Стихотворения и поэмы

22. РЫБАЦКАЯ

Под солнцем и ветром, не кончив игру, Язи поливали молокой икру. Они проходили раздольем бедовым Под всеми ветрами и в мертвую тишь, Они над водой поднимались багрово, На берег скакали, роняя престиж!

* * *

Всегда и поныне проходят, сгорая, Друзья-закоперщики на парусах, Над озером подняты мачты и райны, Флажки развеваются на кубасах. Друзьям надо с бурями вечно бороться, Но выдержит схватки народ боевой. За эту романтику, новогородцы, Я отвечаю головой! Далёко от желтой песчаной косы На буйном раздолье стоят кубасы.

* * *

Гремит волна саженная, Закатом подожженная, Трудненько нам. Но рукава закатаны, Летит наш парус латаный Вразрез волнам. А ветрище крутит молодецкий ус. А мольба у мамки вырвалась из уст. Старая кричала: «Ветровей, Ты не трогай бравых сыновей!» 1929

23. ДЯДЯ

Ты снова, мой дядя, — что дуб на корню И рыжее солнце берешь в пятерню. Цветная метель, не стихая, метет Туда, где за речкой Хромуха живет. У ней губы — сурик, подбровье — дуга, Веселая баба, хромая нога. Шумит побережьем черёмховый сад, Покрашен баканом резной палисад. Давай-ка на лавочке посидим, Давай-ка на улочку поглядим. Усы опустив, словно рыба сом, Проходят ребята — грудь колесом. Девчонки не в силах держать на весу Зачинов, запевов большую красу. А ты, мой любезный, — что дуб на корню И рыжее солнце берешь в пятерню. Ты песню раскинь, ты скорей запевай, Как парень по жердочке шел за Дунай, Как следом за парнем летела беда: Жердочка сломилась, Шляпушка свалилась… Ой, какая синяя вода! 1929

24. ПЕСНЯ УЛИЦЫ КРАСНЫХ ЗОРЬ

Кое-кто кое-где замышляет тряхнуть стариною, По шпана на Песках и Васильевском сбита грозой. Развернув паруса непроветренной стороною, Опускаюсь на песню, На улицу Красных Зорь. На Центральном и Ситном начинается переторжка. Неуверенный лавочник подытоживает доход… Современники двух революций — пионеры поют про картошку, Знаменитая улица встает на немыслимый ход! На шестой материк от последней вершины Памира Неприкаянный ветер такое-сякое поет: «О твою вновь открытую биографию мира Англия ботфорты бьет! Англия ботфорты бьет!» Но уверенность проще гвоздей и красивей легенд. Победили… Иностранное небо разбужено нашей грозой. Я не вижу других вариантов: Золотая страна Пиккадилли Называется запросто: Улица Красных Зорь! 1929

25. ПАРНИ

Товарищ, издевкой меня не позорь За ветер шелонник, за ярусы зорь. Тяжелый шелонник не бросит гулять. Тяжелые парни идут на Оять. Одёжа на ять и щиблеты на ять, Фартовые парни идут на Оять. Трешкоты и соймы на верных реках, И песня-путевка лежит на руках. В ней ветер и ночь — понятые с полей, Несчетные крылья свиристелей. В ней целая волость зажата в кольце, В ней парни танцуют кадриль и ланце. Парнишки танцуют, парнишки поют, К смазливым девчонкам пристают: «Ох ты, ох ты, рядом с Охтой Приоятский перебой. Кашемировая кофта, Полушалок голубой».

* * *

Гармоника играет, гармоника поет. Товарищ товарищу руки не подает. Из-за какого звона такой пробел? Отлетный мальчишка совсем заробел. И он спросил другого: «Товарищ, коё ж, Что ж ты мне, товарищ, руки не подаешь? Али ты, товарищ, сердцем сив, По какому случаю сердишьси?» Другой — дорогой головой покачал И первому товарищу так отвечал: «Гармоники играют, гармоники поют, А я тебе, товарищ, руки не подаю. Братану крестовому руки не подаю За Женьку фартовую, милку мою. Лучше б ты, бродяга, в Америке жил, Лучше б ты, братенник, со мной не дружил, Вовек не дружил, не гулял, не форсил, Травы в заповедных лугах не косил. Окончена дружба в злосчастном краю За Женьку веселую, милку мою». Ой, может, не след бы другим говорить, Как бросили парни дружбу дарить. Но как не сказать, коль гармоника поет: Товарищ товарищу руки не подает. 1929

26. ТОВАРИЩ

А. Крайскому

Я песней, как ветром, наполню страну О том, как товарищ пошел на войну. Не северный ветер ударил в прибой, В сухой подорожник, в траву зверобой, — Прошел он и плакал другой стороной, Когда мой товарищ прощался со мной. А песня взлетела, и голос окреп. Мы старую дружбу ломаем, как хлеб! И ветер — лавиной, и песня — лавиной… Тебе — половина, и мне — половина! Луна словно репа, а звезды — фасоль… «Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль! Еще тебе, мамка, скажу поновей: Хорошее дело взрастить сыновей, Которые тучей сидят за столом, Которые могут идти напролом. И вот скоро сокол твой будет вдали, Ты круче горбушку ему посоли. Соли астраханскою солью. Она Для крепких кровей и для хлеба годна». Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, Мы хлеба горбушку — и ту пополам! Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной, Тебе — половина, и мне — половина! От синей Онеги, от громких морей Республика встала у наших дверей! 1929

