Эх, разбой, веселая затея!Кончишь, вор, еще ты веселее,Уж и ветка для тебя готова,-Ветвь сухая для плода гнилого.Порешишь расстаться с белым светом – Палачи тебе помогут в этом.Чтоб глаза не маялись позором,Выклюет тебе их черный ворон!И пока под непогоды дудкуТруп в петле танцует танец жуткий,Где-то в глубине чертога смерти В мяч с душой твоей сыграют черти!
Пешт, сентябрь 1845 г.
ТОРГ
«Глянь-ка, парень, сколько денег,- не сочтешь! У тебя куплю я бедность. Продаешь?Я за бедность кошелек весь отдаю,Но в придачу дай мне девушку свою».«Если б это лишь задаток был от вас,Да на выпивку б мне дали во сто раз,Да весь мир еще в придачу заодно,-Я бы девушку не отдал все равно!»
Салк-Сентмартон, конец сентября 1845 г.
В АЛЬБОМ К. Ш.
На
дряхлый дом наш мир похож – Стропила оседают низко…Друг, слишком гордо ты идешь, Согнись! Тогда не будет риска!Не смогут голову пробить Ветшающие перекрытья…«Готов я голову сломить,Но горбясь не хочу ходить я!»
Борьяд, начало октября 1845 г.
МАЖАРА С ЧЕТВЕРКОЙ ВОЛОВ
Не в Пеште было то, что расскажу я, Там не до романтического сна. Компания уселась на мажару, Пустилась в путь она,Влекомая тяжелыми волами,-Две пары в упряжи темнеющих голов.По большаку с мажаройТак медленно четверка шла волов.Ночь светлая. Луна уже высоко Шла в облаках, всех облаков бледней, Как женщина печальная, что ищет Могилу мужа в тишине.И ветерок ловил полей дыханье,Был ароматов сладостен улов.По большаку с мажаройТак медленно четверка шла волов.В компанье той присутствовал и я И был как раз соседом Эржикэ.Пока другие тихо говорили Или тихонько пели в уголке,-«Не выбрать ли и нам себе звезду?» – Я Эржикэ сказал, смотря поверх голов. По большаку с мажарой Так медленно четверка шла волов.«Не выбрать ли и нам себе звезду? – Мечтательно сказал я Эржикэ.-Пускай звезда к счастливым дням прошедшим Нас приведет, когда замрем в тоске,Если судьба подарит нам разлуку…»Мы выбрали себе звезду без слов.По большаку с мажаройТак медленно четверка шла волов.
Борьяд, начало октября 1845 г.
ВЕНГЕРСКИЙ ДВОРЯНИН
Меч мой дедовский, кровавый, Что же ты не блещешь, ржавый? Много есть тому причин…Я – венгерский дворянин!Мне трудиться неохота.Труд – презренная забота Неотесанных дубин.Я – венгерский дворянин!Укатай дорогу гладко Ты, мужик! Твоя лошадка Мчит меня среди равнин!Я – венгерский дворянин!Не пишу и не читаю…Мудрецам, как я считаю,Не дадут высокий чип.Я – венгерский дворян пи!Правда, есть одна наука,В ней весьма набил я руку:Ем и пью, как исполин.Я – венгерский дворянин!Хорошо, что хоть налогу Не взимают, слава богу!Тьма долгов, а я один.Я – венгерский дворянин!Что? Отчизна оскудела?Ну, а мне какое дело?Вез нее полно кручин!Я – венгерский дворянин!Впрочем, трубку докурю я,В замке древнем здесь помру я. В рай войду как господин.Я – венгерский дворянин!
Борьяд, начало октября 1845 г.
