Стихотворения

17

Вдруг к нему в палату входит Старшина седой татарский И, не кланяясь и шапки Не снимая, атаману Говорит такую речь: «Слушай речь моей царицы! Наша храбрая царица Сдать Сузгун тебе готова, Только если ты исполнишь Три условия ее: Дать нам всем, татарам, волю — Это первое условье. Дать нам судно переехать — То условие второе. А последнее условье — Нам обиды не чинить». «Поздно ты пришел с прошеньем! — Старшине Гроза промолвил, Радость в сердце сокрывая. — Через день придет к Сузгуну С силой многою-большою Сам начальник наш, Ермак. Он без всяких без условий Ваш Сузгун возьмет с царицей…» — «Так условья отвергаешь?» — Старшина спросил нахмурясь. «Нет! — Гроза ему обратно. — Я согласен их принять. Но и вы согласны будьте На одно мое условье: Пусть все едут безопасно, Дам вам волю, дам вам судно, Но пускай царица ваша Нам отдаст себя в полон». — «Ты не жди того, неверный! — Старшина воскликнул гневно. — Прежде все вконец погибнем, Чем мы выдадим царицу!» — «Это будь по воле вашей, — Говорит ему Гроза. — Но еще скажу я слово: Коль царица согласится Нам отдаться, пусть опустят Полумесяц на бойнице. До зари, никак не больше, Думу думать вам даю. Но уж если и с зарею Не опустят знак с бойницы, Не войду тогда я с вами Ни в какое примиренье!..» — «Пусть нас бог теперь рассудит!» Мрачно молвил старшина.

18

Атаман Гроза не сводит Глаз с высокого Сузгуна: И надежда, и сомненье Душу воина колеблют. Солнце клонится на запад. Вечер… Смотрит… Спущен знак! «О, владычица святая! О, святой христов угодник! Знать, казаки вам угодны, Что желание их сердца Вы исполнили так скоро!» — Молвит весело Гроза. Той порой Сузге, царица, Всех рабынь к себе сзывает И, скрывая грусть весельем, Говорит им речь такую, Глядя весело на них: «Вы, прислужницы-девицы, Отпирайте кладовые, Выносите все наряды, Все каменья дорогие И царицу наряжайте: Завтра праздник у меня!» И рабыни отпирают Кладовые; вынимают Камни, платья дорогие И царицу наряжают, Косу пышную плетут. Слезы катятся ручьями У прислужниц; но ни слова Те девицы не промолвят. Им известно, что царица Для свободы их сдается В плен начальнику чужому. Жаль им доброй госпожи. Вот окончены наряды, И прекрасная царица Всех прислужниц равной долей Своеручно наделяет; Раздает им всем богатства И целует порознь их. Тут зовет к себе в светлицу Старшину того седого. Благодарствует за службу, И велит отдать отряду Всю казну свою большую, И от имени царицы Благодарствовать велит.

19

Ночь покрыла мраком поле, Землю тьмою обложила. Спят казаки, спят татары. Лишь не спит в своей светлице Несчастливица-царица, Одинокая Сузге. Перед ней горит светильник И, бросая свет дрожащий, Освещает ту палату, И роскошное убранство, И блестящую одежду, И печальную Сузге. О, Сузге, краса-царица! Тяжела тебе ночь эта! Ты сидишь на мягком ложе, Опустив на грудь головку И сложив печально руки На трепещущей груди. Ты одета, как невеста, В драгоценные одежды, Но глаза твои не блещут Предрассветною звездою, Но уста твои не пышат Цветом розы и любви. Дума черная, как полночь, Обвила твой ум, царица, И тоска, как червь могильный, Точит сердце молодое. Велика твоя невзгода! Тяжела твоя судьба! Но прими к себе надежду: Не рабою, но царицей Почестят тебя в Москве. О, когда б прошла скорее Эта ночь твоей печали! Неподвижна и безмолвна Все сидит Сузге-царица. Нет речей для утешенья! Нету мысли для надежды! Будто смерти вещий голос Тихо носится над ней. Вот блеснул в ее светлице Светлый луч зари восточной. «О, мой бог! меня помилуй!» — Тяжко вскрикнула царица И упала на подушки, Задыхаяся от слез.

