: «Ждем окуней зеленые роты, Сабли плотвы, сигов палаши, Чтоб через Нарвские ворота Шли обалдевшие ерши!» 1929

20. ЯБЛОНЕВЫЙ ПОЛОН

Александру Чуркину

Как сказать тебе об этом лучше? Может быть, вот так: «Не ставь в вину, Что у яблонь — милых и цветущих — Я остался в радостном плену. Пусть тебе известно: я в полоне, И не надо участи иной, Яблони запели на Олонии Песенки, придуманные мной. Наша жизнь — как яблоня простая — Поднялась, ликуя и маня, Белым-белым цветом расцветая, Плещет в Заозерье у меня. Я люблю всё это: возле дома Голубою лентою река… Приходи, живи на всем готовом — Вдоволь хлеба, хватит молока. Боевое слово принеси нам, От Онеги передай поклон… Здесь по всем лазоревым долинам Яблоневый радостный полон». 1929

21. МОЙ БРАТЕННИК

Василию Прокофьеву

Вся деревня скажет: вылил пулю, Ныне рассказал такое нам! Мой братенник ходит к Ливерпулю По чужим, заморским сторонам! Пароход — длинней озерной лодки, И на тыщи верст — сплошной пустырь, Лишь туман плывет в косоворотке На чудесный камень Алатырь! Ни домов, ни девок… Ягода-калинка. Повелитель моря — Судотрест! Ветер гонит в траурной шалинке Неба бесконечного отрез. Пять ночей… И перерыв в кочевьях. Снова берег… Вешняя пора. Через пять ночей поют харчевни, Поворачиваются повара! Корабли поют. Земляки поют (Фонари портовые горят), Девушки подмигивают, Люди по-немецки говорят. А трехрядка — окаянней… Пиргала, Митала — монастырь… А на море-окияне Белый камень Алатырь! Пиргала, Митала, Гавсарь, Выстав [5] , С кораблей червонных ладною порой Где-нибудь да в Гамбурге выйди да выстань, Тырли-бутырли — дуй тебя горой! Где-нибудь под Гавсарью: майна-вира! Райны и шкоты, разрыв-трава. Где-нибудь да в Гамбурге за моей милой Иноходью ходят солнце и братва! Выскочу я в этот странный понедельник, Эх, на гореваньице горевом… В гору — свистоплясом — дорогой братенник, Шапка на отлете. Парень ничего! Крой на домашёво! Далью трудной. Пиргала, Митала… Уйма ям. Где ты пропадаешь, чертова полундра, Где ты пропадаешь по морям? 1929

5

Деревни Приладожья.