Стихотворения. Поэмы

_{Пешт, январь 1847 г.}

ДВОРЕЦ И ХИЖИНА

О замок, чем гордишься ты? Ты чванен, как владелец твой, Который всю свою ничтожность Скрыл под алмазной мишурой. А если мишуру срываем мы С кафтана, с шляпы, с голенищ,- Воистину неузнаваемый Стоит владетель, духом нищ. А как возвысился ничтожный? Как раздобыл он силу, власть? О, так же, как и ястреб птичку, Чьей кровью он напьется всласть. Мчит ястреб, горлинку преследуя, А где-то в гнездышке птенец Ждет мать свою, еще не ведая, Что ей пришел уже конец! Дворец! Все то, чем ты богат, Разбоем приобретено. Но не гордись богатством этим,- Дни сочтены твои давно! Надеюсь, что увижу скоро я Твои руины, исполин, А также черепа, которые Покоятся среди руин. А ты поблизости дворца, О хижина, бедна ты столь, Что прячешься среди деревьев От скромности. Но ты позволь, Непритязательная хижина, Войти в тебя. Ведь наконец Под этим кровом и увижу я Пыланье трепетных сердец. Свят небогатый сей очаг! Я преступил через порог. Не под соломенным ли кровом Порой рождается пророк? Спаситель вышел в мир из хижины, Из хижин вышли мудрецы, И все ж забиты и обижены Вы, хижин скромные жильцы! Не бойся, бедный, добрый люд! Все ближе он, счастливый час. Страдали встарь вы, бьетесь нынче, Зато грядущее – для вас! Да! Преклоню свои колени я, Вошедши в скромное жилье. О, дайте мне благословение, А я вам подарю – свое!

_{Пешт, январь 1847 г.}

ПЕСНЯ СОБАК

Воет вихорь зимний В облачные дали, Близнецы метелей - Дождь со снегом валят. Нет забот нам – угол В кухне есть согретый, Господин наш добрый Дал нам место это. О еде забот нет,- Ест хозяин сладко, На столе хозяйском Есть всегда остатки. Плеть – вот это правда – Свистнет – так поплачешь! Но хоть свистнет больно – Кость крепка собачья. Господин, смягчившись, Подзовет поближе, Господина ноги Мы в восторге лижем!

_{Пешт, январь 1847 г.}

ПЕСНЯ ВОЛКОВ

Воет вихорь зимний В облачные дали, Близнецы метелей - Дождь со снегом валят. Горькая пустыня - В ней нам век кружиться, В ней куста нет даже, Где б нам приютиться. Здесь свирепый холод, Голод в брюхе жадный,- Эти два тирана Мучат беспощадно. Есть еще и третий: Ружья с сильным боем. Белый снег мы кровью Нашей красной моем. Хоть прострелен бок наш, Мерзнем днем голодным, Пусть в нужде мы вечной, Но зато свободны!

_{Пешт, январь 1847 г.}

ПОЭТАМ XIX ВЕКА

Не для пустой забавы ной В угоду суетному миру! Готовься к подвигу, поэт, Когда берешь святую лиру. И если хочешь воспевать Свою лишь радость и страданья, Не оскверняй заветных струн,- Нужны ль тогда твои созданья? В пустыне знойной страждем мы, Как Моисей с его народом,- За божьим огненным столпом Он шел по землям и по водам. А ныне огненным столпом Поэт людей ведет в пустыне. Господь поэту повелел Вести их к новой Палестине. Иди же, если ты поэт, С народом сквозь огонь и воду! Проклятье всем, кто, кинув стяг, Изменит своему народу! Проклятье всем, кто отстает! Проклятье трусости и лени, И тем, кто, бросив свой народ, Ушел искать прохладной тени! Пророки лживые твердят, Что мы пришли в предел желанный, Что здесь окончен долгий путь И мы – в земле обетованной. Ложь! Говорю вам: это ложь! Не миллионы ль страждут ныне И терпят голод, жажду, зной, Скитаясь в огненной пустыне? Когда любой сумеет брать От счастья полными горстями, Когда за стол закона все Придут почетными гостями И солнце мысли, воссияв, Над каждым домом загорится, Мы скажем: вот он, Ханаан, Пришла пора остановиться! Но до прихода новых дней Не будет нам успокоенья. Быть может, не оплатит жизнь Нам эти битвы и боренья, Но смерти кроткий поцелуй Смежит нам взор, и благосклонно Она на ложе из цветов Опустит нас в земное лоно.

_{Пешт, январь 1847 г}

ИДИ СЮДА!..

Иди сюда! Давай-ка потолкуем! Авось меня подаришь поцелуем, А то – двумя! Чего уж там скупиться? Вдруг поцелуй да в грошик превратится! Иди сюда! Сказал тебе – иди же! Ведь я насквозь тебя, голубка, вижу. Не лицемерь! Не надо притворяться, Ведь все я знаю! Любишь целоваться! Что? Ты не знаешь в поцелуях толка? Я научу! Узнать в них толк недолго, Я растолкую, как за дело взяться,- Ведь с детских лет я мастер целоваться! Да! С детства был я мастер целоваться, Любил я за девчонками гоняться. Девчонки в школе, я – вблизи, на страже, Как выйдут – расцелую их тотчас же! Так дай же алый ротик! Сделай милость, Ты видишь? Мать твоя в сарае скрылась. Пусть ищет яйца! Будет час копаться! Успеем досыта нацеловаться!

