Стихотворения

Руки тряслись у старшин от испуга, Свет в их глазах на мгновенье померк… Вдруг повернула процессия с юга К западу – к склонам горы Коппельберг. От радости ожили мэр и старшины: Могут ли дети дойти до вершины! Их остановит крутая гора, И по домам побежит детвора. Но что это? В склоне открылись ворота – Своды глубокого, темного грота. И вслед за флейтистом в открывшийся вход С пляской ушел шаловливый народ. Только последние скрылись в пещере, Плотно сомкнулись гранитные двери. Нет, впрочем, один из мальчишек не мог Угнаться за всеми – он был хромоног. И позже, когда у него замечали Близкие люди улыбку печали, Он отвечал, что с той самой поры, Как затворились ворота горы И чудная дудка звучать перестала, Скучно в родном его городе стало… Он говорил: – Не увидать Мне никогда страны счастливой, Куда от нас рукой подать, Но где земля и камни живы, Где круглый год цветут цветы Необычайной красоты. Где воробьи простые краше, Чем яркие павлины наши, Где жала нет у мирных пчел, Где конь летает, как орел, Где все вокруг не так, как дома, А ново, странно, незнакомо… И только показалось мне, Что в этой сказочной стране Я вылечу больную ногу, Скала закрыла мне дорогу, И я, по-прежнему хромой, Один, в слезах, побрел домой…

XIV

О горе Гаммельну! Богатый Там начал думать над цитатой, Что, как верблюду нелегко Пролезть в игольное ушко, Так и богатым в рай небесный Не проползти тропинкой тесной… Напрасно мэр гонцов и слуг Послал на сотни верст вокруг С такою трудною задачей: Где б ни был этот шут бродячий, Найти его и обещать Вознаграждение любое, Коль в город он придет опять И приведет детей с собою… Когда же мэр в конце концов Узнал от слуг и от гонцов, Что и флейтист исчез без вести, И детвора с флейтистом вместе, Созвал он в ратуше совет И предложил издать декрет: "Пусть ведают стряпчие и адвокаты: Там, где в бумагах проставлены даты, Должно добавить такие слова: "Столько-то времени от рождества И столько-то времени с двадцать второго Июля – то есть со дня рокового, Когда отцвела, не успевши расцвесть, Надежда народа всего городского – В году от рождества Христова Тысяча триста семьдесят шесть". А путь последний детворы – От набережной до горы – Старшины города и мэр Потомкам будущим в пример Иль в память совести нечистой Назвали Улицей Флейтиста. Ни двор заезжий, ни трактир Здесь нарушать не смеют мир. Когда ж случится забрести На эту улицу флейтистам И огласить окрестность свистом, – Дай бог им ноги унести! А на колонне против скал, Где некогда исчезли дети, Их повесть город начертал Резцом для будущих столетий. И живописец в меру сил Уход детей изобразил Подробно на стекле узорном Под самым куполом соборным. Еще сказать я должен вам: Слыхал я, будто в наше время Живет в одной долине племя, Чужое местным племенам По речи, платью и обрядам, Хоть проживает с ними рядом. И это племя в Трансильвании От всех отлично оттого, Что предки дальние его, Как нам поведало предание, Когда-то вышли на простор Из подземелья в сердце гор, Куда неведомая сила Их в раннем детстве заманила.

XV

Тебе ж, мой мальчик, на прощанье Один совет приберегу: Давая, помни обещанье И никогда не будь в долгу У тех людей, что дуют в дудку И крыс уводят за собой, – Чтоб ни один из них с тобой Не мог сыграть плохую шутку!

Перевод С. Маршак

Prospice [27]

Страх смерти? – горло душит горький дым, Лицо обмерзло вмиг, Так снегом извещен и ветром ледяным, Что места я достиг. Здесь ночь сильна, и верховодит шторм, И, сей страны жилец, Стал Древний Враг [28] в чреде ужасных форм, Но устоит храбрец: Вершина здесь, и путь отсюда – вниз, Барьер последний пал, Но вечной быть борьбе за высший приз, Ее растет накал. Я был бойцом, и – мне ли отступать, Сведем последний счет! Не смерти наложить отступника печать, И я иду вперед. Вкус боя я ценю; то – прадедов черта, Героев древних дней. Удар держать, в срок оплатить счета Страданий и смертей! Для храброго стать может зло добром, Минуте тьмы – конец, Враг замолчит, и бури стихнет гром; Глупец, подлец и лжец Изменятся, жизнь возлюбив в тиши, Зажжется свет, чтоб смог Тебя обнять я вновь, душа моей души! – И сохрани всех Бог!

