Стихотворения

СЛЕЗЫ

Горько плачет роза, в темень отряхая Липкие от слез ресницы лепестков… Что так горько, горько плачешь, золотая? Плачь же, плачь: я строго слезы сосчитаю, Разочтемся навсегда без дураков! Ни слезам я, ни словам давно не верю И навзрыд давно-давно не плакал сам, Хоть и знаю, что не плачут только звери, Что не плакать — это просто стыд и срам! Плачь же, друг мой, слез притворных не глотая, И не кутай шалью деланную дрожь… Как тебе я благодарен, золотая, За ребячество, дурачество… за ложь! Видишь: ведь и я хожу от двери к двери, И по правде: сам не знаю, как же быть? Ведь не плачут, ведь не плачут только звери… Как бы я хотел тебе, себе поверить, И поверив слову, снова полюбить! <1930>

«Не знаю, друг, с тоски ли, лени…»

Не знаю, друг, с тоски ли, лени Я о любви не говорю: Я лучше окна растворю — Как хорошо кусты сирени Чадят в дождливую зарю! Садись вот так: рука к руке, И на щеке, как на холстинке, Лежавшей долго в сундуке, Смешай с улыбкою морщинки: Ведь нет уж слова без заминки На позабытом языке! Да и о чем теперь нам спорить И говорить теперь о чем, Когда заискрилось в проборе?.. Мой милый друг, взгляни на зорю С ее торжественным лучом! Как хороши кусты сирени, Дорога, лес и пустыри В благословении зари!.. Положь мне руки на колени И ничего не говори Ни о любви, ни об измене! <1931>

«До слез любя страну родную…»

До слез любя страну родную С ее простором зеленей, Я прожил жизнь свою, колдуя И плача песнею над ней. В сторожкой робости улыбок, В нахмуренности тяжких век, Я видел, как убог и хлибок, Как черен русский человек. С жестокой и суровой плотью, С душой, укрытой на запор, Сберег он от веков лохмотья Да синий взор свой, да топор. Уклад принес он из берлоги, В привычках перенял он рысь, И долго думал он о Боге, По вечеру нахмурясь в высь. В ночи ж, страшась болотных пугал, Засов приладив на двери, Повесил он икону в угол В напоминание зари. В напоминание и память О том, что изначальный свет Пролит был щедро над полями, Ему же и кончины нет. И пусть зовут меня каликой, Пусть высмеет меня юнец За складки пасмурного лика, За черный в копоти венец, И часто пусть теперь с божницы Свисает жидкий хвост узды, Не тот же ль синий свет ложится На половицы от звезды?! Не так же ль к избяному брусу Плывет, осиливши испуг, Как венчик, выброшенный в мусор, Луны печальный полукруг?! А разве луч, поникший с неба, Не древний колос из зерна?.. Черней, черней мужичьи хлебы, И ночь предвечная черна… И мир давно бы стал пустыней, Когда б невидимо для нас Не слит был этот сполох синий Глаз ночи и мужичьих глаз! И в этом сполохе зарницы, Быть может, облетая мир, На славу вызорят пшеницу Для всех, кто был убог и сир. И сядем мы в нетленных схимах, Все, кто от века наг и нищ, Вкусить щедрот неистощимых, Взошедших с древних пепелищ. Вот потому я Русь и славлю И в срок готов приять и снесть И глупый смех, и злую травлю, И гибели лихую весть! <1930>

"В поле холодно и сыро…"

В поле холодно и сыро, В небе вечный млечный сон, И над миром, как секира, Полумесяц занесен. Смерть в такую ночь колдует, Тени множа и кружа, И неслышно ветер дует К нам с иного рубежа. И дрожу я и бледнею, И темнеет голова, Но черчу я перед нею Заповедные, слова. Не страшусь я силы вражей, Хоть пуглив я, как сурок,— Вкруг меня стоят на страже Золотые пики строк. И когда по дальним лехам Промелькнет косая тень, Поневоле встретишь смехом Напоенный солнцем день. Зима 1930 — 1931

"Не мечтай о светлом чуде…"

Не мечтай о светлом чуде: Воскресения не будет! Ночь пришла, погаснул свет… Мир исчезнул… мира нет… Только в поле из-за леса За белесой серой мглой То ли люди, то ли бесы На земле и над землей… Разве ты не слышишь воя: Слава Богу, что нас двое! В этот темный, страшный час, Слава Богу: двое нас! Слава Богу, слава Богу, Двое, двое нас с тобой: Я — с дубиной у порога, Ты — с лампадой голубой! Зима 1930 — 1931