20

Встало солнце. Пробудились И казаки, и татары. Ясный день для всех восходит, Льет на всех равно сиянье; Но не все равно встречают Солнца красного восход! Вот Гроза к стенам подходит С удалой своей дружиной; Вот татары отворяют Неприступные бойницы, И вослед за старшиною Безоружные идут. Мрачно сходят вниз татары, Озираяся на стены И на крепкие бойницы; Плачут царские девицы, Обращая взор печальный На оставленный Сузгун. А с бойницы той порою, Скрыв лицо свое покровом, Одинокая царица Грустно смотрит отступленье. Грудь волнуется тоскою; Но слезы уж нет в глазах. «Слушай, храбрый воевода! — Старшина седой промолвил, Поравнявшися с Грозою. — Если честь тебе известна, Ты с царицею поступишь, Как приличие велит». — «Будь спокоен, храбрый воин!» — Старшине в ответ промолвил Атаман Гроза казачий. Вот изгнанники проходят Чрез широкую равнину, Вот они реки достигли, Вот взошли они на судно, Поклонилися Сузгуну И исчезли вдалеке. «Путь счастливый вам», — сказала Грустная Сузге-царица, Обвела вокруг глазами И, вздохнувши тяжко, тяжко, С неприступной той бойницы Тихо вниз она сошла.

21

Входят весело казаки В крепость грозного Сузгуна; Впереди их воевода, Атаман Гроза, и молча Он прилежно озирает Покорившийся Сузгун. Вот идет он в терем царский Словом ласковым приветить Несчастливую царицу, Но в палатах царских пусто. Он обходит все строенье, Но царицы нет нигде… «Где ж она?» — Гроза подумал, И большое подозренье В грудь казачую запало. Злой укор в устах теснится… Вдруг увидел он царицу И укор свой удержал. Под навесом пихт душистых, Прислоняся головою К корню дерева, сидела Одинокая царица. Вьется ветром покрывало, Руки сложены на грудь. Атаман к Сузге подходит, Перед ней снимает шапку, Низко кланяется, молвит: «Будь спокойна ты, царица! Мы казаки, а не звери, Бог нам дал теперь победу, Так грешно бы нам и стыдно, Благость бога презирая, Обижать тебя, царица! Ты о плене позабудешь, — Слово честное даю». Но напрасно воевода Ждет ответа от царицы. Изумлен ее молчаньем, Подошел он тихо к ней, Тихо поднял покрывало И поспешно отступил. Матерь божия! Не сон ли Видит он? В лице нет жизни; Щеки бледностью покрыты, Льется кровь из-под одежды, И в глазах полузакрытых Померкает божий свет. «Что ты сделала, царица?» — Вскрикнул громко воевода, Кровь рукою зажимая. Вдруг царица задрожала, На Грозу она взглянула… Это не был взор отмщенья, Это был — последний взор!

22

Под наклоном пихт душистых Собралися все казаки. И стоят они без шапок; Два урядника отряда Насыпают холм могильный. Тишина лежит кругом! Вот обряд печальный кончен. Поклонись сырой могиле, Говорит Гроза казакам: «Гой, товарищи казаки! Здесь нам нет уж больше дела, Снаряжайтесь на Искер!» Ночь спустилася на землю, Ветер воет по дубраве, Гонит тучи дождевые, А Иртыш о круть утеса Плещет звонкою волной. Распустив свои ветрила, Едут добрые казаки. Льется песня их живая — Что про матушку про Волгу, Что про Дон их, Дон родимый, Что про славу казака. А вдали, клубясь волнами, Блещет пламя над Сузгуном — На стенах его высоких, На крутых его бойницах… Рдеет небо полуночи! Блещут волны Иртыша.