РАЗВАЛИНЫ КОРЧМЫ
Простор чудесной степи низовой,Из всех краев излюбленнейший мой!В горах то вверх, то вниз, за пиком пик, Я двигаюсь, как по страницам книг,А ты мне уясняешь все сама,Как содержанье вскрытого письма,Где сразу можно без труда прочесть,Что нового и важного в нем есть.Как жаль, что я наездами сюда,А не в степи безвыездно всегда,Один с собой, как может быть один Аравии бескрайной бедуин.Свободой веет здесь, в степной глуши! Свобода ж – божество моей души!Да и живу я только для того,Чтоб умереть за это божество,И я легко скажу «прости» годам,Когда всю кровь по капле ей отдам. Откуда мысли мрачные нашли?Я увидал развалины вдали.Развалины чего? Дворца? Двора?Пустой вопрос. Все прах, все мишура. Что замок, что харчевня – все тщета,И все растопчет времени пята.Под этою ногой не устоит Ни зданье, ни железо, ни гранит.Корчма из камня. Но откуда он?Здесь пустошь с незапамятных времен.В те дни, когда наш край не знал тревог, До власти турок был здесь городок.(О Венгрия, в течение веков Сменилось сколько на тебе оков!)Османы выжгли городок дотла,Лишь церковь бедствие пережила.Но вид пожарищ стольких и могил Ее, как плакальщицу, подкосил.Карниз ее все ниже нависал,Покамест мук не прекратил обвал.Из каменных обломков алтаря Построили обитель корчмаря.Питейный дом из божья дома? Что ж,И храм не вреден, и кабак хорош.Мы дух и плоть, так создал нас господь,И мы должны блюсти и дух и плоть. Пусть стал питейным домом божий дом, Угодным богу можно быть во всем.А чистых сердцем между пьяных рож Я видел больше, чем среди святош.Во время оно, старая корчма,Какая здесь царила кутерьма!Я строю мысленно тебя опять И всех гостей могу пересчитать.Вот странник-подмастерье взял стакан. Вот шайка жуликов и атаман.Вот с бородой, в очках, торгаш-еврей.Вот медник-серб с товаром у дверей.А вот недоучившийся студент С красавицей шинкаркой в вихре лент. Его сознанье заворожено,И в голову ударило вино.А муж? Где муж? Где старый? На копне Храпит, забывши обо всем во сне.Он спит опять, на этот раз в земле,И с ним все те, кто был навеселе: Жена-красавица, и грамотей,И полная гостиная гостей.Они давно истлели, и от стен,Ютивших их, остался только тлен. Боролась долго с временем корчма И старилась, как старятся дома.Как головной платок с ее волос,С нее однажды ветер крышу снес. Она пред ним готова в ноги пасть, Чтоб не показывал над нею власть. Но
все перемешалось, все в былом, Оконный выем и дверной пролом.И только к небу поднята труба, Почти как умирающей мольба. Засыпан погреб, снят с колодца вал, Столбы и раму кто-то разобрал,Но цел журавль, на нем сидит орел, Он круч искал – и этот шест нашел, Он сел и мерит взглядом небосклон И размышляет о чреде времен. Пылает небо,- так любовь пылка У солнца к детищу солончака.Да вот она: глаза вперила в синь Фата-моргана, марево пустынь.
Салк-Сентмартон, октябрь 1845 г.
ПЕРЕМЕНА
Теперь не то, что было прежде. Изменчиво года бегут.Теперь и прежде – двое братьев, А встретятся – не узнают.Носил я сердце на ладони И всем охотно предлагал, Просить меня не приходилось,- Я сердце щедро раздавал.Теперь же, если сердце просят, Отказываю, прочь гоня,И вру спокойно всем просящим, Что нету сердца у меня.Я, прежде в девушек влюбляясь, Ждал чистоты от них, чудес,Я думал, что они бесплотны, Почти, как ангелы с небес.Теперь я знаю, что подобны Все девушки чертям в аду,И если я одной не нужен,-Не плачу, я других найду!Отчизну я любил, как солнце, Пылающее в вышине.Не то теперь. Она луною Холодной тускло светит мне.Когда-то, если был обижен,Хотел покончить я с собой,Теперь, наперекор обидам,Весь мир готов я звать на бой.Я был послушной, мягкой глиной,- Любой меня рукой проткнет.Стал мрамором,- стреляй, и пуля Отскочет и тебя убьет.Любил красавиц светлокудрых,И день, и белое вино,Теперь люблю я ночь, смуглянок И пью лишь красное одно.
