Стихотворения. Поэмы, Петефи Шандор

Стихотворения. Поэмы

на обложку

Петефи Шандор

Шрифт:

* * *

«На романтических горах вдали Мои счастливцы пращуры цвели. Могла ветвями небеса достать Красавица лесная – наша мать. И вот в нее влюбился горный вихрь. Но мать сказала: «Ты мне не жених!» И он решил – вот подлость какова!
– Ей мстить и мстить, пока она жива! Так он клялся. А я висел среди Других семян у мамы на груди. И вот сорвал он всю семью семян, Тот мстительный и страшный ураган; И злобствовал он, семечки гоня… … Пустыня эта приняла меня. Я вырос здесь. И множество веков Я пережил. Вот мой удел каков. Жизнь долгая тягуча и скучна: Взгляну вокруг – везде печаль одна. Гляжу кругом и не могу понять, Где братья бедные мои, где мать. Порой приходят странник, пилигрим, Я, чем могу, помочь стараюсь им. Тот, кто приходит в знойный летний день, Здесь получает благостную тень, А кто зимой придет под сень мою, Тому я хворост для костра даю, А кто охвачен скорбью мировой - Тот вешается под моей листвой. На этом кончу. Тучка, убедись, Насколько небогата эта жизнь! Уж поскорее бы покончить с ней! Ведь даже вихрь – он всех на свете злей, О, этот вихрь – мой самый лютый враг, Со мною он не справится никак. Напор веков я выдержал, герой! Но

знаешь ли, кто справится со мной? Червь, жалкий червь, здесь, в собственной груди! Обидно же! Сама ты посуди! О боже! Что же ты, создатель наш, Поблагородней смерти мне не дашь?»

* * *

Так плакал дуб. А тучка Лежала между скал, Сочувственно внимая Всему, что дуб шептал. Разжалобилась тучка, И молнию взяла, И, в дуб ее метнувши, Сожгла его дотла.

Пешт, октябрь – ноябрь 1845 г.

НО ПОЧЕМУ…

Но почему же всех мерзавцев Не можем мы предать петле? Быть может, потому лишь только, Что не найдется сучьев столько Для виселиц на всей земле! О, сколько на земле мерзавцев! Клянусь: когда бы сволочь вся В дождя бы капли превратилась – Дней сорок бы ненастье длилось,- Потоп бы новый начался!

Пешт, октябрь – ноябрь 1845 г.

Я СПЛЮ…

Я сплю, но будто и не спится мне, Я бодрствую, но что-то снится мне. Дробит свой свет свеча унылая, Как будто где-то над могилою Дрожат огни – гниенья спутники, И я не смею протянуть руки, Чтоб их поймать… Я без движения Лежу в постели. Привидения Встают вокруг меня ужасные, Их отогнать стремлюсь напрасно я: Зажмурюсь, но о них же думаю. Что за чудовища угрюмые! Вот из канавы встал кладбищенской Мертвец, грызя свой посох нищенский. И зубы у него ломаются, И кровью давится, и мается, А все ж грызет в ожесточении… Вот на скамейке для сечения Лежит цыган… секут, дерут его, Летит от истязанья лютого С худого тела кожа клочьями, Рычит он псом, молчать невмочь ему… А там? Что это? Башня строится Иль великан в могиле роется? Нет, не в могиле он копается! Колодец роет он. Валяется Близ призрака ведро огромное, Чтоб черпать крови влагу темную. А вот мальчишка обезглавленный Кричит судьбе: «Ты вор отъявленный!» И голову он отсеченную Швырнул судьбе в стекло оконное. Вот виселица. А повешено - Дитя! А мать хохочет бешено: «Ой, дитятко, ты ноги свесило!» Вцепилась в них и пляшет весело. Вот девушку я вижу. Снится мне: Спят жабы под ее ресницами, И страшен нос ее, оседланный Кровавой крысою ободранной, А волосы – как черви длинные. В объятия полузмеиные Безрукий человек берег ее… Так, лихорадочно работая, Родит мое воображение Неистребимые видения. Мир спит. Я бодрствую с опаскою И в темноте зубами лязгаю.

Пешт, октябрь – ноябрь 1845 г.

