Стихотворения

6

Всходит утро над Сузгуном. Вдруг к Сузге в высокий терем Старшина седой приходит; Торопливо просит видеть Чрез рабынь свою царицу, Молвить важные ей вести, Слово нужное сказать. И царица призывает Старшину в свою светлицу, И волнистою фатою, Словно облаком летучим, Осторожно закрывает Полнолунное лицо. Вскоре входит старый воин. Скинув шапку меховую, Он честит Сузге поклоном. «Вести важные, царица! Здесь гонец царя Кучума, Сохрани его Алла! К нам от западной границы, От крутых верхов Урала, Без призыву, без прошенья, Вдруг пожаловали гости И пируют нашей кровью По сибирской всей земле. Царь Кучум гонцов отправил, Чтоб со всех сторон Сибири Для защиты, для отпора Собирались стар и молод; Чтобы все свои селенья Укрепляли в тот же час. И к тебе гонец, царица! Царь Кучум велит, не медля, Строить стены и бойницы, Делать валы и ограды, Снаряжать себя довольством, Рать осадную сбирать». — «А далеко ль эти гости?» — Старшину Сузге спросила. «А когда б стрела летела Час один с одною силой, Так к концу она упала б В их неверные шатры». И дает Сузге-царица Старшине тому седому Тихо умные приказы. И послушный старый воин Ей клянется головою Все исполнить, как велит.

7

Спеет дружная работа: С утра раннего до ночи Сто работников послушных Носят камни, возят бревна, Роют рвы и сыплют валы — Укрепляют царский холм. Вот проходят две недели, И Сузге веселый терем Смотрит грозною твердыней: Обнесен вокруг стенами, Обведен высоким валом, Окружен глубоким рвом.. Две бойницы подле ската, И одна из них — на запад, Где Иртыш шумит волнами. А другая — на восток, Там, где стелется равнина Бесконечной полосою. И с бойниц тех непрестанно Смотрят в даль сторожевые И при каждом появленье Незнакомых лиц в равнине Вызывают громким криком На бойницы весь отряд. И гонец, два раза в сутки, Скачет шибко за вестями От Сузгуна до Искера — Но обратно с каждым разом Всё нерадостные вести Он привозит от царя.

8

Раз, вечернею порою, В те часы, когда молитву Правоверные свершали, А Сузге в своей светлице Думу думала — нежданно Быстро входит воин к ней. Грозен вид его сердитый; Лоб наморщен, губы гневом Сведены; глаза сверкают. Ни поклона, ни привета Он не делает царице И не смотрит на нее. «Брат!» — царица восклицает, И встает поспешно с места, И сжимает брату руки. «Или новое несчастье Нас постигло? Что ж? Не медли! Все ли кончено? Скажи!» Молчалив и гневен воин. «Что с Кучумом? Что с народом? — Вновь царица начинает. Или бог совсем оставил Правоверных?.. Иль пришельцы Посягнули на царя?» Вздох страданья, вздох тяжелый — Был ответ Махмета-Кула [25] . Вдруг сорвал свою он саблю, Бросил об пол в сильном гневе И, закрыв лицо руками, — «Все погибло! — простонал. — Пришлецы теперь пируют В нашем городе Искере; Наше войско — куча трупов; Сам Кучум бежал поспешно, Бросив все свои богатства… Гибель царства решена!..» Долго длилося молчанье Между братом и сестрою. Вдруг из ясных глаз царицы Слезы градом покатились: «Мой супруг! мой повелитель!» — Громко вскрикнула она.

25

Махмет-Кул (Мамет-Кул) — по Ремезовской летописи, сибирский царевич, сын царя Кучума (иногда называется его братом); у Ершова Махмет-Кул — брат Сузге.

9

Ходит скорыми шагами Брат царицы по палатам, Гнев, печаль его терзают; А царица молодая Неподвижно, молчаливо На ковре своем сидит. Вдруг Махмет остановился Пред сестрой и грустно молвил: «Мне с тобой сегодня ж должно Разлучиться — пусть погибну, Если рок велит мне гибнуть! Да, сестра! Сегодня ж ночью Я прощусь с тобой. Не бойся! Без меня тебя не тронут. Я о жизни не жалею: Смерть моя спасет тебя. Подожди! Но если след мой У тебя наш враг откроет, Все пропало! Я знаком им, Я встречался с ними в битвах: Сам Кучум не так им страшен, Как твой юный брат Махмет». «Все ль? Теперь меня послушай. — Речь царица начинает: — Если бог велел погибнуть Всей Сибири, пусть погибнет; Но пускай и враг наш, русский, Гибель с нами разделит. Иль не стало больше средства? Иль на всей земле сибирской Нет уж боле человека? Царь бежал: будь ты царь нынче, Вороти свое владенье, Завоюй себе Сибирь! Слушай — хитрость лучше силы: Распусти меж русских вести, Что сидишь ты здесь, в Сузгуне; И когда наш враг обложит Это место, ты немедля Собирай свои дружины. Будь спокоен! Я сумею Продержать их под стенами Столько времени, сколь нужно, Чтоб тебе собраться с силой. Тут нагрянь на них отважно — И Алла — помощник твой!» Речь окончила царица. На лице Махмета-Кула Луч блеснул отрадной мысли. Нежно обнял он царицу. «Да исполнится!», — сказал он И поспешно вышел вон.

