Стихотворения

1969

«Как будто — в веках Сорок пятый…»

Как будто — в веках Сорок пятый. Как будто — в глубинах времен. А здесь — в современности — датой И зыбкою памятью — он. А был он великою явью, А был он — вершиной вершин. Закрою глаза и представлю И шествие наших машин, И нас — на вершине Победы. Мгновенье! Ты — чудно! Постой… Но — годы летят, как кометы, С растущей все быстротой. Как будто — вчера лишь расстались, А где он? Моли — не моли… И вы в Сорок пятом остались, В веках, ветераны мои. И новые годы — как глыбы — Над тем, Сорок пятым, моим. Лишь воспоминанья, как рыбы. Всплывают, сверкая над ним. И видим себя мы такими, Кем были мы в возрасте том. А люди нас видят другими, Какими мы стали потом. Лишь дети — с тогдашними — с нами — По нашим маршрутам пошли, Как птицы, звеня голосами, Все нашими видя глазами, И в этом — надежда земли.

1970

На юбилее

С. Наровчатову

Еще ходившие не грузно, Прицельные, как при стрельбе, Мы заявили всесоюзно И всенародно о себе, О поколении поэтов, Пришедших нежными с войны. Еще нам — тысячи рассветов До юбилейной седины. Знавали мы и попадания На фронте, в жизни и в стихах. Знавали мы и пропадания Не только без вести в боях. И все-таки прошли знаменно Путь от войны до седины. Под юбилейные знамена Теперь мы вместе сведены. Припомним лучшие минуты — А не пропащие часы. Припомним в нашу честь салюты. — Положим это на весы. И зависть в юношей зароним, Чуть прихвастнем, чуть утаим, И малость гордости позволим Себе и сверстникам своим.

1971

Письмо Чуйкова

Покоя нет. Покой нам только снится.

А. Блок

Я получил от маршала Чуйкова — С курьером — персональное письмо. Не ожидал послания такого. Запомню это утро и число. Бросаю все — заботы, телефоны, Свидания. Дискуссии. И — дом. На краткий курс гражданской обороны Я приглашался маршальским письмом. …Мы жили в доме отдыха (спасибо!), Но — служба, как положено бойцам. Режим был снисходительнейшим, ибо Герои снисходительны =к певцам. Но — чувствую: у века я — невольник: Я в тайны обороны той вникал — И расцветал от радости, как школьник, И — встретясь с беззащитностью — сникал. Покоя нет. Покои все потеряны. Нам даже сниться перестал покой: Когда я спал — убийственные термины, Что коршуны, кружили надо мной: «Ракеты», «облученье», «мегатонны», «Чума», «холера», «ядерный удар»… Давила современность многотонно. Все нервы завертелись, как радар. Днем — думаешь: в учебном этом рвенье, Иль — издали любимую любя, Сидишь и вдруг — обуглишься в мгновенье, Ни — мира. И ни — милой. Ни — тебя… К нам приезжал, на встречу с нами, маршал, Бессмертный сталинградский бог Чуйков. Сегодня он — и ласковей и старше Того — героя волжских берегов. Мы победили все и — каждый лично. Но — пусть не повторится Сталинград (И — не дай бог — новейший вариант…) Мы курсы завершили на «отлично». Я был в тот день, как лейтенантик, рад.

1970

Полчаса

А. Николаеву

Я должен человеку полчаса! Была такая в жизни полоса, Что для меня исчезли чудеса, — И вот поддержка, выручка его Нужны мне были более всего. Я получил их — к сроку — от него… Он накануне дьявольски устал, И все же раньше времени он встал. Отставил завтрак свой, оставил стол, Зашел в гараж, машину там завел Одной рукой (другая — на войне, И — время для него — ценней вдвойне). Он был солдат и с щедростью солдата Мне отдал тот подарок без возврата. Нам удалось несчастье отдалить. Но — как такой подарок отдарить? Мне удалось несчастье отвратить, Но не удастся время возвратить. Подарят книгу — можно отдарить. Такой отдарок можно повторить. Товарищи! Друзья мои! Родня! Все думается с этого мне дня: Долгов — в рублях — немного у меня, А вот долгов в минутах и часах — Не сосчитать, не взвесить на весах: Долги «в часах» — попробуй их сочти! — И жизнь вторая сложится почти.