МОИ СНЫ

По временам вот так случается: Мне снятся ужасы великие - Один кошмарный сои кончается, Другой таращит очи дикие. Героев зла я вижу в пурпуре, Идут они, земли владетели, Под их стопами рассыпаются Растоптанные добродетели. Я вижу лица бледно-желтые, Как лунный лик во время холода. Ну что ж! Лицо вот это каждое Луною было в ночи голода. Блестящих видел лиц немало я, Благополучием сверкающих, Л на сапожках – шпоры… желтые, Совсем как лица голодающих. И видел сильного мужчину я, Своим же детищем убитого. А что жена? Рыдает? Мечется? О жертве тягостной скорбит она? А! Что жена! Что ей печалиться? Супруг в бреду предсмертном мается - С любовником в соседней комнате Она сейчас уж наслаждается. Труп похоронен. Ночью темною Там, в склепе, вся родня шевелится. Срывает с трупа драгоценности И мертвеца одеждой делится. Я вижу страны разоренные, Где ал закат над эшафотами И блещет на мече палаческом Кровь, пролитая патриотами. Я вижу страны покоренные. Уже не слышится ни вздоха там. Умолкли стоны, заглушенные Насмешливым тиранским хохотом. Вот каковы мои видения! Но то, чем полны сновидения, Не вызывает удивления: Ведь это – яви отражение. Мир страшный! Долго ль он продержится? Уж поскорей низверглось свыше бы То тело мощное, небесное, Что землю из орбиты вышибет!

Пешт, октябрь – ноябрь 1845 г.

ВСТРЕЧА В ПУШТЕ

Дремлет пушта, вод озерных глаже. По дороге в барском экипаже Кто-то едет так, что не угнаться,- Будто молнии в упряжке мчатся. Просто чудо – жеребцов четверка! Гладок путь – ни ямки, ни пригорка, Ровен он, как будто половица… Что же вдруг пришлось остановиться? Может, что-то в сбруе порвалося, Либо в грязь заехали колеса? Вовсе нет! Ни то и ни другое! «Это – пушты детище родное, Это – пушты грозный повелитель – Появился молодой грабитель. Он прицелился из пистолета, И стоит поэтому карета. Слышит вдруг бетяр какой-то щебет, Видно – птица! Но она – не в небе, А в карете, видимо, таится И чего-то, видимо, боится. Вот так птица! Дама молодая! Прямо как картиночка живая! «Смилуйтесь!» – щебечет эта птаха И замолкла, замерла от страха. Смотрит парень взором восхищенным, Говорит с приветливым поклоном: «Вы меня, сударыня, не бойтесь! Я не задержу вас! Успокойтесь! Лишь одну мне милость подарите: Ласково в глаза мне посмотрите!» Дама с боязливою отвагой Ласково взглянула на бродягу, Тот шагает ближе, просит снова: «Сделайте, прошу, еще одно вы: Руку вашу мне вы протяните, Я пожму ее! Вы разрешите? О, спасибо! И еще с такою К вам я обратился бы мольбою: Только раз… а после уезжайте… Лишь один вы поцелуй мне дайте!» Заалелась! Что с ней? Застыдилась? Сердится? О, лишь бы не сердилась! «Я уж лучше откажусь от просьбы, Чтоб расстаться в ссоре не пришлось бы! Коль насильно поцелуй дается, Он плодом незрелым остается! Что ж, сударыня! Здоровы будьте И на веки вечные забудьте Бедного разбойника, который…» Он не кончил, дал коню он шпоры, Прыгнул конь, помчался, будто птица, Чтоб до ночи не остановиться.

Пешт, октябрь – ноябрь 1845 г.

ЗИМНЯЯ

НОЧЬ

Дик зимний мрак. Снежинки это вьются? Быть может, эго помыслы безумца? А может быть, несутся снежной ночью Моей души мерцающие клочья? А полночь близится. Я жду ее. Пусть трое Восстанут призраков передо мною - Святая троица, владычившая мною. Их имена: Любовь, Надежда, Вера… Они мертвы. Убиты. Я в их помощь Давно не верю. Но, однако, в полночь Все трое вылетают из могилы, Чтоб вновь напомнить то, что прежде было. Вихрь тучи рвет. Гляжу в морозный воздух. Вот взор мой затерялся где-то в звездах, И так багряно лики их трепещут, Как будто тысячи кровинок блещут. Кто лжет, что звезд кровавых не бывает? Ведь на земле так много убивают! Кровинки Авелей мерцают в небе где-то, Земля, мошенница, бормочет: «Звезды это!» Безумец вихрь, ты, воя, треплешь тучи, Хватая тучи, мне слепишь ты очи И норовишь мне в волосы вцепиться… Ах, вырви, лучше вырви мое сердце! Как бьется сердце! Слушаю, печален, Как будто камни рушатся с развалин,- Так молоток стучит по крышке гроба, И все для погребения готово. О, грудь моя, о грудь моя – гробница, Где заживо схороненное сердце! О, заживо схороненное сердце, Кто знает, кто, как должен я томиться! Вот замер вихрь, и месяц меркнет где-то, И где-то блещет мирный луч рассвета, Пора домой! Теперь я лечь мечтаю… Ни мир, ни свет не нужен мне – я знаю!