_{Пешт, январь 1847 г.}

ЯНОШУ АРАНЮ

«Толди» написавшему – душу шлю свою. Как тебя я обнял бы, как пожал бы руку!.. Друг поэт, поэму я читал твою, Каждому внимая с наслажденьем звуку. Если же душой моей обожжешься ты,- Сам ее зажег ты, сам виновен в этом. И откуда взял ты столько красоты, Что в твоей поэме блещет щедрым светом? Кто ты, появившийся сразу, как вулкан, Вставший неожиданно как со дна морского? Всем другим от лавров только листик дан, А тебе по праву – весь венок лавровый. И кому обязан ты этим мастерством? Был учитель? В школе ты учился годы? Ни при чем учитель, школа ни при чем,- Вижу, ты учился у самой природы. Песнь твоя простая – как колокол степной, Колокол, пленивший сердце чистотою. Он звучит над степью, надо всей страной, Не тревожим шумной суетой мирскою. Только тот народный подлинный поэт, Кто народ небесной насыщает манной. Ведь народ не часто видит солнца свет Сквозь густые тучи, сквозь покров туманный. И никто бедняге труд не облегчит. Значит, нам, поэтам, петь народу надо. Пусть же утешеньем наша песнь звучит, Пусть на ложе жестком будут сны усладой. Вот о чем я думал, встретившись с тобой На горе поэзии гордой, величавой. То, что было начато не бесславно мной, Дорогой товарищ, продолжай со славой.

_{Пешт, февраль 1847 г.}

ВЕНГЕРЕЦ Я!

Венгерец я! На свете нет страны, Что с Венгрией возлюбленной сравнится. Природой все богатства ей даны, В ней целый мир, прекрасный мир таится. Все есть у нас: громады снежных гор, Что из-за туч глядят на Каспий дальный, Степей ковыльных ветровой простор, Бескрайный, бесконечный, безначальный. Венгерец я! Мне дан суровый нрав,- Так на басах сурова наша скрипка. Забыл я смех, от горьких дней устав, И на губах – лишь редкий гость улыбка. В веселый час я горько слезы лью, Не веря в улыбнувшееся счастье, Но смехом я скрываю скорбь мою, Мне ненавистны жалость и участье. Венгерец я! За морем прошлых дней Я, гордый, вижу скалы вековые - Деянья славной родины моей, Твои победы, Венгрия, былые. Европу сотрясала наша речь, Мы были не последними на свете. Дрожали все, узнав венгерский меч, Как молнией напуганные дети. Венгерец я! Но что моя страна! Лишь жалкий призрак славного былого! На свет боится выглянуть она:" Покажется – и исчезает снова. Мы ходим все, пригнувшись до земли, Мы прячемся, боясь чужого взора, И нас родные братья облекли В одежды униженья и позора. Венгерец я! Но стыд лицо мне жжет, Венгерцем быть мне тягостно и стыдно! Для всех блистает солнцем небосвод, И лишь у нас еще зари не видно. Но я не изменю стране родной, Хотя бы мир взамен мне обещали! Всю душу – ей! Все силы – ей одной, Сто тысяч раз любимой в дни печали.

_{Пешт, февраль 1847 г.}

ЖИЗНЬ ГОРЬКА, СЛАДКА ЛЮБОВЬ

Я всегда хочу добра другим, Но всегда обижен и гоним. Одеяло рвут на мне, в подушку Мне шипы суют, срывая злость, А потом хохочут и с издевкой Спрашивают, хорошо ль спалось. Жизнь горька, лишь ты, любовь, сладка, Капни, подсласти питье слегка. Сердце – лира; и, по ней скача, Горе струны треплет сгоряча, И нестройно громыхает лира, Как набат, ревущий на ветру, Редко входят два-три чистых звука В ту шальную, дикую игру. Жизнь горька, лишь ты, любовь, сладка, Капни, подсласти питье слегка. Знаю я, что только ты, любовь, Душу треснувшую склеишь вновь. Ты как дуб; отчаянья потоки Этот дуб ветвистый не зальют, И мои изгнанницы-надежды На его ветвях найдут приют. Жизнь горька, лишь ты, любовь, сладка, Капни, подсласти питье слегка. Я – как солнце осени. Любя, Девушка, смотрю я на тебя. Нет во мне былой весенней силы, Но едва я на тебя взгляну, Как твой милый, твой прелестный облик Мне напоминает про весну. Жизнь горька, лишь ты, любовь, сладка, Капни, подсласти питье слегка.

