Стихотворения. Поэмы

_{Колто, октябрь 1847 г.}

ПОЦЕЛУЕВ ДВА ДЕСЯТКА…

Поцелуев два десятка Самых жарких, самых сладких! И прибавка Мне нужна. Поцелуй еще, жена! Коль цветы - Так уж цветы Самой яркой пестроты. Если женщина - Пусть будет Черной, маленькой, как ты. Поцелуй же, дорогая, Точно углем обжигая, Поцелуем огневым,- Чтобы мне От поцелуя Показалось, Что лечу я Прямо на небо живым! Поцелуев не жалей, А свечу туши скорей, Темнота Дешевле света И приятней И милей. Славной парочкой мы будем. Черт не брат женатым людям. Темной ночью, Ясным днем - Будем мы всегда вдвоем!

_{Колто, октябрь 1847 г.}

ЛУННАЯ ЭЛЕГИЯ

Зачем же я – луна? О, чем я согрешил, Что превратить в луну господь меня решил? О, быть бы у земли последним батраком, Чем в небесах мерцать полночным королем! Носить бы там, внизу, опорки на ногах, Чем в среброшпорных здесь томиться сапогах! И лучше б на земле вдыхать трактирный смрад, Чем звездноцветный тут вдыхать мне аромат! Страшней моей судьбы не выдумать. О нет! Ведь лают на меня все псы, любой поэт: Мол, с нами на одной ты дудочке игрец! Ушами хлопая, поймут ли наконец, Что вовсе не у них сочувствия ищу… Я бледен не от мук, я в гневе трепещу! Сержусь я! Душит гнев! Он душит оттого, Что каждый ферт со мной заводит кумовство, Как будто бы свиней пасли мы заодно… Порадоваться все ж бывает мне дано. Сорвется искорка с господнего чела. Доподлинный поэт! Мне песнь его мила! Такая песнь дойдет до глубины сердец! Но ведь покуда он придет, такой певец, Мяуканье котов звучит и там и тут… Одни репейники цветут там и цветут - Уж только не на них бывает недород! …Поездка начата. Со страхом мчу вперед. Чей скрип пронзит мне слух? А! Вот знакомец мой! Меня приветствуя, он выгнулся дугой, И выпрямился вдруг, и размахнулся так, Как будто целый мир зажат в пустой кулак. А шея вся в поту, и сколько жил на ней! Обманутый цыган не жилится сильней! Выспрашивает, врет и плачет заодно… Канючит: «О, взгляни к возлюбленной в окно!» Ну, ладно! Загляну! Так вот что! Знай, дружок: Юдитка-то как раз полезла на шесток, Картошку из печи в горшке она берет, Да так поспешно жрет, что обожгла весь рот! О, как он мил, сей лик, страданьем искажен! Как раз он по тебе! Тебя достоин он! Все понял ли теперь, что делается там? Так сгинь скорее в ад, иди ко всем чертям!

_{Колто, октябрь 1847 г.}

МОГИЛА НИЩЕГО

Словно зверь в предчувствии кончины В гущу леса тащится несмело, В пустошь удалился старый нищий, Только близость смерти подоспела. Труп нашли разбойники проездом, Вырыли могилу, схоронили, На могильный холм суму и посох, Завязав крест-накрест, водрузили. На равнине голой и песчаной Виден холм и этот знак могильный. Но природа, покровитель бедных, Затянула холм травой обильной. Удивительно! На нищем в жизни Лишь пестрели рваные отрепья, Но в цветы запряталась могила, Утопая в их великолепье. Наконец-то он достиг покоя. Жизнь прошла, и кончились тревоги. Кто поверит, сколько треволнений Испытал он на своей дороге? Кто поверит, что рука, которой Стал опорой посох суковатый, В буйной юности своей махала Боевою саблею солдата? Кровью жертвуя своей в сраженье, Для господ он жил страдой походной. Ради преимуществ тех, что дали Смертью умереть ему голодной. Так и умер он, и позабыта Нищета и шум боев бывалый. Безмятежен сон его подземный, Вкруг него безмолвие настало. Иногда на посох птичка сядет И поет задумчиво и жалко. Да и что навеять может птичке Странническая сума и палка!

