Стихотворения

Терзать и мучить любит он;В его речах нередко ложь;Он точит жизнь как скорпион.Ему поверил я – и что ж!Взгляните на мое чело,Всмотритесь в очи, в бледный цвет;Лицо мое вам не моглоСказать, что мне пятнадцать лет.

И скоро старость приведетМеня к могиле – я взглянуНа жизнь-на весь ничтожный плод —И о прошедшем вспомяну:Придет сей верный друг могил,С своей холодной красотой:Об чем страдал, что я любил,Тогда лишь будет мне мечтой.

Ужель единый гроб для всехУничтожением грозит?Как знать: тогда, быть может, смехПолмертвого воспламенит!Придет веселость, звук чужойПоныне в словаре моем:И я об юности златойНе погорюю пред концом.

Теперь я вижу: пышный светНе для людей был сотворен.Мы сгибнем, наш сотрется след,Таков наш рок, таков закон;Наш дух вселенной вихрь умчитК безбрежным, мрачным сторонам,Наш прах лишь землю умягчитДругим, чистейшим существам.

Не будут проклинать они;Меж них ни злата, ни честейНе будет. Станут течь их дни,Невинные, как дни детей;Меж них ни дружбу, ни любовьПриличья цепи не сожмут,И братьев праведную кровьОни со смехом не прольют!..

К ним станут (как всегда могли)Слетаться ангелы. – А мыУвидим этот рай земли,Окованы над бездной тьмы.Укоры зависти, тоскаИ вечность с целию одной:Вот казнь за целые векаЗлодейств, кипевших под луной.

Оставленная пустынь предо мной…

1

Оставленная пустынь предо мной [41] Белеется вечернею порой.Последний луч на ней еще горит;Но колокол растреснувший молчит.Его (бывало) заунывный гласЗвал братий к всенощне в сей мирный час!Зеленый мох, растущий над окном,Заржавленные ставни – и кругомВысокая полынь – все, все без словНам говорит о таинствах гробов.· · · · · ·Таков старик, под грузом тяжких летЕще хранящий жизни первый цвет;Хотя он свеж, на нем печать могилТех юношей, которых пережил.

41

«Оставленная пустынь предо иной…»

В автографе пометы Лермонтова в скобках: «В Воскресенске». «Написано на стенах [пустыни] жилища Никона», «1830 года». Перед второй частью стихотворения – помета тоже в скобках: «Там же в монастыре».

Монастырь в Воскресенске (ныне г. Истра) назывался «Новый Иерусалим» и был основан патриархом Никоном; к западу от монастыря находилась пустынь (скит) Никона (1658).

2

Пред мной готическое зданьеСтоит, как тень былых годов;При нем теснится чувствованьеК нам в грудь того, чему нет слов,Что выше теплого участья,Святей любви, спокойней счастья.

Быть может, через много летСия священная обительОставит только мрачный след,И любопытный посетительВ развалинах людей искатьНапрасно станет, чтоб узнать,

Где образ божеской могилыМежду златых колонн стоял,Где теплились паникадилы,Где лик отшельников звучалИ где пред богом изливалиСвои грехи, свои печали.

И там (как знать) найдет прошлецПергамент пыльный. Он увидит,Как сердце любит по конецИ бесконечно ненавидит,Как ни вериги, ни клобукНе облегчают наших мук.

Он тех людей узрит гробницы,Их эпитафии пройдет,Времен тогдашних небылицыЗа речи истинны почтет,Не мысля, что в сем месте сгнилиСердца, которые любили!..

К…

«Простите мне, что я решился к вамПисать. Перо в руке – могилаПередо мной. Но что ж? все пусто там.Все прах, что некогда она манилаК себе. Вокруг меня толпа родных,Слезами жалости покрыты лица.И я пишу – пишу – но не для них.Любви моей не холодит гробница.Любви – но вы не знали мук моих.Я чувствую, что это труд ничтожный:Не усладит последних он минут.Но так и быть – пишу – пока возможно —Сей труд души моей любимый труд!Прими письмо мое. Твой взор увидит,Что я не мог стеснить души своейК молчанью – так ужасна власть страстей!Тебя письмо страдальца не обидит…Я в жизни – много – много испытал,Ошибся в дружбе – о! храни моих мученийСлова – прости – и больше нет волнений,Прости, мой друг», – и подписал:«Евгений».