27

смотри вперед (лат)

28

Древний Враг (ancient foe) - Смерть.

Перевод Эдуард Юрьевич Ермаков

Стихотворение на смерть жены поэта, Элизабет Баррет-Браунинг (1861 г)

Prospice

Ужасы смерти? – Дым в моем горле, Мгла, что скрывает мой лик, Ветра со снегом порывы укажут – Я своей цели достиг. Ночь так темна, непогода сильна И стан врага на пути. Там, где он встал, Арка Страха видна, Но сильный должен идти: Чтоб закончить поход и подняться наверх, Все препятствия смяв пред собой, И пускай за все это наградой ему станет славный решающий бой. Я всегда был бойцом, что же битвой одной станет больше за долгий мой путь. Смерть прикажет смириться, завяжет глаза и заставит о прошлом вздохнуть. Нет! Дай мне жар этой битвы вкусить, Словно Герой древних дней, Сдержав удар, я плачу по счетам жизни суровой моей! Пред смельчаком даже зло в один миг в пыль будет обращено, Пусть воют демоны, буря шумит, – Он не свернет все равно! Вдруг – боль прошла, а потом яркий свет и еле слышный твой вздох. Милая, я обнимаю тебя. Мы вместе опять – видит Бог!

Перевод Аркадий Сергеев

Протий [29]

Здесь много бюстов – на десятки счет, Полувождей и четверть-императоров черед: Венки лавровые и плеши посреди, Кольчуги с узколобою Горгоной на груди. Вот детский лик средь них, потешно – одинок, В ребенка волосах фиалковый венок, Как будто тяжесть лавров он снести не мог. Читаем: "Протия правленье увенчало Империи хранимой славное начало. Рожден в Византия порфировых дворцах, Могучий, гордый, правил в пеленах; Малейший вздох его груди звучал подобно грому В пространствах сумрачных Империи огромной; Едва разнесся слух, что он пропал – Провинции накрыл восстаний вал; Но был он вынесен победно на балкон, Чтоб видела страна, покой был возвращен. Цвет гвардии пред ним навытяжку стоял: Кому махнет рукой – тот будет генерал. Он рос и хорошел день ото дня, Сложеньем, ростом, свежестью пленял, И греческие скульпторы, взирая на него, В восторге обрели лет древних мастерство; И мудрецы уже трудились, собирая Все виды знания, в том пухлый оформляя; Художники сошлись держать совет большой – Как выразить одним мазком, одной чертой Искусство все: пусть, как цветущий сад, Он будет щедрым в выдаче наград: Нам кажется, любой, кто б ни взошел на трон, Красой, и мудростью, и силой наделен; Мир в буквы имени его влюблен, целует след".

29

Все имена вымышлены. Скульптура римской эпохи отмечалась исключительным реализмом; если даже император был страшен, как дикий зверь – таким его и вырезали в мраморе.

Стой! Пропустил страницу? Но отличий нет, Лишь имя новое. Хронист ведет рассказ, Как в тот же год, в такой-то день и час, Ян Паннонийский, широко известный Ублюдок кузнеца, тот, что рукой железной Империю от жребия на время смог спасти – О власти возмечтав, корону сжал в персти И шесть лет проносил. (Им были сметены С нас диких гуннов руки); но потом сыны В вино ему подлили что-то – о, набита колея, Вновь смена власти. Но постой! "Пусть не уверен я, Но (вставил комментатор), ничего не скрыв, Все слухи приведу: остался Протий жив, Ян отпустил его. И северной страной, При варварском дворе привечен он; слугой, Затем учителем детей он был, а возмужав, Командовал псарями; несомненно, прав Я, полагая, что трактат "О гончих псах" Им сочинен. Пусть текст исчез в веках, Но в каталогах значится. Потомок древней расы Во Фракии (то слух) монахом в черной рясе Почил. Ну, говоря иначе, старости достиг.