_{Пешт, февраль 1847 г.}

ТИСА

Пал на землю сумрак пеленой, Тихо плещет Тиса предо мной. Резвый Тур, что к матери ребенок, К ней стремится, говорлив и звонок. Средь размытых берегов река Катится, прозрачна, широка, Не сломает солнца луч волною, Не рассеет пеной кружевною. И лучи на рдяной глади вод Завели, как феи, хоровод, И звенят невидимые хоры, И бряцают крохотные шпоры. И ковром но самый край земли Золотые травы залегли. А ноля просторны и широки, И на них снопы – что в книге строки. Дальше, величавый и немой, Дремлет лес, внизу окутан тьмой, Только кроны от зари багровы, Будто кровь струится из дубровы. С берега склонились над водой Ивы да орешник молодой, А в просвете рдеет сквозь верхушки Тусклый шпиль в далекой деревушке. Словно память о златых часах, Плыли тучки, рдея в небесах. Сквозь туман мечтательные взоры Мне кидали Мармароша горы. Все молчало. Замерла вода, Лишь свистела птица иногда. Как комар, вдали, не уставая, Мельница жужжала луговая. К берегу напротив из села Девушка с кувшином подошла, На меня взглянула, наклонилась, Зачерпнула, быстро удалилась. Я молчал, не двигаясь во мгле, Будто вдруг прикованный к земле, Заглядясь в темнеющие воды, Опьяненный красотой природы. О природа, с языком твоим Наш язык могучий несравним, Ты молчишь, но речи бессловесной Внемлет слух, как музыке чудесной. Я добрался к ночи в хутора, Ужинал плодами у костра, Ярким жаром ветви трепетали, Долго мы с друзьями толковали. «Но скажите,- молвил я друзьям,- Чем же Тиса досадила вам, Почему всегда она в ответе? Ведь покорней нет реки на свете». Через три или четыре дня Поднял на заре набат меня, Крик: «Снесло! Прорвало! Горе, горе!» Глянув в окна, я увидел – море. Тиса будто цепи сорвала, Всю плотину в щепки разнесла, Разлилась, не ведая предела, Проглотить весь мир она хотела.

_{Пешт, февраль 1847 г.}

ТУЧИ

Ах, был бы я птицей летучей, Я в тучах бы вечно летал, А был бы художником, тучи, Одни только тучи писал. Люблю их. Слежу в ожиданье За ними и шлю им привет. Пройдут, я скажу: «До свиданья»,- И долго смотрю им вослед. Плывут по дороге небесной Мои дорогие друзья, Меня они знают, известна Им каждая дума моя. Нередко я видел когда-то, Как плыли они на закат И спали в объятьях заката, Как дети невинные спят. Я видел их в гневе. Могучи, Нависнув стеной грозовой, Как дерзкие воины, тучи Ветра вызывали на бой. Я видел: забрызганный кровью, Встал месяц, как мальчик больной, И тучи сошлись к изголовью – Сестер перепуганных рой. Я все повидал их обличья И всех полюбил их давно, Их нежность, и скорбь, и величье Навеки мне милы равно. За что ж я поток их суровый Принять в свою душу готов? За то, что всегда они новы И стары во веки веков. За то, что на странниц летучих Похожи порою глаза: В глазах у меня, как и в тучах, И молния есть и слеза.

_{Пешт, февраль 1847 г.}

ВЕНГЕРСКИМ ЮНОШАМ

Где цветов не видно, там плодов не будет. Не цветы вы разве, молодые люди? Горе, горе саду… Это для отчизны наказанье божье, Что с такой бесцветной, серой молодежью Нянчиться ей надо! Я сольюсь душою с тучей грозовою, Пролечу я низко над родной страною,- Тихо… Тьма настала. Если б эта туча молнии метала, Многих бы венгерских юношей не стало, Многих бы не стало, Ибо права жизни вы не заслужили… Ваши предки – звезды, вы же, вроде пыли, Сеетесь сквозь сито. И не дай создатель, чтоб страна родная Вас к себе на помощь позвала! Я знаю - Вы ей не защита! Сердце – нараспашку. Вечно настежь дверцы! Широко раскрыли вы чертоги сердца Для гуляк беспечных, Чтоб кому угодно место доставалось, А патриотизму места не осталось В залах бесконечных. Лишь порой найдется уголок единый, Где любовь к отчизне виснет паутиной Вдалеке от свету. Но корысть не дремлет: «Что за грязь, смотрите!» Вот и эти рвете тоненькие нити По ее совету! До чего ж вы слабы! Настоящей славе Предпочли вы ныне жалкого тщеславья Пламень преходящий. Ведь сиянью солнца, пламенному свету Предпочли вы тусклой лампочки вот этой Язычок коптящий! О любовь к отчизне, ты, любовь святая, Как тебя прославить! Право, я не знаю, Где перо такое, Где мне взять такого пламенного жара, Чтобы мог я снова каждого мадьяра Превратить в героя! О язычники! Рабы! Вас жду давно я: Обмакну я в сердце лезвие стальное. И своею кровью Окроплю вас щедро. Эта кровь, быть может, Истинную правду вам познать поможет. Окрещу вас вновь я!