_{Колто, октябрь 1847 г.}

У ЯНОША АРАНЯ

Снова еду в город, проведя в деревне Тихо, одиноко месяц свой медовый. Там средь тесноты и давки бестолковой Я души одежды слякотью покрою. Но пред тем как люди каменной столицы, Встретив, ледяной водой меня окатят, Дай мне у огня с тобой наговориться. Жизни, кажется, на это мне не хватит. Здравствуй снова, друг! Кругом все зеленело В дни, когда к тебе приехал я впервые. А теперь печально в роще опустелой, Осень на дворе, дожди, поля пустые. У меня с природой общность ощущений,- Если грустно ей, и мне должно быть туго; Но теперь со мною часть поры весенней, Лучшая притом,- со мной моя супруга! Я привез жену. Чего желать другого? Мир женатого пленителен и сладок. Пусть ругают брак отшельники и совы, Слышать не хочу их холостых нападок. Скажут – я в плену, заботы одолели. Но куда мне рваться из такого плена, Если в малой точке этой параллели Совместились все сокровища вселенной? Ну, да это в дверь открытую ломиться, Воду лить в Дунай – тебе хвалить женитьбу. Счастие семьи с заглавною страницей Жизни всей твоей легко я мог сравнить бы. Здесь твоя жена и двое ребятишек. Сядем в круг, забудем перья и чернила, Проведем в беседах времени излишек, Чтобы наша речь часы остановила. Так мы и обманем гайдука в ливрее, Чтоб не гнал меня к трудам без перерыва. Жажду славы я пустил себе на шею И с седла не сброшу, как ни тряс бы гривой. Но не жажда славы новый мой погонщик. День и ночь не ей я отдаю усилья. Я теперь тружусь, как рядовой поденщик, Словно запродав себя нечистой силе. Знаю, что забвенье, как добычу кречет, Имя унесет мое в места глухие. Пусть меня отчизна не увековечит, Я пою затем, что петь – моя стихия! Поскорей молва ко мне бы охладела, Жизнь освободить бы от ее отравы! Снова бы себе принадлежать всецело. Розы лучше лавров ненадежной славы! Как бы я хотел с женой и вами всеми Погостить, пожить в глуши среди природы И не вспоминать на будущее время Дней, когда и я входил сначала в моду. Навестив тебя, здесь встретится со мною Слава и кивнет приятелю былому. Но ответом я ее не удостою. «Виноват,- скажу,- мы с вами незнакомы». Чепуха! Зачем наплел я столько вздора! Не судьба мне жить в тишь уединенья, Суждены не мне цветущие просторы. Поле боя – вот мое предназначенье! Имя пусть мое в могилу с телом бросят, Бывшее при жизни неприкосновенным. Я не отступлю, покамест смерть не скосит. Весь в крови паду я, но в бою священном.

_{Салонта, конец октября 1847 г.}

ТОЛЬКО Я В СВОЕ ОКОШКО ПОГЛЯЖУ…

Только я в свое окошко Погляжу - Взглядом будку караула Нахожу. Часовой шагает мерно Взад-вперед; Королевски важен каждый Поворот. Так и я шагал у будки Часовым: Ведь и я служил когда-то Рядовым. Черно-желтый профиль будки Мне знаком: Там размахивал огромным Я штыком. И потел в телячьей шкуре На часах, И блистал в своих чудесных Сапогах, И выкрикивал я грозно: «Халтберда», Подметая двор казармы Хоть куда. О, профессия героев! Жизнь – алмаз! Как жалел об этой жизни Я подчас! Стыдно мне, что лавровый я Снял венок И швырнул метлу с винтовкой, Отбыв срок. Эх, как я наказан богом, Что тогда Я покинул жизнь героя Навсегда. Ведь поэт я нынче только, Да, поэт… А в полку бы стал капралом, Спору нет.

