Стихотворения

Безмолвны, бок о бок, седло у седла, Пригнувшись к луке, натянув удила. К подпруге склонясь, я ослабил ее, Уставил во тьму боевое копье, Испытанный шлем свой надвинул на лоб. Спокоен был Роланда мощный галоп. Мы близились к Локерну. Месяц погас. Петух возвестил нам предутренний час. Вот Бoом – и большая звезда в вышине. Как сладко покоится Дьюффильд во сне! Вот Мехельн – три раза на ратуше бьет. Тут Йорис дал шпоры и крикнул: "Вперед!" Над Эрсхотом солнце взошло. У пруда Толпятся в тумане и смотрят стада, Как мы пролетаем сквозь тающий пар. И, врезавшись в гущу смятенных отар, Их Роланд рассек, разогнал, разметал. Так делит скала расплеснувшийся вал. Мой смелый! Ты скачешь в степной тишине. Ты ухом прядешь, обращенным ко мне. На зов мой скосил ты свой умный, живой, Свой черный зрачок с голубою каймой. Клокочет кипящею пеной твой рот, И каплет с боков остывающий пот. Мы в Хассельте. "Йорис!" – "Что, Дирк, отстаешь? Не шпорь понапрасну, гнедой был хорош. Ты вспомнишь не раз о лихом скакуне. Но он изменил – по своей ли вине? Измучен твой конь, он дрожит и храпит, И мыло на брюхе и бедрах кипит". Мы скачем вдвоем. О, как чист небосвод! Мы в Лoозе – мимо! Мы в Тонгре – вперед! Мы желтое жнивье копытами бьем, А солнце смеется и жжет нас огнем. Вон Далем в горячей полдневной пыли. "Гони! – услыхал я. – То Ахен вдали!" Так Йорис мне вслед прохрипел, и за мной Пал камнем на землю его вороной. Лишь Роланд мой скачет, он Ахен спасет, Он гибнущим добрую весть принесет, Хоть кровь выкипает из жарких ноздрей. Хоть глаз ободки все мутней и красней. Швырнул я доспехи в клубящийся прах, Я скинул ботфорты, привстал в стременах, Трепал его гриву и с ним говорил, Молил, заклинал, и ласкал, и корил, Я пел, я смеялся, кричал и свистел, И весело в Ахен мой Роланд влетел. Что было потом – вспоминаю с трудом. Сидел меж друзей я на пире хмельном. Мой Роланд прижался ко мне головой, – Вином я поил тебя, конь боевой! И каждый воздал победителю честь, Из Гента примчавшему добрую весть.

Перевод В. Левика

Токай

К нам вскочил Токай на стол, Кастелян у гномов, право, Мал, но и ловок и тяжел, Оружие нацеплено браво; На север, на юг глаза скосил, Вызов засухе протрубил, Нахлобучил шляпу с пером для задора, Пальцем рыжий ус крутнул, Сдвинул со звоном медные шпоры, Туже будский кушак стянул, И нагло – за пояс всех бы заткнул – Плечо сгорбатил, знай-де, приятель, Ему ли бояться, да этакой шатьи ль – И так, эфес отважно сверкает, И правой рукой он бок подпирает, Малютка герр Аусбрух выступает.

Перевод Т. Левита

Потерянная возлюбленная

Конец. И горько лишь заранее, Уляжется потом? Вот на ночь воробья прощанье На крыше, под коньком! И на лозе пушисты почки, Сегодня я мимо шел; Лишь день – и лопнут оболочки, И посереет ствол. Так завтра встретимся так же, подруга, Дашь руку мне твою? Друзья мы только; больше другу Остается, чем отдаю. И хотя твой блестящий черный взгляд Мое сердце не позабыло, Твой голос, весну зовущий назад, Душа навек сохранила, – Но скажу лишь то, что сказали б друзья, Или самую малость больше; Точно всякий, пожму тебе руку я, Или только чуть-чуть дольше.

Перевод Т. Левита

Встреча ночью

Стальное море и берег вдали; Большой полумесяц желтой луны; Удивленный плеск маленьких волн – Их дрему дерзко встревожил мой челн, И в бухте я по глади волны Врезаюсь в грудь песчаной земли. Теплый берег морем пропах; Три поля пройти, и вот уже дом; Стук в ставню, слышен короткий треск, Чиркает спичка, внезапный блеск, И, тише сердец, что бьются вдвоем, Голос звучит сквозь радость и страх.

Перевод В. Исакова

Токката Галуппи

О Галуппи [34] , Бальдассаро, очень горестно узнать! Но чтоб не понять вас, нужно слух и зренье потерять; И хотя я вас и понял, очень грустно понимать.

34

Бальдассаро Галуппи - итальянский композитор XVIII в.

Ваша музыка приходит, – что же вы в ней принесли? Что в Венеции торговцы жили точно короли, Где Сан-Марко стал, где дожи море звать женой могли? Да, там вместо улиц море, и над ним дугою стал Шейлоков тот мост с домами, где справляют карнавал. Англии не покидал я, но как будто все видал. Молодежь там веселилась – море теплое и май? Бал с полуночи, а утром: "Музыка, еще играй!"? Да уславливались: – "Завтра будет то же, так и знай!"? Дамы были вот такие: круглы щеки, красен рот, Личико ее на шее колокольчиком цветет Над великолепной грудью, что склонить чело зовет? Так любезно было, право: оборвать им речь не жаль, Он поигрывает шпагой, а она теребит шаль, Вы ж играете токкаты, и торжествен ваш рояль! Эти жалобные терцы слышали они от вас? Говорили эти паузы, разрешенья: "Смерти час!"? Септимы жалели: "Или жизнь еще цветет для нас?" "Счастлив был ты?" – "Да". – "Еще ты счастлив?" – "Да. Ты разве нет?" "Поцелуй!" – "А на мильонном оборвать – был мой совет?" Настоянье доминанты требует себе ответ! И октава отвечает. Хвалят вас, благодарят: "Вот Галуппи! Вот так звуки! Может он на всякий лад! Если мастер заиграет, я всегда замолкнуть рад!" А потом вас покидали для веселий. А в свой день – Доблесть, что гроша не стоит, жизнь, что кончилась как тень, – Смерть туда их уводила, где бессолнечная сень.