Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений

184. «О луч в ночи совокупленья…»

О луч в ночи совокупленья: Крик нечестивый? Нет! Иной. Иной в мгновенном озареньи Того, что будет вечной тьмой. О, этот крик сквозь кровь и ветер В крови… Потушены огни… И снова, снова без ответа В ночные эти злые дни. И вот идет уже дозором Позора возвещенный час — Немая тайна уговора, Который был уже до нас.

185. «Прах раскаленный…»

Прах раскаленный — языки огня и на ладони след истаявшей снежинки. Дух — душа… И это ты — дитя: не соблазняющий — о нет! — соблазном соблазненный бог. И длится бог, и будет вечно бог, мой бог — неведенье мое — О, жала медленного радость! И тело будет — будет плод — и свежесть божества — роса — на дым ресниц истлевших — на эту ночь — на этот гул во мне.

186. «В ничтожество спешим, как на луну…»

В ничтожество спешим, как на луну. Вот пробили часы, и дрожь прольется На гроздь руки, на звон, на тишину — В бездонные воздушные колодцы. Проходит день, но нет ему конца. И смерть идет. И это лишь начало. И мы глядим в постылое лицо Бесчеловечной женственной печали. Иными быть? Но это ведь из пыток, Иль чуда слиток… Светом изойди, Пока, как солнце, полн еще избыток, Пока тебе с безумьем по пути.

ПИСЬМЕНА ВАРШАВА, 1936

187. Письмена

Le vent se l`eve — Il faut tenter de vivre. Paul Val'ery

1. «В слезах, в занозах, в судорогах…»

В слезах, в занозах, в судорогах Вопит душа, которой нет. И бьются в корчах недотроги — Тела, которых тоже нет. Будь разудалым в это лето. Коль душно, высади окно. И встань, и жди с рукой воздетой. А я устал. А мне темно. И я таю в сознаньи чахлом, Которое, быть может, есть, Глухую ночь, глухие страхи, И мне во тьме ни встать, ни сесть. Кричи, вопи, моя обида. О, плоти злые семена, И ты, бесплотный мир Эвклида, И те и эти письмена.

2. «Какая вещая зараза…»

Какая вещая зараза Простоволосая жена. Глуха. Слепа. Глядит в два глаза И слепотой озарена. На крыше снег. Под крышей зыбка, Совокупленье и очаг. Над каторжной моей улыбкой Отцовства восколеблен стяг. Жена… жена… Сырая ляжка, Плотской мучительный дурман, Приносишь синевы в бумажке И солнца жидкого стакан — На балаган, на триолеты… Кому чего? О, исполать Тебе, воспетой и отпетой, За продувную благодать.

3. «Кого любить… Кого щадить…»

Кого любить… Кого щадить… В своем окне стоит убийца И света лунного крупицы Сплетает в жалящую нить. Порвать, порвать, а то задушит. Изнанка лжи всё та же ложь: В несуществующую душу Безликим телом упадешь. Пощады нет… Увы! Пощада — Всегда и мудрость и порок. И нет развязки той шараде, Которой разрешить не смог Никто… никто… Кого любить… Кого щадить… Кого ни спросишь, Тот сам ответ, иль нет вопроса: Кого щадить? Кого любить?

4. «Глотая жуткую отраву…»

Глотая жуткую отраву, Свивая рифмы скучный жгут, Я расскажу о снах, о славе, О позабытом в пять минут. Я расскажу о синей птице, О девушке в туманной мгле, О черных птицах, о блудницах, О наслажденьи на земле, О тошнотворном, об избитом, Чего не стыдно и не жаль… О, воскреси мою молитву! О, пощади мою печаль! Пылят вселенские колеса, Земля и я идем вослед За гробом небывалых весен И за Тобой, которой нет.

5. «Меня, меня — во всем параде…»

Меня, меня — во всем параде — Из башни, где возжен завет, Меня из таинства ограды Под площадей глумливый свет. Меня в ветра, на воздух колкий, — Меня, мое, всего ль меня? Вдруг с запыленной черной полки — Меня, мудрейшего меня. Но я бегу… И снова в башню Над головами поднят мост: Я возвращаюсь в мир бесстрашный — На перезвон, на долгий рост. И снова за оградой слово В покое, где возжен завет, Где взято всё из тьмы земного Под тайный, слишком яркий свет.

6. «Чего, чего не скажешь словом!..»

Чего, чего не скажешь словом! Но между словом и тобой Всегда явление готово Внести раздор и перебой. Предстанет ли во мгле явленье, Оно всегда, всегда темно. И лишь в поэта вдохновеньи Горит — на миг озарено. И заколдовано и тесно Тугое лоно красоты. И мир вещей, наш мир телесный, Молчит в провале пустоты. Всё пусто, всё кругом безбожно, Всё ложно, только вымя слов Нас кормит ласкою тревожной Непостигаемых основ.

7. «Душа… да это кот наплакал…»

Душа… да это кот наплакал И лапкой струны потрепал, И где-то бубенец прозвякал, И кто-то жизнь свою отдал. Зачем? Ах, как прелестны розы И как умильно строг забор! И кто сказал — в тоске склероза — Что есть паденье и позор? Но я не верю, нет, не верю Кошачьей лапке и слезам. Я по себе доверье мерю, Я верю крысам и мышам. Они со мной играют в прятки. Им жуть мила. Им смерть страшна. Душа… да вот ее зачатки: Подполье, ночь и тишина.

8. «И зонт внутри солидной палки…»

И зонт внутри солидной палки, И зажигалка-пистолет, И на моторах катафалки Всему блистательный ответ: Моей беспомощности странной, Моим аффектам и тоске, И серой скуке первозданной, И мертвой туше на лотке, И женской нежности курносой… Зачем курносой? Ах, затем, Что даже дым от папиросы Нужнее скорби и поэм, Что где-то желобком полночным Стекает грусть, стекает грусть, Затем, что верю всем заочно И ложь их знаю наизусть.