_{Надь-Варад, конец октября 1847 г.}

В ДУШЕ ГЛУБОКОЙ…

В душе глубокой Цветник Востока, Всегда облитый солнцем вешних дней: Всех стран растенья Без исключенья Собрал я полностью, казалось, в ней. Недоставало Лишь веры малой В загробный мир, в иное бытие. Теперь средь сада Есть та рассада: Ты посадила, ангел мой, ее. Что о вселенной Мне ум надменный Не мог сказать в былые времена, Мне объяснила Легко и мило Сама своей любовию жена. Темны не склепы, Мы сами слепы При встрече с вечностью лицом к лицу. Ее свеченье Лишает зренья - И мы уподобляемся слепцу. Гроб не темница. Нет, нет,- гробница Речного перевозчика паром, Когда с обрыва Земли счастливой Еще на лучший берег мы плывем. Лишь неизвестно, Но интересно Расположенье этих дальних мест, И, в лодке сидя, В каком мы виде Свершим туда по смерти переезд? Как соловьи ли, Раскинув крылья, Мы на звезду с звезды перепорхнем, Иль лебедями, Скользя кругами, Вдвоем на море вечности замрем?

_{Пешт, ноябрь 1847 г.}

СУДЬИ, СУДЬИ…

Судьи, судьи, будьте чутки – Приговоры ведь не шутки! Приговаривая к смерти, Все учтите, все проверьте! Тише! Прозвучало слово: «Смерть!» – сказал судья сурово. К плахе юношу подводят, С топором палач подходит. Над землею солнце встало, Наземь голова упала, Хлещет кровь струею красной… Ах, фонтан какой прекрасный! Полночь, лунный свет зеленый… Юноша встает казненный Из-под эшафота прямо, Из сырой могильной ямы. Голову рукою правой Он берет за чуб кровавый, И по городу проходит, И к дверям судьи подходит. «Я невинный лег на плаху!» Задрожал судья от страху… Он проснулся… Дверь раскрылась, Голова в нее вкатилась! И с тех пор стоит ночами Юноша перед дверями, За неправду укоряет, Головой в судью швыряет.

_{Пешт, ноябрь 1847 г.}

ЖЕНУШКА, ПОСЛУШАЙ…

Женушка, послушай, Что хочу сказать: Надо нам с тобою В прошлое сыграть. Слышишь ты? За дело Взяться не пора ль? Время драгоценно, Им бросаться жаль. Нежились мы долго… Этому – конец! Леность изгоняет Чувства из сердец. В жизни надо что-то Строить, создавать. Вот мне и охота В прошлое сыграть. Так вообрази же: Девушка ты вновь. Вспомни сад, в котором Началась любовь. Эта печка будет Деревом большим… Помнишь? Объяснился  Я в любви под ним. Прислонись же к печке, Руку протяни. И начну я снова, Как в былые дни: «Я вас лю… лю… лю… лю.. Госпожа моя! Руку вам и сердце Предлагаю я! Вы, моя услада, Любите меня?» «Да, мой милый Шандор, Я люблю тебя!» Нет! Анахронизмы Допускаю я - Ты не то сказала, Милая моя! Ты мне отвечала: «Я вас не люблю!» Так, моя голубка? Что ж! Благодарю! Ловко! Вышла замуж И уже тотчас Говорит открыто: «Не люблю я вас!» Ха!.. Но что со мною? Вспомнить бы пора, Что ведь это – только В прошлое игра. Значит, нет причины Затевать скандал. Но, однако, бросим, Я играть устал. Я устал! Мне нужен Отдых и покой. Сядь сюда. Я лягу Здесь перед тобой. Ангел, подари мне Сладкий, сладкий сон. Как приятен отдых Тем, кто утомлен!

_{Пешт, ноябрь 1847 г.}

НОЧЬ

Спать ложитесь, Люди! Даль во мгле. Иль ступайте Тихо По земле. Двигайтесь Тенями. Легче шаг! Крадучись, Безмолвно, На носках. Чтите траур, Чтите Знак судеб. Ночь надела Нынче Черный креп. У нее был Милый. Умер он. Ночь горюет С самых Похорон. Бродит, Ляжет наземь, Зелень нив Слез своих Росою Окропив. Вдруг блеснет Улыбки Благодать. Что это? Откуда? Как понять? Встал из гроба Месяц И притих. Это вот и есть Ее Жених. Радость встречи, Нега Без конца. Мука Разрывает Их сердца. Шепчутся. О чем же? Кто поймет? Никому Не слышен Шепот тот. Да и так-то Лучше: Велика Тайна Их беседы На века. Лишь в бреду Безумный Ловит слух, Что в пространства Духу Шепчет дух. Слышит их Пред смертью Вдалеке Тот, чья жизнь Висит на Волоске. Слышит также Речь их И поэт В час, как сам Впадает В вещий бред. И, не в силах Мыслей Прочь отвлечь, Понимает Мигом Эту речь. Но, очнувшись, Он, Теряя нить, Слов ночных Не может Повторить.

