Стихотворения. Книга стихов

«Птичьи темы, вы мучили, не умея...»

Птичьи темы, вы мучили, не умея Отогреть назад, когда отравят мотив, Так и шли за вами в небо, немея, Не успев последней строки, но её простив. Птичьи темы, вы свыше роняли перья, Чтобы ранить листы: за тысячи лет кровят! И по всем колыбелям да каторгам шли поверья, Что нашедший вовек несчастен будет и свят. И корились вам, порой ребячьи бунтуя, И кидались на рельсы века, как на ножи. Не на вас ли парады побед буксуют? Не от вас ли мрут, уже не умея лжи? Нет на вас ни кодексов, ни презумпций. Всех восточных зверств провокаторы — соловьи... Лишь одно вы честно дали своим безумцам: Привилегию, что их порешат — свои. 1988 Лондон

«Кого в степи настигли вскачь...»

Кого в степи настигли вскачь, Кого казнят на площади... Святая Дева, ты не плачь. Ты наших женщин пощади. Ты помоги рожать мальцов, Дай молока в пустую грудь. Они сочтутся за отцов. Когда-нибудь. Когда-нибудь. Кто — из обугленных бойниц, Кто — из-под каменной пыли... Ты изо всех небесных птиц Нам белых аистов пошли. И помоги, чтоб встали те, Кому в назначенном «потом» Тебе в последней простоте Шептать слова разбитым ртом. Святая Дева, ты не плачь. Ты наших женщин сохрани. Пусть нам — застенок и палач, А продолжают нас они. Дай им поднять таких сынов, Чтобы — глаза в глаза — как мы. Убереги от страшных снов, От мора, глада и тюрьмы, Пока младенцы, а когда Подымут головы — забудь Бойцов — до Страшного Суда, Но матерям наполни грудь. 1988 Лондон

«Гроза прошла, и дали вылет...»

Гроза прошла, и дали вылет, На этот раз в один конец — В сей непросохший, как птенец, Отмытый свет, где спросят: — Вы ли? Была ль дорога вам легка И нет ли на душе печали? Какого цвета облака С той стороны, где вы молчали? 1989 Париж

«Улетай, мой белый, лети!..»

Улетай, мой белый, лети! Я тяжёлый, а ты лети! Десять раз собьёшься с пути — И тебя уже не найти. Улетай! Оставляй И меня, и магнитное поле, и ветер, И поля, и моря, что бывают на свете — Забывай! Покидай! Уходи, не спросясь, на другую планету — В синий рай, В птичий грай, В темны заросли бересклета — Улетай, раз уж я не могу (Потому что я лгу, Как учили ремнём и обидой). Потеряйся скорее из виду — Где локаторам не достать, Где другие — тебе под стать, Где не надо в школе стараться, Где не надо — чёрным по белому... Аист мой, из бумаги сделанный, Принеси мне братца! 1989 Лондон

ВМЕСТО ПОЛЕМИКИ

Есть ещё наглецы из числа недобитых, Не ушедшие в землю, где травы — взасос... Да за что же наносят такую обиду Корневым вожделеньям родимых берёз! И смеются, и дышат, не чувствуя меры, Над бестактной строкой протирая штаны. Не хватает им, что ли, прекрасных примеров Так удачно умерших талантов страны? На посмертную корочку члена союза Как им было бы лестно смотреть с высоты! А они вместо этого балуют с музой, Да терзают гитары, да портят холсты. А спросите по чести, чего они ищут — Так и сами не знают до белых волос... До чего же без них недостаточно пищи Для гражданского чувства газетных полос! А они бестолковые свищут мотивы, Биографии портят едой и питьём, И живут, и живут... Если все будут живы — То скажите на милость, куда мы придём? Кем шпынять молодых возомнивших поэтов, Чьими датами жизни тиранить ребят? Вы дурили — ну ладно. Забудем про это. Помирайте скорее, и всё вам простят! 1989 Кембридж

КОПЧЁНЫЙ ЧАЙНИК

триптих

1 Так вы жили, весело старея, О копчёный чайник руки грея, Ярче всех базарных леденцов — Дерзкий сброд бездомных мудрецов В мишуре и рвани кружевной, В запахах дорожного зверинца — К вечеру: неузнанные принцы, По ночам: — Куда тебе со мной? Белый ворон завтра засмеётся, Новый город гомоном детей Вам укажет, из чьего колодца Напоить усталых лошадей. Вы пройдёте. Выгорят афиши. Вами бредившие сорванцы Выйдут в люди. Ваши бубенцы Не изменят мира. Тише... тише. 2 Девочка, куда тебе со мной? Опадают рёбра балагана. Наши женщины стареют рано. Ни одной счастливой. Ни одной. Не смотри на вышитые шали И на блёстки потного седла! Наших женщин столько обижали, Что у них улыбки, как смола — В рот вкипевшая. У них румяна — Щёки выели, а дети — грудь. Я тебя бросаю — без обмана. Я снесу пощёчину. Забудь. 3 Если есть на свете Божий рай Там теперь мой старый попугай, Пол-Европе нагадавший счастье, Оскорбивший все мирские власти Бранью на несчётных языках, Захрипевший на моих руках, Не жалевший больше ни о ком: Лишь меня назвал он дураком. 1989 Париж

«Вот и печка нагрета, и мать не корит...»

Вот и печка нагрета, и мать не корит, И не нужно смертельной отваги. Но зигзаг Ориона над нами горит, Как устам — повторенье присяги. Те же звёзды внимательно смотрят на нас, Те же сны, затаивши дыханье, Наблюдают за нами: погас — не погас В испытаньи бездонным скитаньем. Те же струны печалят подросших гонцов, Хоть иную узду обгрызают. Лютый смерч декабря — Не отыщешь концов! — Обелить наши тени дерзает. Как рискованно след по пороше вести: Сразу видно, куда и откуда! Ни слепец, ни певец не укажет пути, И смеётся с осины Иуда. Многомерное эхо двухслойных словес Ищет глотку с улыбкой волчицы. Но всё те же огни с отдалённых небес В нас глядят, как озябшие птицы. 1989 Лондон

ГОРОД КИТЕЖ

Вначале появились купола. Века воды крестов не затемнили, И колокол из радуг влажной пыли Нам просквозил несмелые тела. И бил нещадно — от ребра к ребру, Спасая наши замершие души, Но находя лишь след великой суши — Извилистую тёмную нору. А мы стояли, странно онемев — Ораторы, молчальники, блудницы — Узнать не смея радостный напев. Но первыми очнулись наши птицы. И взмыли, и ушли, и далеки Казались нам для самой меткой пули. А китежане, их кормя с руки, Забыли нас. Уже потом взглянули. 1989 Лондон

«Рощица, где под чёрным тополем — шорох лисий...»

Рощица, Где под чёрным тополем — шорох лисий. Комната, Где рассыпан по полу чёрный бисер. Камера, Где на стенах нет белых пятен. Летопись, Где сквозит ответ, но невнятен. Палочки, из которых ты — Человечек. От какой зимы до какой версты Плачем свечек Тешишься? А от лап Медведицы Шорох стужи, Тени по снегу — очи светятся — Ты им нужен. О, какая лесть горлу твоему! Сквозь тебя процвесть — роще ни к чему, В этой комнате ты не будешь свой, В эту камеру приведёт конвой Летописца — уже другого. Молодого. За то же слово. И твоей гортани не догрызя — Стая молча встанет: глаза в глаза. 1989 Лондон

«Ну, купите меня, купите!..»

Ну, купите меня, купите! Я такой хороший и рыжий! Ну, возьмите — и не любите, Но внесите к себе под крышу! Я вам буду ловить мышей, И если отважусь — крыс. Домовых прогоню взашей, И приду на ваше «кис-кис». Я буду вам песни петь, Выгревая ваш ревматизм, И на свечи ваши смотреть — С подоконника, сверху вниз. Заберите меня из клетки, Я во все глаза вам кричу! И не бойтесь нудной соседки: Уж её-то я приручу. Откупите меня у смерти! Ну, кого вы ещё откупите! Вы вздыхаете, будто верите. Сквозь решётку пальцем голубите, Но уйдёте, как все другие, И не будет тепла и чуда. О единственные! Дорогие! Заберите меня отсюда! 1989 Лондон

«А ты не тоскуй, конвой...»

А ты не тоскуй, конвой, А ты не считай шаги! Большой Медведицы вой В штопор — над головой, А впереди — ни зги. А ты не смотри вперёд: Кажись, там одна беда, Гляди, твой бушлатник прёт: Он знает, сволочь, куда. А ты передёрни — щёлк! Прикрикни из-за спины! Товарищ Тамбовский Волк Подвоет тебе с луны. Коростой взялась шинель. За час не дойдём — молись! И губы вмерзают в «шнель!», Хотя сказать «шевелись!» А твой-то бушлатник — псих: Сачкует вминать следы. И тени от вас двоих Повёрнуты — не туды! А руки облапил снег — Уже не спустить курок! — Какой тебе, парень, срок? — Не помню. Айда в побег! 1990 Лондон

«Где я? Идиотский вопрос...»

— Где я? Идиотский вопрос. Но, едва губами владея, В кислород (ожог разряд купорос) Возвращённые силой: — Где я? Так и мне, не умея забыть черты, За которой — ни псу, ни ворону, Вновь проснуться: — Где? И увидев: — Ты! Согласиться — по эту сторону. Ладно, Будь потолок — чужой, Будь неясно: Мордва ль, Италия, Чей подъём — в озноб, Чей рассвет — вожжой, Чей тут гимн — ура, и так далее. Пусть их. Раз — на твоём плече, Значит, дали ещё свидание: В этот серый свет, В этот час ничей, В это «здравствуй» — без оправдания. 1990 Лондон