Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма. Собрание сочинений

84. «Вот жизнь твоя! По этим коридорам…»

Вот жизнь твоя! По этим коридорам Пройди! Влюбленный в гул своих шагов, Достигнешь храма. Возликуют хоры, Твоих приветствуя рожденье снов. И там умрешь. Одни твои моленья, Твой тихий мир, твой голубь оживет. И в очи синие взойдет твое прощенье, И в очи черные твое прощение взойдет. Восстанут дни, улыбчивы и милы, Тебя терзавшие под гул твоих шагов, — Восстанут вновь, склонившись у могилы, В сияньи трепетном тобой рожденных снов.

СТИХИ ВАРШАВА, 1933

Дмитрию Владимировичу Философову

85. «За окном — за синей льдиной…»

За окном — за синей льдиной, За покоем снежной дали В робком свете книги синей Зори вечные звучали. Он пришел — о боль свершенья! В белом облаке метели. Я не верю в привиденья, Но шаги прошелестели. Встал в сторонке, точно нищий, Весь в снежинках — в звездной пыли. Тени строгие кладбища На лице его застыли. Я молчала. Скорбь иная Мне открылась в этом миге. Отступая, замирая, Я замкнулась в синей книге.

86. «Испепелить, испепелить…»

Испепелить, испепелить И эту маленькую ложь — И он не сможет больше жить… Испепелить!.. Испепелить!.. «Люби меня!». — Могу жалеть. «Люби меня». — Нет… умереть Мне было б легче, чем любить! Испепелить!.. испепелить!..

87. «Над садом старинным я помню звезду…»

Над садом старинным я помню звезду, Печального детства светило, И девушку помню, и — в сонном пруду Ее голубую могилу…

88. «Цвела весна и гроздья золотые…»

Цвела весна и гроздья золотые… Леса звенели шепотом тугим, И вдоль полей в пространства ветровые Шел от земли творенья терпкий дым. О мудрости, о вечности, о Боге Твои слова вещали в тишине, И проросла в глуши земной тревоги Томленья боль о небывалом дне.

89. «Туда, туда — в безликий тлен…»

Туда, туда — в безликий тлен. Избыть столикой жизни плен, Избыть себя, свой дух, свой прах, Свою истому, боль и страх. И нежность разлюбить: твое Полузабытое лицо.

90. «Чей это гроб туманят свечи…»

Чей это гроб туманят свечи Слезами тусклого огня? Чьи это призрачные речи Встречают призрачно меня? И эта песнь… Взмахнув крылами, Умчался в небо душный свод. И веет древности веками Надгробной мудрости полет. Своя ли боль, иль боль чужая? Целую бледное чело. О гроб великий! даль ночная! Предельной тишины русло!

91. «Не трубы прогремят, не тру-…»

Не трубы прогремят, не тру- бы озарят тревогою тот день. На восковые скованные губы Возляжет траурная тень. Тот пепел, нацелованный же- стоко и ласкою и му- ками земли, Расскажет вам, что я избыл все сроки И все повинности свои. Камни… Тени… Стихи

Варшава, 1934

КАМНИ… ТЕНИ… СТИХИ ВАРШАВА, 1934

92. «Я живу в тени камений…»

Я живу в тени камений. Над камнями всходит день. Над камнями всходит тень. И молчат в тени камений Камни… Тени… Камни… Тени… И в подспудной мгле томлений — Там, где каменно стучит, Там, где каменно молчит Сердце, тень среди камений, Среди теней монолит — И в подспудной мгле томлений Над камнями всходит день. Над камнями всходит тень. И молчат в тени камений Камни… Тени… Камни… Тени…

93. «У смерти моей голубые глаза…»

У смерти моей голубые глаза И странные нежные речи. У смерти моей золотая коса И детские робкие плечи. Темнеет. На травы ложится роса. Стихаю для трепетной встречи. И снова склоняюсь над сонной межой И гасну, опутан лучами; И долгий как вечность, как вечность пустой, Мой сон потонул за мирами.

94. «Глядит из темного киота…»

Глядит из темного киота Печаль опустошенных глаз. Как чужды ризы позолота И одинокой скорби час. Притворный день — моя лампада Во тьме простых и страшных мук. Душа молчит, душа не рада Благословенью мертвых рук. Темно. Забвеньем искушенный, Я вижу: гаснет тихий свет Беззлобно к небу вознесенных Пустых зениц. Иного — нет.

95. «А если боли слишком много…»

А если боли слишком много, Приснится сердцу сторона, Где боль цветет во имя Бога, Где смерть веселая дана. Приснится юности струя, Томленья первородный грозд, И сквозь сладчайший духа рост — Твой подвиг, жертвенность твоя. Земля… Земные небеса… Земля… Земные чудеса… Как в дни творенья, видит взор Огромной радуги костер. Гремя свергаются ручьи В глаза, в уста, в сосцы твои. Рука хватает. Ум горит. И птица вещая летит. О, руки настежь, настежь — в дым: Молиться, присягать земным… Всему земному, горсти всей Цветов, томлений и червей. Короткой радости жгутом Кружиться, окружать свой дом. И стол и ложе оплясать, И слушать птиц и духов рать. И помнить: каждому дана Заветной гибели страна.

96. «Коченея в безумстве и зле…»

Коченея в безумстве и зле, Где-то здесь, на туманной земле, Между солнцем и вечною тьмой, — Я иду золотою межой. Я иду золотою межой. Необутой ступаю ногой. Травы нежат до крика в груди На весеннем, на смертном пути.

97. «Заря вскипала алым ядом…»

Заря вскипала алым ядом. Дрожал и жег избыток слез. Из вечереющего сада Я слово дивное принес. Оно боялось стен и звуков И душной комнатной мечты. И я простер невольно руки И — темная — явилась ты… И где-то в зеркалах, в пролетах — От глубины до глубины — В безумном, в непомерном взлете С тобой мы были сплетены.