Стихотворения

«Иду в поля за Божьей данью…»

Иду в поля за Божьей данью На голоса привольных птиц. Ах, я устал клониться ниц, Тая надгробное рыданье У человеческих гробниц… Еще пылает мак, как пламя, Как душ непогребенных след, Но нет отчаяния — нет; И в узелочке за плечами Такой неизъяснимый свет. И я слежу живые звенья С зари летящих журавлей — То вестники грядущих дней Отдохновенья и забвенья И обновления полей… <1922>

«Глядят нахмуренные хаты…»

Глядят нахмуренные хаты, И вот — ни бедный, ни богатый К себе не пустят на ночлег,— Не все ль равно: там человек Иль тень от облака, куда-то Проплывшая в туман густой; Ой, подожок мой суковатый, Обвитый свежей берестой, Родней ты мне и ближе брата! И ниже полевой былинки Поникла бедная душа: Густынь лесная и суглинки, Костырь, кусты и пустоша — Ой, даль моя, ты хороша, Но в даль иду, как на поминки! Заря поля окровенила, И не узнать родимых мест: Село сгорело, у дороги Стоят пеньки и, как убогий, Ветряк протягивает шест. Не разгадаешь: что тут было — Вот только спотыкнулся крест О безымянную могилу. <1922>

«Монастырскими крестами…»

Монастырскими крестами Ярко золотеет даль. За прибрежными кустами Спит речной хрусталь. За чудесною рекою Вижу: словно дремлет Русь, И разбитою рукою Я крещусь, крещусь. Вижу: скошенные нивы, По буграм седой костырь, Словно плакальщицы, ивы Склонены в пустырь. По лесам гуляет осень, Мнет цветы, стряхает лист. И над нею синь и просинь И синичий свист. Та же явь и сон старинный, Так же высь и даль слились; В далях, в высях журавлиный Оклик: берегись! Край родной мой (все, как было!) Так же ясен, дик и прост, — Только лишние могилы Сгорбили погост. Лишь печальней и плачевней Льется древний звон в тиши Вдоль долин родной деревни На помин души, — Да заря крылом разбитым, Осыпая перья вниз, Бьется по могильным плитам Да по крышам изб… <1922>

«У моего окна такая высь и ширь…»

У моего окна такая высь и ширь, Такая тишина, отрада и обилье: Под ношей гнется сад, за ним, как плат, — чигирь, А по бокам дубки стоят, сложивши крылья. Забудь же, друг, беду, сгони с унылых глаз Печаль и глянь без слез хоть раз с любовью: Звезду прекрасную принес вечерний час И свет для нас зажег у изголовья. О, тих ты и прозрачен, синий полог звезд, И я живу, живу, — не ожидая срока. И лишь, как памятка о родине далекой, Вдали с крестами деревянными — погост. Лежат там пахари, степные косари, Переодетые в солдатские шинели,— И запеклись уста, и щеки посинели, И очи на зарю, но холодней зари. И донесение последнее, — в обшлаг Вспехах засунута напутная молитва. О, будь благословен твой каждый робкий шаг, И друг, и враг, бежавший с поля битвы. <1920,1923>

ЛИСИЦА

Певчей птице ли, зверю ли, рыбе ль Положен свой зарок и свой век, И один лишь, взлюбивший погибель, Без зарока живет человек… Пробежит ли по насту лисица-воровка, А цепочка за ней у толка — Потому-то петлей бельевая веревка Часто вдруг упадет с потолка… Не заметит хозяин: огонь у соседа, Сплюнет в угол, поправит очаг И не видит, не ждет, что охотник по следу Размыкает со сворки собак. Станет зыбко и жутко: да вдруг и повиснет Все до времени, все до поры: Человечьи следы у могилы, а лисьи Пропадают всегда у норы. <1922>

«Стала жизнь человечья бедна и убога…»

Стала жизнь человечья бедна и убога, Зла судьба, и душа холодна. Каждый втайне грустит: как уютна берлога, Где ютились один и одна. Ведь у двери есть уши, и видят нас стены. Слепо сердце, немотна любовь,— Оттого за любовью и ходит измена, А вино так похоже на кровь… Стали наши часы и минуты короче — Мы родимся к утру неспроста: За туманом — заря, за обманами — очи, И дурманом дымятся уста… Суждено человеку лихое кочевье, И тоска по одной и одном; А ведь, может, в лесу тоже ходят деревья: Шапкой в небо, а в землю — корнём. <1923,1927>