1930–1939

27. НАЧАЛО ДИКТАТУРЫ

Самой яркой расплатой за Лену, Добролетами, обществом «Руки прочь», Эскадрильей «Наш ответ Чемберлену», Орточекой разметнулась бессмертная ночь. И тогда, тем же временем, Примечательным на рассвете Столкновением звезд и разгромом оков, — Только двое на улицах: Диктатура да ветер, Только буря на веки веков! Над заставой, над всей стороною заветной Никакого движенья светил, Ничего, Только тучи клубились, Вероятно — от ветра Или — черт его знает еще от чего? Люди в кожаных куртках, Внезапные, нарасстежку, Проходили фронты (все фронты), не скорбя. Малахольный буржуй, чистоплюй и картежник, Помолись! Диктатура идет на тебя. На тебя, голубчика, Шли чекисты Губчека. Эх, жизнь, эх, жизнь, Звонкая, каленая, Шаровары синие, Фуражечки зеленые. Эх, гой еси, На Неве еси, Ты, зловредный человек, Пошевеливайси! Ты не рыба сиг, Ты не рыпайси, Самым круглым дураком Не прикидывайси! Упадешь доской На покой песка: Принимай, господь, Упокойничка… …Наше дело такое, и эпоха багрова. Только смертная пуля приканчивает старье. Через тысячи лет, через просеки ветра и грома Будут славить железное имя твое. 1930

28. МЫ

Мы — это воля людей, устремленных только вперед, вперед! От Белого моря до Сан-Диего слава о нас идет. Огромные наши знамена — красный бархат и шелк, Огонь, и воду, и медные трубы каждый из нас прошел. В семнадцатом (глохни, романтика мира!) мы бились, как черти, в лоск, Каждый безусым пошел на фронт, а там бородой оброс. В окопах выла стоймя вода, суглинок встал на песок. Снайперы брали офицеров прицелом под левый сосок. И вся страна была в огне — и мы по всем фронтам. Шпик и солдатский английский френч мы добывали там… Земля, война, леса, война… Земля была пуста. Мы перебили всех ворон, всех галок на крестах! Мы взяли вновь свою страну, мы в громе битв клялись, Мы били белых под Орлом, под Жмеринкой дрались… За этот бой, где пала сплошь кровавая роса, Нас всех, оставшихся в живых, берут на небеса! Но нам, ребята, не к лицу благословенный край… Я сам отправил четверых прямой дорогой в рай. Тут арифметика проста — гудит свинцовый рык. Четыре порции свинца — в обрез на четверых. Таков закон моей страны, ее крутая речь. Мы все обязаны ее, Высокую, беречь… Мы — миллионы людей бесстрашных, те, что разрушили гнет. По всем иноземным морям и странам слава о нас идет. На тысячу тысяч верст знамена — красный бархат и шелк, Огонь, и воду, и медные трубы каждый из нас прошел. 1930

29. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

1

Вставай, запоздалое слово — извечное, что тропа. Темнее пивных бутылок неслась на нас шантрапа — Голь, шмоль и компания… (Удавная снасть крута!) Прапоры и капитаны, поручики и рекрута… Штандарты несли дроздовцы — бражка, оторви да брось! Всяческих супостатов рубить тогда довелось… Мы гайнули в третье небо… (Двенадцатый полк занемог.) Такому горячему пеклу ад позавидовать мог. Они прокричали: «Амба!» — «Полундра!» — сказали мы. Зеленые, синие, белые — всякому козырю в масть. И мы провели Эпоху среди черноземной тьмы, И мы отстояли, ребята, нашу Советскую власть. Георгий Победоносец летел, не чувствуя ног, Мы падали и отступали, и наступали вновь. Георгий Победоносец откатывался на Стоход, Мы взяли его, как свечку, и вывели в расход.

2

Такое нельзя не вспомнить. Встань, девятнадцатый год! Не армии, скажем прямо, — народы ведут поход! Земля — по моря в окопах, на небе — ни огонька. У нас выпадали зубы с полуторного пайка. Везде по земле железной железная шла страда… Ты в гроб пойдешь — не увидишь, что видели мы тогда. Я всякую чертовщину на памяти разотру. У нас побелели волосы на лютом таком ветру. Нам крышей служило небо, как ворон летела мгла, Мы пили такую воду, которая камень жгла. Мы шли от предгорий к морю — нам вся страна отдана, Мы ели сухую воблу, какой не ел сатана! Из рук отпускали в руки окрашенный кровью стяг. Мы столько хлебнули горя, что горе земли — пустяк! И все-таки, все-таки, все-таки прошли сквозь огненный шквал. Ты в гроб пойдешь — и заплачешь, что жизни такой не знал! Не верь ни единому слову, но каждое слово проверь. На нас налетал ежечасно многоголовый зверь. И всякая тля в долине на сердце вела обрез. И это стало законом вечером, ночью и днем, И мы поднимали снова винтовки наперевес, И мы говорили: «Ладно, когда-нибудь отдохнем». Бери запоздалое слово и выпей его до дна, Коль входит в историю славы единственная страна. Ты видишь ее раздольный простор полей и лугов… Но ненависть ставь сначала, а после веди любовь! Проверьте по документам, которые не солгут, — Невиданные однолюбы в такое время живут. Их вытянула эпоха, им жизнь и смерть отдана. Возьми это верное слово и выпей его до дна. Стучи в наше сердце, ненависть! Всяк ненависть ощетинь! От нас шарахались волки, когда, мертвецы почти, Тряслись по глухому снегу, отбив насмерть потроха. Вот это я понимаю, а прочее — чепуха! Враги прокричали: «Амба!» — «Полундра!» — сказали мы И вот провели Эпоху среди ненавистной тьмы. Зеленые, синие, белые — сходились друг другу в масть, Но мы отстояли, товарищ, нашу Советскую власть. 1930