_{Пешт, декабрь 1847 г.}

ОКАТООТАЙЯ

Где-то рядышком с Австралией, Позади Китая, Есть страна, она зовется Окатоотайя. Далеко? Вот и прекрасно! Значит – не удастся Никакой цивилизации В ту страну прокрасться! Мы с Австралиею вместе Горды и упрямы, И злодеям не позволим Обмануть себя мы. Назревает и в Китае Некое движенье, Мы ж стоим неколебимо В прежнем положенье. Так, в своем величье строгом, Позади Китая, Борется с судьбой и богом Окатоотайя. Вот счастливцы! Их достатков Я не перечислю… Кстати – нет нужды здесь в чувствах, Равно как и в мыслях. Здесь душа как ослик: главной Пищею духовной Служат ей осот, репейник, Календарь церковный. И по этой вот причине Любят здесь не очень И артистов, и поэтов, И всяких таких прочих… Если же кто, обезумев, И пойдет на это, Пусть он лучше спрячет зубы В ящике буфета. Что тут грызть? Зачем поэтам Острые клычища? В лучшем случае дается Жеваная пища! Умилительно и то, что Здесь навек разъяты Хром и лайка – люд незнатный И аристократы. Лайка! Да! Собачья шкура Здесь в почете! Носят Господа ее охотно И другой не просят! Уважаем благородство, Только им и дышим, Но заботимся при этом О сословье низшем! «Эй, мужик, раскрой ладони! – Так помещик шепчет,- Вот тебе в подарок кукиш. Держи его крепче!» Кто-то, где-то, для чего-то Говорит ехидно, Что публичных, мол, построек Здесь у вас не видно. Что? Построек нет публичных? Лжете вы лукаво! Виселицу можно видеть У любой заставы! Можешь, нация, гордиться, Ведь, строенья эти Воздвигая, превзошла ты Страны все на свете. Рождена для дел великих, Процветай, о нация! Пусть и впредь не потревожит Нас цивилизация!

_{Пешт, декабрь 1847 г.}

К ВЕНГЕРСКИМ ПОЛИТИКАМ

Поэтов бедных презирает Самоуверенная знать, Что на собраньях комитатов И в сейме любит роль играть. С дороги прочь, поэт презренный, Месящий сапогами грязь! Тебя задавит важный барин, На рысаках куда-то мчась. А чем вельможа столь гордится? Что лошадь очень хороша? Что челядь у него жиреет, А у поэта – ни гроша? А может быть, он полагает, Дороден, пышно разодет, Что обладает большим весом Он в этом мире, чем поэт? Надутые аристократы, Вы, как на вас я поглядел,- Костры, в которых жалко тлеет Сор мелких повседневных дел. Тот пламень видит ночью странник Над свалкой где-то городской, Но к утру станет это пламя Холодной, мертвою золой. Костры вы, а поэты – звезды! Костер на поле заблестел, И мутный пламень застилает Сиянье звезд, небесных тел, Но видите – давно уж ветер Развеял пепел от костра, А в небе крохотные звезды Сиять остались до утра! Поймите существо поэта, Цените это существо! Поэт – усвойте это, люди! – Письмо от бога самого! Письмо, что в милости высокой Он вам, ничтожным, ниспослал, Письмо, куда своей рукою Он правду вечную вписал! Быть может, нация иная Не так поэта ценит дар, Но ты-то уж своих поэтов Обязан почитать, мадьяр. Поэта пламенное слово Отчизне много помогло. И так недавно это было - Ведь и полвека не прошло… Ведь то последнее богатство, Какое мы могли сберечь Из прадедовского наследства – Великая родная речь,- Но и она едва дышала, Так тяжело была больна. Валялась посреди дороги Бездомной странницей она. Вы, чванные аристократы, Чем помогли вы ей, больной? Затем лишь к ней и приближались, Чтоб злобно пнуть ее ногой? Поэты – бедные поэты - Спасли ее в конце концов И возлелеяли.. Зачем же Вы презираете певцов?!