1971

Ответ

Он говорит, что я придумал, Что я — татарин. А — зачем? Иль я — какой-нибудь «придурок» — И льгот испрашиваю тем — На приблизительность, неточность Стихов и песен прав прошу? Как бы на некую «подстрочность»? Иль — не по-русски я пишу? Или в каких нуждаюсь скидках Я в поэтическом строю? Среди ухватистых и прытких Каким-то «хлюпиком» стою, Неполноценностью «ударен, Как бы мешком из-за угла»? Иль мне сказать, что я татарин, — Какая выгода была? Иль — робок в поисках и пробах — И — непростительна строка? Да, я ж в поэзии — не промах! Да, я ж властителен пока. Под силу эта мне работа На поле русского стиха! Зачем придумывать мне что-то Там, где и правда — неплоха?

1971

Подпись под фотографией

Мне сказали в Гослите: — Книгу можно сдавать, Фотоснимок несите, И подпишем в печать… Разбираем с женою (Как же можно без жен?) Снимки — сидя и стоя Где я отображен. Будто это — работа, — Помогает семья… Разбираю я фото, Выбираю себя. Но — не нравятся что-то Снимки этого дня. Выбираем мы фото Молодого меня… Я считаю — законно… Это ж — тоже был я… И, таким вот запомня, Может, любят друзья. И — стихи в этом томе Тоже давние — есть, Сочиненные в громе, Громыхавшем не здесь, — Не в натопленном доме, А в землянках, не днесь, — В потрясающем громе, В том, что выгремел весь. Их — печатаю снова, И они ведь — портрет Человека, какого, Может, больше и нет… Но который когда-то Точно существовал! И с бесстрашьем солдата Против зла восставал. Тут — ни лака, ни сажи И — ни лировранья… Неживой если даже. Пусть — из небытия, — Все равно это — я же, Все равно — это я. Ощутил — не впервые — Эту боль — а давно: Неживые, живые — Это мы все равно. Это наши портреты, Неподдельны они. Это — наши приметы, Вечной славы огни, Обелиски и стелы, Заостренные ввысь. Это — наши расстрелы. Наша гибель и жизнь. Это все — нераздельно, Как окоп и курган; И — кто ранен смертельно, И живой ветеран; И — застывший гранитно, И — живой человек. Принимайте нас слитно, Нераздельно навек.

1972

«Забирают в музеи мои фотографии…»

Забирают в музеи мои фотографии, Моментальные снимки моей биографии, Пролетевшего времени смутные оттиски, Отгоревшего пламени дальние отблески. Получаю я письма как будто из прошлого — Ветераны мне пишут так много хорошего, Шлют мне — сквозь расстояния — воспоминания — Как угасших высоких салютов сияния. Приезжают смотреть на меня пионеры — Из грядущего, словно бы из «стратосферы», Чтобы с прошлым знакомиться как бы воочию, С той войной, что расплывчато снится им ночью. И архивы мои разбирают ребята. Все им кажется ценно и чуть ли не свято… Улыбаюсь я детям почти виновато, Привыкая к почетной судьбе «экспоната»… Понимая, что это — детали заката…

1972

«Не все стихи нужны народу…»

Не все стихи нужны народу. Не все стихи, что пишем мы. Бессчетно кануло их в воду, Чуть тронув души и умы. И жалким кажется призванье, И труд твой кажется нелеп… И снова — острое желанье Необходимым быть как хлеб.

1971

«Я начал с пафоса большого…»

Я начал с пафоса большого, С высокой веры в жизнь и в век, (И — ничего в душе больного), С восторга, с жара молодого, С рывка вперед, с движенья вверх; Я жизнь в активном темпе начал, С веселой быстрой суеты, Как на «Динамо» перед матчем, С азарта, с бега, с быстроты! Ах, как в глаза мои летели, В душе играя и царя, Деревья, женщины, метели, Народы, страны и моря! Как в бурю, жизнь воспринимая, Я, как язычник, в ней пылал, Не все, как надо, понимая, Я все же правильно шагал. Я знал и праздники и тризны, О прошлых днях я не скорблю. И словом горькой укоризны Я эту жизнь не оскорблю.

1963

«Мой век, меня ты не обидел…»

Мой век, меня ты не обидел, Мечом своим не разрубил. Благодарю за все, что видел, За все, что славил и любил. И за призвание поэта, За все родные имена, За то, что именно вот эта С рожденья родина дана, За чудо чудное такое, За счастье жизни и любви, За жизнь и смерть на поле боя И воскрешения мои, За восхожденья и восходы, За поклоненья и полон, За вдохновенья и высоты, И за восторги, и за стон; За то, что это все — не древность, Мой день — живой и голубой, За то, что есть во мне потребность Так разговаривать с тобой.

1957–1972