10

Царь Кучум в степях горюет О своем богатом царстве; А в больших его палатах Казаки сидят за чарой, Поминают Русь святую И московского царя. Впереди сидит начальник И большой их воевода, Первый в бое и в советах, Тот Ермак ли Тимофеич. Редко к чаре он коснется И среди веселья крепко Думу думает свою. Справа грозный воевода, Атаман Кольцо отважный, Буйну голову повесив; Слева, весел и разгулен, С полной чарою глубокой, Атаман Гроза сидит. На другом конце пируют Три другие атамана: Мещеряк, Михайлов с Паном [26] . За палатами ж Кучума На дворе большом гуляют Удалые казаки. Светлый день идет на вечер, А казацкий пир к исходу… Вдруг большой их воевода, Тот Ермак ли Тимофеич, Выпив чашу едным духом, Быстро встал из-за стола. «Нет, товарищи! — сказал он, — Рано нам еще на отдых; Наше дело зачатое Довершить сперва надлежит: Мы Искер один лишь взяли — Остается взять Сибирь. К нам дошли худые вести: Говорят, что царский шурин Не бежал с царем Кучумом, Что сидит теперь в Сузгуне, Что тайком сбирает войско, Чтоб Искер у нас отнять. Завтра с богом за работу! Ты, Гроза, пойдешь к Сузгуну Со своею всей дружиной, И уж волей, иль неволей, А возьми Махмета-Кула; Только помни благость бога, Не губи напрасно всех. Ты, Кольцо, сиди в Искере, Береги его для Руси; Сам же я пойду с другими На царя того Сейдяка [27] . Надо кончить поскорее: Ведь зима не за горою». Речь Ермак свою окончил, Встали тихо атаманы. «Гой, Ермак наш Тимофеич! — Громко все они вскричали. — Ты приказывать нам можешь, Мы — послушники твои!»

26

Кольцо, Гроза, Мещеряк, Михайлов, Пан — сподвижники Ермака, казачьи атаманы.

27

Сейдяк Бекбулатов — военачальник Кучума, внук сибирского князя Казыя.

11

На другой день все казаки До зари еще вставали, Сабли, ружья вычищали, Собиралися на площадь, И в порядке — чином к чину — Становилися в ряды. Вот выходит воевода, Тот Ермак ли Тимофеич С атаманами своими; Низко кланяется войску, И подходит он под знамя, И дает молитве знак. И послушно вся дружина, За вождем склонив колена, В тишине благоговейной Молит господа и бога О победе над врагами, Не долга — сильна молитва! Вскоре встали все казаки, Сабли наголо и дружно Громким голосом вскричали: «С нами божеская сила И угодник Николай!» Вот Ермак ряды обходит, Поименно называет Всех десятников и старших, Славу Дона поминает, И богатую добычу, И прощение царя. [28] «Гой, товарищи и братцы, Вы, казаки удалые! Лучше честно нам погибнуть, Чем позорною кончиной На постыдной сгибнуть плахе И проклятье заслужить». Шумно тронулись казаки… То не лебеди, не снеги — То их парусы белеют; То не песни соловьины — То их русские напевы. Гой, вы, братцы! добрый путь!

28

«Славу Дона поминает… И прощение царя». — Считается, что Ермак был донским казаком, разбойничал на Волге и начал поход на Сибирь, спасаясь от гнева Ивана Грозного. После взятия сибирских городков отправил атамана Кольцо послом в Москву.

12

Не в полудне, не в полночи Крик орла в выси раздался, А вечернею порою Крикнул воин на бойнице, Той бойнице ли Сузгунской, Где синеется Иртыш. То не пчелы вылетают Из улья с своей царицей, То татары выбегают С старшиной своим отважным На высокие на стены Грозной крепости Сузге. Вот являются в равнине Люди храбрые — казаки, Впереди их — воевода. «Ай-да крепость!» — тихо молвит. «Ай-да крепость!» — повторяют Все казаки про себя. «Гой, татары и уланы [29] ! — Крикнул громко воевода. — Коль живыми быть хотите, Сдайте нам свою ограду; Коль погибнуть вы хотите, Не сдавайте нам ее!» — «Гой, неверный воевода! Прежде солнце почернеет, Прежде наш Иртыш великий Потечет назад к истоку, Чем сдадим мы вам ограду», — Так со стен своих высоких Отвечает старшина.