1837

ПЕСНЯ КАЗАКА

Даша милая, прости: Нам велят в поход идти. Позабыли турки раны, Зашумели бусурманы. Надо дерзких приунять, В чистом поле погулять. Изготовлен конь мой ратный, Закален мой меч булатный, И заточено мое Неизменное копье. С быстротою хищной птицы Полечу я до границы; Черным усом поведу Бусурманам на беду; Свистну посвистом казацким Пред отрядом цареградским И неверного пашу На аркане задушу. «Знай, турецкий забияка, Черноморского казака! И не суйся в спор потом С нашим батюшкой царем». И, потешившись с врагами, С заслужёнными крестами Ворочуся я домой Вечно, Даша, жить с тобой!

Начало 1830-х годов

СМЕРТЬ ЕРМАКА

Сонет [31]

Тяжелые тучи сибирское небо одели; Порывистый ветер меж сосен угрюмых шумел; Венчанные пеной, иртышские воды кипели; Дождь лился рекою, и гром полуночный гремел. Спокойно казаки на бреге высоком сидели, И шум непогоды дремоту на очи навел. Бестрепетный вождь их под сенью ветвистый ели, Опершись на саблю, на смелых казаков смотрел. И злая кручина на сердце героя лежала, Главу тяготила, горячую кровь волновала. И ужас невольный дух бодрый вождя оковал. Вдруг дикие крики… Казацкая кровь заструилась… Булат Ермака засверкал — толпа расступилась — И кто-то с утеса в кипевшие волны упал.

31

Смерть Ермака (с. 81). Впервые — Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976.

Ермак Тимофеевич (?-1585) — казачий атаман. Походом под его предводительством (ок. 1581) началось освоение Сибири Русским государством. В результате этого похода Сибирское ханство Кучума распалось. Во время сражения с отрядом Кучума Ермак утонул в реке Вагай, притоке Иртыша.

Начало 1830-х годов

РУССКИЙ ШТЫК [32]

Лей полнее, лей смелее И по-русски — духом, вмиг! Пьем за то, что всех милее, Пьем за крепкий русский штык! Пьем — и весело, по-братски Прокричим обычный крик: «Здравствуй, наш товарищ хватский! Здравствуй, крепкий русский штык!» Прочь с косами! Прочь с буклями! К черту пудреный парик! Дай нам водки с сухарями, Дай нам крепкий русский штык! Что нам в пудре? Что в помаде? Русский бабиться не свык; Мы красивы, мы в наряде, Если с нами русский штык! Пушки бьются до последа, Штык кончает дело вмиг; Там удача, там победа, Где сверкает русский штык. И с Суворовым штыками Окрестили мы Рымник. [33] Ставь хоть горы над горами — Проберется русский штык. Штык не знает ретирады [34] И к пардонам не привык. Враг идет просить пощады, Лишь почует русский штык. И на Альпах всю дорогу Враг обставил лесом пик, [35] — Мы сперва к святому богу, А потом за русский штык. Мы пробили Апеннины, В безднах грянул русский крик: Чрез ущелья, чрез теснины Пролетел наш русский штык. Нет штыка на свете краше, С ним не станем мы в тупик; Все возьмем, все будет наше — Был бы с нами русский штык!

32

Русский штык (с. 82). Впервые — Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976.

33

«И с Суворовым штыками Окрестили мы Рымник». — Русские и австрийские войска под командованием А. В. Суворова 11 сентября 1789 года одержали победу над турками при речке Рымник.

34

Ретирада — отступление.

35

«И на Альпах всю дорогу Враг обставил лесом пик…» — Речь идет об Итальянском походе А. В. Суворова 1799 года.

1833 (?)

МОНОЛОГ СВЯТОПОЛКА ОКАЯННОГО

(Святополк стоит на берегу волнующегося Дуная) [36]