ЛУНА

У мира нет нигде начала, И значит, нет ни в чем конца, Как нет заветного причала У бесприютного пловца… А мы по телу и по духу Начало знаем и конец: Из жизни в смерть земля-старуха Несет свой заревой венец!.. И будет час: из рук от страху Дорожный выпадет костыль — И впереди не будет праху, А позади лишь прах и пыль!.. Не потому ль и не за тем ли Глаза подлобные луны, Когда они глядят на землю, Людской судьбой удивлены: На лоб завьется прядь от чуба, Зальет ресницы синева, Но судорожно шепчут губы Насторожённые слова… И по щеке слеза немая Бежит с отяжелевших век… …Но сладко спит вся тварь земная, Не взглянет в небо человек!.. Не видит он, как синь с сусалом Под бровь в полусмеженный глаз На лике строгом и усталом Кладет суровый богомаз!.. <1926–1927>

ИВАНУШКА

Иванушка — рубаха-парень, Кровь с молоком, в плече — сажень, Крутая грудь — кузнечный сварень, Да ходит сваха — злая старень: Ему высватывает пень… Из леса, где шумят березы, Глядит пенек с речной косы,— На нем в урочные часы Горят Аленушкины слезы Светлее утренней росы. И не прогонишь злую сводню, И не отмашешь от окон Ни свечкой, ни крестом господним, Ни черным словом преисподним, Ни вербным прутиком с икон. Зато и святки с ней — не в святки,— Не до гульбы, не до потех: Эх, даже кудри — только смех, Коли зипун — латы да латки, Да дыры черные прорех… Коли у барыни в палате Щенков выкармливает мать, А тяти нет — давно нет в хате: Ушел он в каторжном халате За суку барскую страдать… Глядит в окно луна-сычиха, В окно стучит сиротка-ель, Грозит веревкою качель, И гонит девок Салтычиха — Простоволосая метель… Метель селом бредет вразвалку, В руке колодезная жердь… Сидит Аленушка за прялкой — И ей не больно и не жалко, Что скоро в гости будет смерть. У Салтычихи руки — крюки, На пальцах — когти как крючки, И бородавки как сучки, И шевелятся две гадюки В бровях нахмуренных — зрачки… Как в терему, под белой елью Горит крещенская свеча,— Сидит подружка за куделью, И кровь с иглы на рукоделье, Как нитка красная, — с плеча… Подружка шьет ему рубаху, Обводит ворот кумачом, Чтоб не тужилось ни о чем, Чтоб — коль судьба — так уж без страху На плаху лечь пред палачом… Палач угрюм и нем, как рыба; Широк у Салтычихи двор: Среди двора качель, как дыба, Под дыбой — плаха и, как глыба, На плахе — пудовой топор. И кто качался на качели, Тому не мил был белый свет,— О том уж и помину нет, О том и ветры отшумели И замели поземкой след. Иванушка нескладно скр о ен, Замешан круто, крепко сбит; Вскормлен землей, слезами вспоен И весь он — как Аника-воин, А сердце — как аникин щит… От века — доброта и сила, От века — могута и лень: И, знать, занялся в кудрях день, Иль то гнездо Жар-птица свила Под рваной шапкой набекрень?!. В очах — два озера и небо, В плечах почила ширь полей, А зубы с черствой корки хлеба, С воды озерной — на потребу — Озерной кипени белей… Глядит в окно луна-сычиха, И белой ручкой ель стучит, А кровь с иглы точит-сочит, И кровь, как нитку, Салтычиха Из груди девичьей сучит… Подружка ждет его и манит, До пяток косы — два пайма, В очках как будто роща вянет. Когда за рощею туманит И от зари плывет кайма. Подруга шьет ему рубаху, Кладет на ворот багрянец, Чтоб по селу с конца в конец Прошел Иванушка на плаху, Как красной горкой под венец… Не плачь, Аленушка, на кику, Не порти белого лица: Есть у Иванушки-Аники Зубец от вил, острее пики, Коса, вернее кладенца… Над ним крещенской полуночью Сквозь кровлю светится звезда; В руках луч месяца — узда; Как колокольчиком, стрекочут Сверчком запечным повода… Под ним, как конь, звенит подпругой И пышет глиняная печь, И мчит его в пургу и вьюгу, — И не зипун уж, а кольчуга Спадает с богатырских плеч. Закинет соху он за тучу И на полях нахмурит бровь, И потечет по полю кровь, И прорастет крапивой жгучей Мечом запаханная новь… И руки вспружатся, как клешни, И на устах замрут слова, И там, где годы в сини вешней Качалась под окном скворешня, — Качнется вражья голова… Не будет песен и запевок, Замолкнет колокольный звон, Зайдет луна за небосклон, И семьдесят безумных девок Стучаться будут у окон… Стучаться будут у порога, Будить и звать хребетный люд,— И, кто вчера молился Богу, В полуночь выйдет на дорогу И будет яростен и лют. Как в пашню, втянется в заплечье, Не будет пить, забудет есть… Как листопад — куда невесть — На ветер жизни человечьи Вскружит Иванушкина месть! Но не для ради злой потехи Он будет ратовать и мстить: В полях заря поставит вехи, Где наземь сбросит он доспехи, Чтоб всё забыть и всем простить. <1924,1927>