Салк-Сентмартон, ноябрь – декабрь 1845 г.

СУМАСШЕДШИЙ

…Что пристаете? Живо вон отсюда! Я тороплюсь. Великий труд кончаю: Вью бич пылающий из солнечных лучей, Им размахнусь, вселенную бичуя. Они застонут, но захохочу я: Вы тешились, когда я плакал? Ха-ха-ха! Жизнь такова. Мы стонем и смеемся, Покуда смерть не скажет: «Цыц!» И я умру однажды, ибо в воду Мне влили яду те, кто втихомолку Мое до капли выпили вино. И что же сделали мои убийцы, Чтоб скрыть злодейство? Кинулись, рыдая, На тело распростертое… Хотелось Вскочить и откусить им всем носы, Но передумал… Пусть, оставшись с носом, Задохнутся, вдыхая смрад мой труппы и! Ха-ха-ха! И где ж меня зарыли? В африканской Пустыне! Это было мое счастье! Пришла и из могилы откопала Меня добросердечная гиена. Но даже и единственную эту Я благодетельницу одурачил: Она хотела сгрызть мне только ляжку,- Я вместо ляжки сердце ей подсунул Столь горькое, что сожрала – и сдохла! Ха-ха-ха! Ну, что же! С каждым человеколюбцем Так будет. Что такое человек? Есть мненье, будто люди – эго корни Цветов, растущих где-то в небесах. Увы – ошибка! Человек – растенье, Чьи корни скрыты глубоко в аду! Мне это откровение преподал Один мудрец, безумец величайший, В том смысле, что от голоду пропал. А почему не убивал, не грабил? Ха-ха-ха! И для чего смеюсь я, как безумный? Ведь плакать следует, а не смеяться, Оплакивая гнусный шар земной. Ведь даже бог очами туч рыдает, Скорбя о том, что землю сотворил. Но толку нет от этих слез небесных,- Они на землю падают затем, Чтоб человечество на них топталось. И от небесных слез осталось Что? Только… грязь! Ха-ха-ха! О небо! Старый отслуживший воин, Бреди с медалью солнца на груди! Иди, бреди, в лохмотья туч укутан… Вот так солдат в отставку увольняют: Блестит на ветхом обмундированье Она – медаль за службу и увечья. Ха-ха-ха! А как это понять по-человечьи, Коль перепелка свищет «пить-палать!»? О! Это значит: Избегайте женщин! Ведь женщина всегда влечет мужчину, Как море реку. А с какою целью? Ну, разумеется, чтоб поглотить! Зверь – женщина! Красивый и опасный, Прекрасный и опасный зверь! Отрава в золотом стакане - Вот что такое ты, любовь! Любви малейшая росинка Убийственнее океана, Который превратился в яд. Скажите, видели вы море, Которое вспахала буря, Чтоб сеять смерти семена? Скажите, видели вы бурю? Ответьте, видели вы вихрь? Тот вихрь, тот смерч - Он добрый пахарь: В его руке из молний бич! Плоды, созрев, срываются с деревьев… Ты, шар земной, созрел уже! Пора! Пора сорваться! Впрочем, жду до завтра, Но если он не завтра – Судный день, Тогда до центра я земли дороюсь И заложу такой заряд Такого пороха туда, Что все взлетит под небеса! Ха-ха-ха!

Салк-Сентмартон, январь 1846 г.

ПТИЦЫ

Птицы стремятся в отлет - Время идет К холодам. (Будущею весной птицы вернутся к нам.) Птицы летят и летят… И замечаешь одно, Только, пожалуй, одно, Если на птицу глядишь: Пьет она синюю высь Где-то у самых границ Яви и сна. Жизнь Мчится вольней и стремительней птиц, Но ведь не птица она, не возвратится она!