"Я с завистью гляжу, когда с лопатой…"

Я с завистью гляжу, когда с лопатой, Вскочивши на ноги чуть свет, Ободранный, худой, лохматый У дома возится сосед. Он устали в труде не знает: То с топором, а то с пилой, Зато в избе его витает Дух обогретый и жилой. Какая это радость! Счастье Какое в этой хлопотне! Пускай угрюмое ненастье Висит дерюгой на плетне, Пусть вьюга пляшет, как цыганка, Со свистом обегая кров: И дров на печь и на лежанку И сена хватит на коров — Спокойно можно спать ложиться С проконопаченным двором!— Вот мне бы так с пером сдружиться, Как он сдружился с топором. <1931>

"Как не любить румянец свежий…"

Варваре Клычковой

Как не любить румянец свежий И губ едва заметный пух, Но только с каждым днем все реже От них захватывает дух… Черней виденья с каждым годом И все безрадостнее явь: Как тягостна дорога бродом, Где надо бы бросаться вплавь! Сколь наша жизнь полна терзанья, Как до смешного коротка!.. И вот последнее признанье Срываю с кровью с языка! Пусть будет эта кровь залогом Судьбе с ее лихой игрой, Когда она в пути убогом Вновь брезжит розовой зарей!.. И пусть, как пахарь торопливый, Морщину тяжкую судьба Положит вперекос на ниву Глубоко вспаханного лба! Так старец, согнутые плечи Расправив и стуча клюкой. Виденью юности навстречу Спешит с протянутой рукой. И даже у ворот могилы, Скользя ладонью по холсту, Как бы лаская облик милый, Хватает жадно пустоту. Декабрь 1931 — 1932

ИЗ ЦИКЛА «ЗАКЛЯТИЕ СМЕРТИ»

I

Не спится мне перед отъездом, Не спит и тополь у окон: Давно он все прочел по звездам, Чего не знает он?.. По саду бегает русалка, И листья падают с осин, И облака плывут вразвалку С поминок на помин… И свет висит на частоколе, Бери хоть в руки этот свет… И вот: судьбы моей и доли И не было и нет! Но не страшна мне злая участь И жалко не убогий кров: Мне жаль узорность снов, певучесть И лад привычный слов! Я жив не о едином хлебе И с легким сердцем бы прилег Под куст, когда б пошел мой жребий, Мой мирный жребий впрок! Но знаю я: с такой любовью Никто, к околице припав, Не соберет к себе в кошёвье Следов русалки с трав!

II

Сколько лет с божницы старой Охранял наш мир и лад Золоченою тиарой Спаса древнего оклад! Претворял он хлеб и воду Жизни в светлые дары, И заботливые годы Тихо падали с горы… Мирно падал год за годом, Дед из кросен саван сшил И в углу перед уходом Все лампады потушил! С той поры отец пьет водку, И в избе табачный чад, И неверная походка Появилась у внучат… Да и сам я часто спьяна Тычу в угол кулаки, Где разжились тараканы И большие пауки! Где за дымкой паутинной В темном царстве стариков Еле виден Спас старинный И со Спасом рядом штоф.

III

Я сплю тяжелым жутким сном, Чуть слышно изредка вздыхая, Когда проходит за окном Старуха вещая, глухая! На ней изношенный чепец Все с той же лентой полинявшей… И был какой же я глупец, Его за облако принявши! …И с плеч узористая шаль Спадает складками сухими… Как было больно мне, как жаль Узнать твое другое имя! Теперь я знаю, тяжким сном Как бы навеки засыпая, Что за гадалка за окном Стоит костлявая, слепая… И странный ведом мне покой, Когда, чуть скрипнувши в приделке, Она холодною рукой Подводит часовые стрелки! И крика я не пророню, Хотя и душно мне, и жарко… И пробуждению и дню Дивлюсь, как лишнему подарку!

IV

Всё те же у родного дома Кривые межи под овсом, И светят зори по-былому, Катясь за рощу колесом… Лишь на болоте к самой тверди Труба взметнулась на дыбы, И съехали от страха жерди На крыше матери-избы! Но как и встарь, поля убоги, Печален мой родимый край, Все так же виснет у дороги Луны пшеничный каравай… И сотни лет во мгле незрячей Под сиротливой синевой К нему уносится собачий Голодный бесприютный вой.