«Дрожит, трясется и боится…»

Дрожит, трясется и боится, Но льнет к забору слабый зверь! И, пролетая мимо, птица С тоской оглядывает дверь… А вдруг да где-нибудь объедок, Сухая корка от куска? Вот только что-то зверь стал редок, И птица сделалась редка?.. Дубна мелеет и на плесе, Как плешь, за тростниками мель, И разве только на откосе От леса уцелела ель… Пройдешь по гарям и по сечам, И пнем прикинется глухарь… Да, похвалиться больше нечем, Как раньше похвалялись, встарь! Ни медведей уже, ни рысей, Вот разве кошек много зря… И, всё старей и белобрысей, К селу склоняется заря… И даже с поймы тонкошёрстый Подался заповедный лось… Не диво: вширь и вдаль на версты Село у леса разлеглось! И я им вслед за тонкой дымкой Укромной песенки моей Иду неспешной невидимкой Для зрячих и слепых людей… <1927>

«Врага я зорко чую за собою…»

Врага я зорко чую за собою, Хотя немного у меня врагов! И сам-то рад я уступить без бою Мою любовь, пристанище и кров! И не услышу я, и не замечу, Хоть напряжен до боли глаз и слух, Когда пройдет с улыбкою навстречу Иль тихо вслед меня окликнет друг! Уж лучше друга верного обижу, Чем попаду врагу в несытый рот. Увы, метла панельная мне ближе, С которой я ночую у ворот! По крайности мы с нею друг у друга Не вырвем ничего из-под руки: Я луг косил, она цвела средь луга, А потому и здесь мы земляки! Здесь у нее и у меня приметы: От неба — взор, улыбка — от зари! И словно хвост от бешеной кометы, Из улиц в переулки фонари! Из переулков в улицы — погоня! Кто враг? Где друг? В чем жизнь и что судьба? В ответ мятутся огненные кони, Гудит, ревет булыжная труба! И не спастись, не скрыться и не крикнуть, Разбившись головою о помост, И к этим синим клочьям не привыкнуть, Где нет ни крыл заоблачных, ни звезд! <1926,1930>

«Грибы садятся у дороги…»

Грибы садятся у дороги, По пояс зарываясь в мох, Чтоб мог их и старик убогий Собрать в плетеный кузовок! И чем тропа лежит прямее, Тем возле ягода крупней, Но человек, не разумея, Шагает в жадности по ней! Да хуже он, чем зверь рыскучий: Раскрывши рот, нахмуря бровь, Не видит, как с его онучей Стекает ягодная кровь… Он рвется в глушь, все дальше в чащу, Куда не проникает свет, Как будто ягода там слаще… А там и ягодника нет! И всё ж, когда пышна опушка, И близко стройка и вода, Как звонко счетница-кукушка Кукует сроки и года! Как льется синь тогда на реку, И за рекой — какой покой! Ах, даже травка к человеку Под окна тянется рукой! И даже скучная ворона Летит на пашню, как на пир, Когда заря венчает мир, Как новобрачная корона! <1927,1930>