Ночь. III

Темно. Все спит. Лишь только жук ночной, [42] Жужжа, в долине пролетит порой;Из-под травы блистает червячок,От наших дум, от наших бурь далек.Высоких лип стал пасмурней навес,Когда луна взошла среди небес…Нет, в первый раз прелестна так она!Он здесь. Стоит. Как мрамор, у окна.Тень от него чернеет по стене.Недвижный взор поднят, но не к луне;Он полон всем, чем только яд страстейУжасен был и мил сердцам людей.Свеча горит, забыта на столе,И блеск ее с лучом луны в стеклеМешается, играет, как любвиОгонь живой с презрением в крови!Кто ж он? кто ж он, сей нарушитель сна?Чем эта грудь мятежная полна?О, если б вы умели угадатьВ его очах, что хочет он скрывать!О, если б мог единый бедный другХотя смягчить души его недуг!

42

Ночь. III («Темно. Все спит. Лишь только жук ночной …»)

В автографе – позднейшая приписка Лермонтова в скобках: «Сидя в Середникове у окна».

Farewell [43]

(Из Байрона) [44]

Прости! коль могут к небесамВзлетать молитвы о других,Моя молитва будет тамИ даже улетит за них!Что пользы плакать и вздыхать,Слеза кровавая поройНе может более сказать,Чем звук прощанья роковой!..Нет слез в очах, уста молчат,От тайных дум томится грудьИ эти думы вечный яд, —Им не пройти, им не уснуть!Не мне о счастье бредить вновь,– Лишь знаю я (и мог снести),Что тщетно в нас жила любовь,– Лишь чувствую – прости! – прости!

43

Прощай (англ.).

44

Farewell

Перевод стихотворения Байрона «Farewell! if ever fondest prayer», очень близкий к подлиннику.

Элегия

Дробись, дробись, волна ночная, [45] И пеной орошай брега в туманной мгле.Я здесь стою близ моря на скале,Стою, задумчивость питая,Один, покинув свет, и чуждый для людей,И никому тоски поверить не желая.Вблизи меня палатки рыбарей;Меж них блестит огонь гостеприимный,Семья беспечная сидит вкруг огонькаИ, внемля повесть старика,Себе готовит ужин дымный!Но я далек от счастья их душой,Я помню блеск обманчивой столицы,Веселий пагубных невозвратимый рой.И что ж? – слеза бежит с ресницы,И сожаление мою тревожит грудь,Года погибшие являются всечасно;И этот взор, задумчивый и ясный —Твержу, твержу душе: забудь.Он все передо мной: я все твержу напрасно!..О, если б я в сем месте был рожден,Где не живет среди людей коварность:Как много бы я был судьбою одолжен —Теперь у ней нет прав на благодарность! —Как жалок тот, чья младость принеслаМорщину лишнюю для старого челаИ, отобрав все милые желанья,Одно печальное раскаянье дала;Кто чувствовал, как я, – чтоб чувствовать страданья,Кто рано свет узнал – и с страшной пустотой,Как я, оставил брег земли своей роднойДля добровольного изгнанья!

45

Элегия («Дробись, дробись, волна ночная…»)

В центре стихотворения образ «добровольного изгнанника», покинувшего берег родной земли. Противопоставление «палатки рыбарей» – «блеску обманчивой столицы» возникло у Лермонтова под воздействием поэмы Пушкина «Цыганы».

Эпитафия

Простосердечный сын свободы, [46] Для чувств он жизни не щадил;И верные черты природыОн часто списывать любил.

Он верил темным предсказаньям,И талисманам, и любви,И неестественным желаньямОн отдал в жертву дни свои,

И в нем душа запас хранилаБлаженства, муки и страстей.Он умер. Здесь его могила.Он не был создан для людей.

46

Эпитафия («Простосердечный сын свободы…»)

По-видимому, посвящена памяти Дмитрия Владимировича Веневитинова, поэта и философа, умершего в 1827 г., в возрасте двадцати двух лет.

Для чувств он жизни не щадил… – перефразировка стиха из предсмертного стихотворения Веневитинова «Поэт и друг» – «Кто жизни не щадил для чувства».

Он верил темным предсказаньям,И талисманам, и любви… —

подразумевается цикл стихотворений Веневитинова, посвященных кн. 3. А. Волконской (она подарила поэту перстень-талисман).