Салк-Сентмартон, середина октября 1845 г.
НА ГОРЕ СИЖУ Я…
На горе сижу я, вниз с горы гляжу,Как со стога сена аист на межу.Под горою речка не спеша течет,Словно дней моих не радующий ход.Сил нет больше мыкать горе да тоску. Радости не знал я на своем веку.Если б мир слезами залил я кругом, Радость в нем была бы малым островком.Завывает ветер осени сырой На горе и в поле, в поле под горой.По душе мне осень, я люблю, когда Умирает лето, веют холода.Пестрая пичужка в ветках не свистит. Желтый лист с шуршаньем с ветки вниз летит. Он летит и наземь падает, кружась,Пасть бы с ним мне тоже замертво сейчас!Чем я после смерти стану, как умру?Мне бы стать хотелось деревом в бору!Я б лесною чащей был от света скрыт,Был бы скрыт от света и его обид.Деревом хотел бы стать я, но вдвойне Мне бы стать хотелось чащею в огне!Я лесным пожаром целый мир бы сжег. Чтобы досаждать мне больше он не мог.
Пешт, октябрь – ноябрь 1845 г.
ИСТОЧНИК И РЕКА
Как будто колокольчика язык,Ручей лепечет, полный благозвучья.В дни юности моей была певуча Моя душа, как плещущий родник.Она была как зеркало ключа.В ней отражалось солнце с небосвода, И звезды и луна гляделись в воду,И билось сердце, рыбкой хлопоча.Большой рекою стал ручей с тех пор. Пропал покой, и песнь его пропала. Не может отразиться в пене шквала Полночных звезд мерцающий собор.О небо, отвернись куда-нибудь!Себя ты не узнаешь в отраженье. Волнами взбудоражено теченье,Со дна его всплыла речная муть.И на воде кровавое пятно.Откуда эта кровь? Лесой удильной, Крючком, в поток закинутым насильно, Как рыбка, сердце, ты обагрено.
Пешт, октябрь – ноябрь 1845 г.
О РОДИНЕ
Солнца нет, и медлят звезды,Все не всходят. Ночь темна.Лишь моя любовь к отчизне,Как лампада, зажжена.Ярче звезд любовь к отчизне,Ярче всех ночных светил.Край родной мой, край несчастный, Мало кто тебя любил.Отчего метнулось пламя На лампаде? Полночь бьют.Моего народа предки Собрались сегодня тут.Каждый призрак, словно солнце, Светит и горит в ночи,Потому что вечной славы На челе его лучи.О венгерец, ты, во мраке Дни влачащий, не гляди На сиянье гордых предков,Очи слабые щади.Наши предки, словно вихри,Словно бури на горах,Бесновались на Европе,На поверженной во прах.Разлилось широко море,Море рода моего,Юга, севера, востока Звезды падали в него.Но счастливый лавр победы Так давно венчал мой род,Что орел воображенья,Долетая, устает.Этот лавр, венчавший венгров, Так давно увянул он,Что, быть может, весть о славе -Только сказка, только сон.Редко плачу я, но ныне Слезы на глазах блестят.Эти капли росяныеЧто сулят? Рассвет? Закат?Чем была ты, слава венгров? Только яркая звезда,С неба павшая на землю,Чтоб угаснуть навсегда?Иль крылатая комета,Что, свершив урочный круг,Чрез века вернется снова,Озарив все небо вдруг?
Пешт, октябрь – ноябрь 1845 г.
КОРОНА ПУСТЫНИ
Пустыня словно темя У старца короля: Травинки-волосинки Едва родит земля.Зеленою короной На дряхлой голове Дуб высится. Столетья Шумят в его листве.Легла бродяжка-тучка На скалы перед ним И молвила устало:«Давай поговорим.Поведай, дуб высокий,Что в жизни пережил!»И вот о чем с бродяжкой Тот дуб заговорил: