Стихотворения

«Мы в горькой напасти…»

Мы в горькой напасти Друг друга калечим И мучим… Звериные пасти В лесу человечьем, Дремучем… А мимо берлоги, Что сердцем на горе Назвали, Олень златорогий Проносится в зори И дали… <1928>

«Пока из слов не пышет пламя…»

Пока из слов не пышет пламя И кровь не рвется на дыбы, Я меж бездельем и делами Брожу, как мученик судьбы!.. Не веселит тогда веселье И дело валится из рук, И только слышен еле-еле Мне сердца дремлющего стук!.. Потянутся лихие годы В глухой и безголосой мгле, Как дым в осеннюю погоду, Прибитый дождиком к земле!.. И безглагольности суровой, В бессловной сердца тишине Так радостно подумать мне, Что этот мир пошел от слова… <1929>

«У каждого есть маленькая тайна…»

У каждого есть маленькая тайна — В походке, в голосе, в разрезе глаз… Не потому ли, встретившись случайно, Невольно мы волнуемся подчас. Так жадно в первый миг до складки платья Мгновенный все охватывает взгляд. И, словно молния, рукопожатье Пронизывает с головы до пят… Потом, обегавшись, как зверь со зверем, Мы изредка обходимся без лжи, И в страстный миг до полноты не верим, Какую правду сердцу ни скажи!.. Не потому ль, себя оберегая, Ты с каждым днем становишься немей, За вымысл принимая, дорогая, Невероятие души моей. <1928>

«Ко мне мертвец приходит…»

Ко мне мертвец приходит В глазах с немой тоской, Хотя и нет в природе Обычности такой… Он — гость иного царства И ходит много лет… Нет от него лекарства И заговора нет… Нет от него молитвы, Да я и сам отвык Молиться, в память битвы Повеся в угол штык… Мне штык был другом добрым… Защитник мой и страж, Не раз, прижатый к ребрам, Он отбивал палаш… Но раз безвестный ворог, Припертый им врасплох, Скатился под огорок, Отдав последний вздох… С тех пор ко мне он ходит В глазах с немой тоской И по подушке водит Холодною рукой… И вот теперь покаюсь, Что, затаивши крик, Спросонья я хватаюсь За мой бывалый штык… И часто вместе с гостем Мы слушаем вдвоем, Как, разбирая кости, Хрустит он лезвиём… <1929>

«Черныш — чудная птица…»

Черныш — чудн а я птица, Он любит глушь и тишь, И как не покреститься, Когда слетит черныш?.. По крайности в рубаху Мужик сует кресты, Когда черней монаха Он сядет на кусты… С такой он бровью пылкой, И две его ноги По самые развилки Обуты в сапоги. И стоит, если близко, Вглянуться в кулачок: Он в траурную ризку Завернут, как дьячок!.. И слышал я поверье, Что у него с хвоста Торчат такие перья, Быть может, неспроста… Что этот хвост на лиру Походит всем на вид, С какой ходил по миру Блаженный царь — Давыд!.. И что в исходе ночи Теперь в лесную сырь Черныш весной бормочет За мужика псалтырь… Что раннюю достойну Он правит у реки, И могут спать спокойно На печках мужики. <1929>

«Меня раздели донага…»

Меня раздели донага И достоверной были На лбу приделали рога И хвост гвоздем прибили… Пух из подушки растрясли И вываляли в дегте, И у меня вдруг отросли И в самом деле когти… И вот я с парою клешней Теперь в чертей не верю, Узнав, что человек страшней И злей любого зверя… <1929>

«Бежит из глубины волна…»

Бежит из глубины волна, И круто выгнув спину, О берег плещется она, Мешая ил и тину… Она и бьется, и ревет, И в грохоте и вое То вдруг раскинет, то сорвет Роскошье кружевное… И каждый камушек в ладонь Подбросит и оближет, И, словно высекши огонь, Сияньем сквозь пронижет!.. Так часто тусклые слова Нежданный свет источат, Когда стоустая молва Над ними заклокочет!.. Но не найти потом строки С безжизненною речью, Как от замолкнувшей реки Заросшего поречья!.. Нет прихотливее волны И нет молвы капризней: Недаром глуби их полны И кораблей, и жизней!.. И только плоть сердечных дум Не остывает кровью, Хоть мимо них несется шум И славы, и злословья!.. <1929>

«Крикливы и прожорливы вороны…»

Крикливы и прожорливы вороны, И по-лесному вежливы дрозды, И шагу без глубокого поклона Не сделают грачи у борозды… Нет ничего красивее оборок И подвенечных платьев голубей; Сова сонлива, ястреб быстр и зорок, Пуглив, как мелкий жулик, воробей… Имеет признак каждое творенье: Заливист соловей и робок чиж… Откуда же такое удивленье, С каким ты на меня всегда глядишь?.. <1929>

«Плывет луна, и воют волки…»

Плывет луна, и воют волки, В безумии ощерив рот, И ель со снежною кошелкой Стоит, поникнув, у ворот!.. Закрыл метельный саван всполье И дальний лес, и пустоша… И где с такой тоской и болью Укроется теперь душа?.. Все слилось в этом древнем мире И стало все теперь сродни: И звезд мерцание в эфире, И волчьи на снегу огни!.. <1929>

«Когда вглядишься в эти зданья…»

Когда вглядишься в эти зданья И вслушаешься в гул борьбы, Поймешь бессмыслицу страданья И предвозвестия судьбы… Здесь каждый знает себе цену И слит с бушующей толпой, И головой колотит в стену Лишь разве глупый да слепой… Здесь люди, как по уговору, Давно враги или друзья, Здесь даже жулику и вору Есть к человечеству лазья! А я… кабы не грохот гулкий Безлунной полночью и днем, Я в незнакомом переулке Сказал бы речь пред фонарем… Я высыпал бы сотню жалоб, Быть может, зря… быть может, зря. Но так, что крыша задрожала б, Потек бы глаз у фонаря!.. Я плел бы долго и несвязно, Но главное — сказать бы мог, Что в этой мути несуразной Несправедливо одинок!.. Что даже и в родной деревне Я чувствую, как слаб и сир Пред непостижностию древней, В которой пребывает мир. <1929>

«Рыбак, не езди в бурю…»

Рыбак, не езди в бурю, Когда со дна на берег Бегут в лохматой шкуре Чудовища и звери… Пусть сеть другой закинет, От месяца улыбку Приняв в седой пучине За золотую рыбку… Челнок его потонет, Не выйдет он на сушу… Себя он похоронит, Погубит свою душу!.. К утру уймется качка И стихнет ветер крепкий, И вдовая рыбачка Сберет на память щепки… А ты восславишь солнца Ликующую славу И парус с плоскодонца Прибережешь на саван!.. Рыбак, не езди в бурю, Когда со дна на берег Бегут в лохматой шкуре Чудовища и звери… <1929>