Стихотворения. Рассказы. Пьесы

¹⁹¹⁷

О ГРЕШНИКАХ В АДУ

1 Беднягам в преисподней От зноя тяжело, Но слезы друзей, кто заплачет о них, Им увлажнят чело. 2 А тот, кто жарче всех горит, Охваченный тоской, За слезинкой в праздник приходит к вам С протянутой рукой. 3 Но его, увы, не видно. Сквозь него струится свет, Сквозь него зефиры дуют И его как будто нет. 4 Вот вышел Мюллерэйзерт, Слезой не увлажнен, Потому что невесте его невдомек, Что в Америке помер он. 5 Вот вышел Каспар Неер, Никто вослед ему Не пролил пока ни единой слезы — Бог знает почему. 6 А вот и Георге Пфанцельт. Он полагал, глупец, Что ждет его не то, что всех нас, — Совершенно другой конец. 7 Прелестница Мария, В больнице для бедных сгнив, Не удостоена слезы Тех, кто остался жив. 8 А вот стоит и сам Берт Брехт — Там, где песик пускал струю. Он слез лишен, потому что все Полагают, что он в раю. 9 Теперь в геенне горит он огнем… Ах, лейте слезы рекой, А то ведь ему тут вечно стоять С протянутою рукой.

ПЕСНЯ ВИСЕЛЬНИКОВ

Ваш скверный хлеб жуя под этим небом, Мы хлещем ваше скверное вино, Чтоб вдруг не подавиться вашим хлебом. А жажда нас настигнет все равно. За несколько глотков вина дурного Мы ужин ваш вам дарим всякий раз… У нас грехи — и ничего иного. Зато мораль — мораль, она у вас. Жратвою мы набиты мировою — За ваши деньги куплена она. И если наша пасть полна жратвою, То ваша пасть молитвами полна. Когда повиснем над землей, как лампы, Как ваш Исус, как яблочко ранет, Пожалуйста, возденьте ваши лапы К тому, кого на самом деле нет. Бабенок ваших лупим как угодно, За ваш же счет мы учим их уму. И так они довольны, что охотно Идти готовы с нами хоть в тюрьму. Красоткам, что пока не растолстели, Чей бюст еще достаточно упруг, Приятен тип, что спер у них с постели Те шмотки, что оплачивал супруг. Их глазки похотливые — в елее, Да задраны юбчонки без стыда. Любой болван, лишь был бы понаглее, Воспламенит любую без труда. Твои нам сливки нравятся, не скроем, И мы тебе однажды вечерком Такую баню знатную устроим, Что захлебнешься снятым молоком. Пусть небо не для нас, но мы земною Своею долей счастливы стократ. Ты видишь небо, брат с изломанной спиною? Свободны мы, да, мы свободны, брат!

¹⁹¹⁸

О ФРАНСУА ВИЙОНЕ

1 Был Франсуа ребенком бедняков, Ветра ему качали колыбель. Любил он с детства без обиняков Лишь небосвод, что сверху голубел. Вийон, что с детских лет ложился спать на траву, Увидел, что ему такая жизнь по нраву. 2 На пятке струп и в задницу укус Его учили: камень тверже скал. Швырял он камни — в этом видел вкус, — И в свалке на чужой спине плясал. И после, развалясь, чтоб похрапеть на славу, Он видел, что ему такая жизнь по нраву. 3 Господской пищей редко тешил плоть, Пи разу не был кумом королю. Ему случалось и ножом колоть, И голову засовывать в петлю. Свой зад поцеловать он предлагал конклаву, И всякая жратва была ему по нраву. 4 Спасенье не маячило ему. Полиция в нем истребила честь. Но все ж он божий сын, и потому Сумел и он прощенье приобресть — Когда он совершил последнюю забаву, Крест осенил его и был ему по нраву. 5 Вийон погиб в бегах, перед норой Где был обложен ими, но не взят — А дерзкий дух его еще живой, И песенку о нем еще твердят. Когда Вийон издох, перехитрив облаву, Он поздно понял, что и смерть ему по нраву.

¹⁹¹⁸

ГИМН БОГУ

1 В темных далеких долинах гибнут голодные. Ты же дразнишь хлебом их и оставляешь гибнуть. Ты восседаешь, незримый и вечный, Жестокий и ясный над вечным творением. 2 Губишь ты юных и жаждущих счастья, А смерти ищущих не отпускаешь из жизни. Из тех, кто давно уже тлен, многие Веровали в тебя и с надеждою гибли. 3 Оставляешь ты бедных в бедности, Ибо их вера прекрасней твоего неба, Но всегда они гибли прежде твоего пришествия, Веруя, умирали, но тотчас делались тленом. 4 Говорят — тебя нет, и это было бы лучше. Но как это нет того, кто так умеет обманывать? Когда многие живы тобой и без тебя не умрут — Что по сравнению с этим значило бы: тебя нет?

О, ФАЛЛАДА, ВИСИШЬ ТЫ!