29

Уланы — члены одной из линия ханской фамилии, служившие в ханской охране.

13

День седьмой уже проходит; Утомилися казаки; Утомилися татары. «Стыд, когда, не взяв, отступим!» — «Стыд, когда сдадим ограду!» Вновь напор и вновь отпор. Наконец, Гроза, с согласья Всех десятников и старших, Пишет грамоту и просьбу К Ермаку такою речью: «Две недели уж проходят, А мы все еще не можем Взять Сузгуна на мечи. Да и что это за крепость! Да и что это за люди! Хоть Махмета не видали, Но по этому упорству Думу думаем такую, Что он верно тут сидит. Ждем приказа войскового — Что нам делать. Если снова Ты велишь держать в осаде Эту крепость, то мы просим К нам людей прислать побольше: Малым крепости не взять. Вот когда бы в чистом поле Нам схватиться привелося, — Это дело бы другое. А стена покрепче груди, Хоть и то мечи порядком Мы сточили об нее».

14

Снова тянется осада. Двое суток так проходят, А на третьи, темной ночью, От Махметова улана В крепость брошена с известьем Быстропёрая стрела. «Бог совсем татар оставил! — Так известье начинает. — Три дня ровно, как случилась Сеча с русскими большая; Нами правил брат твой храбрый, Ими властвовал Ермак. Семь часов та сеча длилась, А в осьмой — твой брат, царица, Ранен меткою пищалью [30] . Без главы осталось войско. Те побиты, те бежали, А Махмет-Кул взят в полон». Нет речей в устах царицы! Нет слезы в глазах несчастной! А меж тем, как черны тучи, Думы тяжкие проходят, Женский ум ее тревожат, Точат сердце, давят грудь. О, Сузге, краса-царица! И последняя надежда На великого Махмета Вдруг потеряна! Он пленник! Царь Кучум — в степях, далеко! Что ты ждешь еще себе?

30

Пищаль — старинное русское тяжелое ружье.

15

Ходит бедная царица По своей опочивальне, Руки белые ломает, Взором сумрачным блуждает И свою тоску-кручину Так высказывает вслух: «Знать, то богу так угодно, Чтоб великое владенье Повелителя Кучума Уничтожилось! За что же Нам беда пришла такая? Чем прогневали судьбу? Я вчера была царицей, А сегодня, может, буду Русских пленницей, рабою! И дитя мое… О боже! И дитя… О, нет! не можно! Нет, рабой не буду я! Наш Сузгун довольно крепок; Нелегко его взять русским; Много воинов отважных Стерегут его и кроют. Может быть, и, как знать, вскоре Возвратится царь Кучум… Но сдержать ли малой горсти Упадающее царство, Коль разбито наше войско, Коль Махмета нет уж боле? Мне ли, женщине, мне ль можно Честь и царство поддержать? Если б был еще воитель, Равный брату в ратном деле, Все была б еще надежда; А теперь сгублю я только Всех защитников Сузгуна, И сама — опять в плену! Что мне делать в этом горе? Где искать себе спасенья?» Так царица говорила, Заливаяся слезами. Тут позвать она велела Старшину к себе в покой. «Долго ль можем мы держаться?» Старшину она спросила. «Долго ль? — этого не знаю, Но пока я жив, царица, Но пока еще хоть двое Нас останется в Сузгуне, — Русским крепости не взять!» Тяжко, тяжко ты вздохнула, О, Сузге, моя царица! Эта верность! эти чувства! И его ли ты погубишь?.. О, когда б Кучум поболе Мог иметь таких людей!

16

«Будь здоров, наш воевода! Милосердием господним И казачьей нашей силой Мы побили вновь неверных На реке на той, Вагае, Где течет она в Тобол. Пишешь ты, что в том Сузгуне Махмет-Кул сидит в ограде. Диво, если это правда — А затем что при Вагае Взяли мы Махмета-Кула И старшин его в полон, И меж прочими вестями Мы узнали, что в Сузгуне Правит храбрая царица, А при ней людей немного И один лишь старшина. Это молвим не в обиду, — Крепость, знаем мы, не поле, И царица, как слыхали, Есть сестра Махмета-Кула. Так не диво, что неможно Вашей храбрости казачьей Взять Сузгун тот на мечи. Да еще одно известье: Ты, Гроза, теперь нам нужен; День простой еще на месте, А потом в Искер сбирайся. Пусть царица правит местом, Мы не с нею брань ведем». «Прах возьми! — Гроза воскликнул, Прочитав приказ из войска. — Нас на смех теперь подымут: В три недели не умели Нашей храбростью казачьей С бабой справиться путем!»