Шуми, Дунай, шуми во мраке непогоды! Приятен для меня сей страшный плеск валов; Люблю смотреть твои пенящиеся воды И слышать стон глухой угрюмых берегов. При блеске молнии — душа моя светлеет, И месть кровавая — при треске грома спит, Мученье совести в душе моей слабеет, А властолюбие — сей идол мой! — молчит. Волненье бурное обманчивой стихии, Дуная шумного величественный вид Мне ясно говорит о милой мне России, О славном Киеве мне ясно говорит. Я вижу пред собой славян непобедимых, С их дикой храбростью, с их твердою душой; Я слышу голоса — то звук речей родимых, — И терем княжеский стоит передо мной!.. Но что мне слышится?.. Кому дают обеты: «До гроба верности своей не изменить»?.. Да будут прокляты презренные клевреты! Да будет проклят тот, кто мог меня лишить Престола русского! Кто дерзкою рукою Сорвал с главы моей наследственный венец; Кто отнял скипетр мой, врученный мне судьбою… Ты будешь неотмщен, несчастный мой отец! Твой сын — не русский князь… Изгнанник он презренный, Оставленный от всех, ничтожный, жалкий пес, Пришлец чужой земли, проклятьем отягченный И милосердием отвергнутый небес! О! Если бы я мог, я б собственной рукою Злодея моего на части разорвал, Втоптал бы в прах его безжалостной ногою И прах бы по полю с проклятьем разметал… Молчи, молчи, Дунай! Теперь твой шум сердитый Ничто пред бурею, которая кипит В душе преступника, спокойствием забытой… Она свирепствует — пусть все теперь молчит!

36

Монолог Святополка Окаянного (с. 84). Впервые — Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976. Историческая основа — летописные предания из «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина.

Святополк (ок. 980-1019) — туровский князь, в междоусобной борьбе за киевский престол убил своих братьев — князей Бориса Ростовского, Глеба Муромского и Святослава Древлянского, получил прозвище Окаянный. Потерпев поражение от Ярослава Новгородского, пытался бежать в Польшу, к своему тестю польскому королю Болеславу, но в пути умер.

Начало 1830-х годов

СМЕРТЬ СВЯТОСЛАВА [37]

«Послушай совета Свенельда [38] младого И шумным Днепром ты, о князь, не ходи; Не верь обещаньям коварного грека: Не может быть другом отчаянный враг. Теперь для похода удобное время: Днепровские воды окованы льдом, В пустынях бушуют славянские вьюги И снегом пушистым твой след занесут». Так князю-герою Свенельд-воевода, Главу преклоняя пред ним, говорил. Глаза Святослава огнем запылали, И, стиснув во длани свой меч, он сказал: «Не робкую силу правитель вселенной — Всесильный Бельбог [39] — в Святослава вложил; Не знает он страха и с верной дружиной От края земли до другого пройдет. Не прежде, как стихнут славянские вьюги И Днепр беспокойный в брегах закипит, Сын Ольги [40] велит воеводе Свенельду Свой княжеский стяг пред полком развернуть». Вот стихнули вьюги, и Днепр неспокойный О мшистые скалы волной загремел. «На родину, други! В славянскую землю!» — С улыбкой веселой сказал Святослав. И с шумным весельем вскочили славяне На лодки и плещут днепровской волной. Меж тем у порогов наемники греков Грозу-Святослава с оружием ждут. Вот подплыл бесстрашный к порогам днепровским И был отовсюду врагом окружен. «За мною, дружина! Победа иль гибель!» — Свой меч обнажая, вскричал Святослав. И с жаром героя он в бой устремился; И кровь от обеих сторон полилась; И бились отважно славяне с врагами; И пал Святослав под мечами врагов. И князю-герою главу отрубили, И череп стянули железным кольцом… И вот на порогах сидят печенеги, И новая чаша обходит кругом…

37

Смерть Святослава (с. 86). Впервые — Ершов П. П. Конек-горбунок. Стихотворения. Л., 1976.

Святослав I (?-972) — князь киевский, сын князя Игоря, выдающийся полководец, разгромил Хазарский каганат, совершал походы в Волжскую Болгарию и Болгарию. Погиб в сражении с печенегами, союзниками Византии, у днепровских порогов. По легенде, печенеги сделали из черепа Святослава чашу, из которой пили на пирах.

38

Свенельд — воевода, служивший нескольким киевским князьям, вместе со Святославом участвовал в походах против болгар и греков.

39

Бельбог — в славянской мифологии божество, олицетворяющее светлые силы природы, противопоставлялся Чернобогу — божеству тьмы.

40

Ольга (?-969) — мать Святослава, киевская княгиня.