Я волок мой полок из последней силы, До Франкфуртер Алле дополз едва, Закружилась моя голова, Ну и слабость! — я подумал, — о, боже! Шаг или два — я свалюсь полудохлый и хилый; Тут я грохнулся оземь всеми костьми, через десять минут, не позже. Едва со мной приключилось это (Извозчик пошел искать телефон), — Голодные люди с разных сторон Хлынули из домов, дабы урвать хоть фунт моей плоти. Мясо живое срезали они со скелета. Но я же еще дышу! Что ж вы смерти моей не подождете! Я знавал их прежде — здешних людей. Они сами Приносили мне средство от мух, сухари и сольцу, И наказывали ломовику-подлецу, Чтоб со мной по-людски обращался жестокий возница. Нынче они мне враги, а ведь раньше мы были друзьями. Что же с ними стряслось? Как могли они так страшно перемениться? Не пойму я — в силу каких событий Исказились они? Я себе задаю вопрос: Что за холод прошиб их, что за мороз Простудил их насквозь? Озверели, что ли, от стужи? Поскорей помогите же им, поспешите, А не то такое вас ждет, что даже в бреду не придумаешь хуже.

¹⁹²⁰

КАЛЕНДАРНЫЕ СТИХИ

Хоть и вправду снег разъел мне кожу И до красноты я солнцем продублен. Говорят, что не узнать меня, ну что же! Кончилась зима — другой сезон. На камнях спокойно он разлегся, Грязь и тина на башке растут, Звезды, что начищены до лоска, Знать не знают, толст он или худ. Вообще созвездья знают мало, Например, что он изрядно стар. И луна черна и худощава стала. Он продрог на солнце и устал. Ах, на пальцах черных толстый ноготь, Лебедь мой, не стриг он и берег, Отпускал, не позволяя трогать. Лишь просторный надевал сапог. Он сидел на солнышке немного, В полдень фразу он произносил, Вечером легчало, слава богу, По ночам он спал, лишившись сил. Как-то хлынула вода, зверье лесное Исчезало в нем, а он все жрал, Воздух жрал и все съестное. И увял.

¹⁹²²

БАЛЛАДА О СТАРУХЕ

В понедельник стало полегче старой, И всем на диво она поднялась. Грипп ей казался небесной карой. Она с осени высохла и извелась. Два дня ее не отпускала рвота. Она встала буквально как снег бела. Продукты в запасе, но есть неохота. И она один только кофе пила. Теперь она выкрутилась. Рановато Петь над нею за упокой. От своего орехового серванта Она не спешила — вон он какой, Пускай червяк в нем завелся, а все же Старинная вещь. О чем говорить! Она его жалела. Спаси его, боже. И стала еще раз варенье варить. И она купила новую челюсть. Когда есть зубы, иначе жуешь. К ночи, когда себе спать постелешь, Их в кофейную чашку уютно кладешь. Письмо от детей ее не волнует, Но о них она будет бога просить. А сама еще с богом перезимует. И черное платье еще можно носить.

¹⁹²²

МАРИЯ

В ночь ее первых родов Стояла стужа. Но после Она совершенно забыла Про холод, про дымную печку в убогом сарае. Про то, что она задыхалась, когда отходил послед. Но главное — позабыла она чувство стыда, Свойственное беднякам: Стыд, что ты не одна. Именно потому это стало казаться в позднейшие годы большим торжеством, Со всем, что подобает. Пастухи прекратили свои пересуды. Позже, в истории, стали они королями. Студеный ветер Стал ангельским пением, А от дыры в потолке, сквозь которую дуло снаружи, Осталась звезда, глядевшая вниз. Все это Исходило от лика сына ее, который был легок, Любил, когда пели, Приглашал к себе бедняков, И привычку имел жить среди королей И ночью видеть звезду над собой.

¹⁹²²

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ЛЕГЕНДА

1 В рождественский вечер холод лют, И мы сидим здесь, бедный люд, Сидим в холодной конуре, Где ветер, словно на дворе. Войди, Иисусе, на нас взгляни, Ты очень нам нужен в такие дни. 2 Сидим кружком и ждем зари, Как басурмане и дикари. Снег ломит кости, как болесть, Снег хочет к нам в нутро залезть. Войди к нам, снег, без лишних слов: Не для тебя небесный кров. 3 Мы нынче гоним самогон, И он горяч, как сам огонь, Нам станет легче и теплей. Гуляет зверь среди полей. Войди к нам и ты, бездомный зверь, У нас для всех открыта дверь. 4 Лохмотья сунем мы в очаг, Огонь согреет нас, бедняг, Но только эта ночь пройдет, Нам руки холодом сведет. Входи к нам ветер, уже рассвет, Ведь и у тебя отчизны нет.

¹⁹²³

НА СМЕРТЬ ПРЕСТУПНИКА

1 Слышу я: скончался тот преступник. И когда совсем закоченел он, Оттащили в «погреб без приступок», И осталось все, как прежде, в целом: Умер только лишь один преступник, А не все, кто занят мокрым делом. 2 Мы освободились от бандита, Слышу я, и не нужна здесь жалость, Ведь немало было им убито. Ничего добавить не осталось. Нет на свете этого бандита. Впрочем, знаю: много их осталось.

Я НИЧЕГО НЕ ИМЕЮ ПРОТИВ АЛЕКСАНДРА

Тимур, я слышал, приложил немало усилий, чтобы завоевать мир. Мне его не понять: Чуть-чуть водки — и мира как не бывало. Я ничего не имею против Александра. Только Я встречал и таких людей, Что казалось весьма удивительным, Весьма достойным вашего удивления, Как они Вообще живы. Великие люди выделяют слишком много пота. Все это доказывает лишь одно: Что они не могли оставаться одни, Курить, Пить И так далее. Они были, наверное, слишком убоги, Если им недостаточно было Просто пойти к женщине.