Стилист

Вечером выступление обязательно появится в социальных сетях. Чей выход соберёт больше лайков?

Лена выбрала для себя двухцветный балахон с хищным принтом. «шкуры желтого леопарда», с косой фиолетовой вставкой на груди, украшенный бриллиантами из пластмсассы. Юбка показалась ей совершенно лишней, а уж брюки — тем более. Даже дети знают, что в Африке, где охотятся на леопардов, штаны и юбка — не главные части одежды.

Насмеявшись в примерочной кабинке, Лена задушила в себе все эмоции и, решительно сдвинув занавеску примерочной, вышла на людское обозрение. Сделав пару нервных шагов, она вдруг столкнулась глазами с человеком в смешной кепке: он ей кого-то очень напоминал.

Юрик, которого Маруся привела на закупку одежды, услышал музыку и, как сомнамбула, двинулся туда, где разворачивалась весёлая игра двух манекенщиц. Он не сводил с них глаз и пытался ухватить своей травмированной извилиной суть воспоминаний.

Стилист будто попал в кривое зазеркалье. Вроде это всё уже случалось в его жизни, но сейчас повторяется в очень плохом формате! Какая-то зудящая яркая гадость что-то пытается ему напомнить. От бессилия Юрик заплакал.

Маруся, увидев, что он расстроился, вытащила Стилиста из толпы и стала утирать ему, как маленькому, лицо. А он терпел и смотрел на неё несчастными глазами, выдавливая из себя какой-то вопрос, который состоял из одного звука:

— О? О?

Она силком тащила его подальше от непонятного ей перфоманса, заставляющего его память копаться в ненужных воспоминаниях и восстанавливать свою прежнюю, не подходящую Марусе, жизнь.

Юрик не выносил любого насилия. Он тщетно пытался выдернуть свою руку из Марусиной, сопротивлялся, максимально выбрасывая в окружающее пространство свои руки и ноги, хватался за попадающиеся по дороге стойки, круговые вешалки, покупательниц. Вокруг него падало железо, скрипели ножки под кассами, обрывались ручки у пакетов, визжали и ругались тётки с красными лицами и девушки со злыми бровями. Кассирши терзали кнопку вызова милиции.

Маруся, собрав последние силы, вытолкала Юрика к эскалатору, и они относительно спокойно съехали на один этаж вниз. Дурацкая система спусков: «то эскалатор, то лестница» не давала Марусе шанса отдохнуть. На лестнице Алик-Юрик легко находил за что уцепиться. Она отдирала его пальцы от перил, подставляла подножки, тянула и пихала, ругаясь про себя чудовищными непечатными словами, стаскивая его всё ниже, к спасительному выходу. И какой же он, зараза, был тяжёлый, корчеобразный. Она вдруг оставила Стилиста в покое — сил не осталось волочить его дальше. Опустилась на ступеньки и сдалась. А он, почувствовав свободу, мгновенно успокоился, протянул ей руку, и они, как нормальные люди, вышли из боковой двери прямо к летнему кафе.

— Мороженого хочешь? — едва переводя дыхание спросила Маруся.

Он с любопытством принял из её рук эскимо «Каштан». Стилист абсолютно не помнил: что может быть под блестящей обёрткой. Маруся сняла фольгу с мороженого и ткнула его в рот Алику-Юрику, измазав немного ворот рубашки, потому что он уворачивался, а она не сразу попала. Стилист дотронулся языком до застывшего шоколада, зажмурил глаза, вспомнил этот восхитительный вкус. Его мозг активизировался, требовал новых зацепок, чтобы всё в голове стало на места. Та-дам! Такое яркое, приятное, знакомое защекотало нервы. Юрик впился глазами в манекен, стоящий прямо перед ним за стеклом магазина. Витрина арендовалась «Карамелями», и на манекене висело одно из странных платьев салона, а манекен для этого платья готовил он. Стилист изменил пропорции куклы, изготовил специальный парик, над которым трудился неделю. А на левой ладошке манекена он когда-то оставил свой автограф.

Юрик, не отрываясь смотрел на платье, морщил лоб и мычал, показывая на манекен. Неуклюжая Маруся стояла рядом в своём уродливом самодельном сарафане, из-под которого топорщилась мужская рубашка с жёстким воротом и мокрыми подмышками. Завершали картину колготки, которые собрались гармошкой над туфлями.

Марусю раздражал вид одежды, в которой нельзя пойти в магазин или на работу, поэтому, решительно подхватив Юрика под руку, она повела его к метро, подальше от старых воспоминаний.

Волосы у Юрика слегка отросли, скрыли швы, под которыми пряталась металлическая пластинка, защищающая высверленную хирургами лунку. Маруся стирала и гладила отцовские рубашки, которые он теперь носил, чистила его обувь, готовила — и чувствовала себя… Господи, кем же она себя чувствовала? Не жена, не мать, не любовница… Становилась у зеркала по утрам и говорила: «Корова!»

Ничего обидного, так её называла мать… Кормилица.

Она чувствовала, что жизнь меняется к лучшему. Всё теперь будет как у людей. Вот и мужчина в доме появился. Маша его научит разговаривать, он пойдёт на работу, можно же гардеробщиком или сторожем в детский сад. Денег немного, — но с двумя зарплатами хватит на жизнь. А сегодня она ему даст в руки мусорное ведро и покажет, как надо выносить мусор. Он такой послушный, благодарный, только очень грустный. Она сделает его счастливым. Мама приедет и научит Марусю печь пирожки. Это даже очень хорошо, что её мужчина такой немногословный и покорный. Не станет с собутыльниками на рыбалку ездить, в баню ходить водку жрать. Она из него сделает настоящего человека.

Стилист сидел, набычившись, на стуле и наблюдал, как воспитательница разводит в щербатой миске мыло. Он пытался догадаться: для чего? Но простые предметы в Марусиных ловких руках ничего ему не говорили. Она же задумала сбрить его рыжеватую бороду, которая портила её представление об ухоженном мужчине, вызывающем чувство семейного благополучия и счастья.

Воспитательница намылила щеки грустному Стилисту и взяла почти новый одноразовый станок, которым мать брила говяжьи галёнки для холодца. Но только бухгалтерша поднесла к лицу Стилиста голубенький женский приборчик для бритья, он вырвал его из Марусиных рук, покрутил возле своего носа, детально рассматривая, и дико рассмеялся. Потом бросил станок на пошарпанный пол, наступил на него ногой в самодельном тапочке и с видимым удовольствием раздавил хрупкую пластмасску. Теперь его внимание переключилось на самодельную обувь, шедевр ручного творчества и маниакальной экономии. Новый взрыв смеха ошеломил Машу. Она подумала, что надо вызывать психбригаду. Но он скоро успокоился, засунув тапочки и сломанную бритву в помойное ведро, вытер полотенцем мыло на щеках и заперся в ванной.

Маша собиралась на работу и, снедаемая всякими нехорошими предчувствиями, периодически выкрикивала:

— Аличек, что с тобой? Тебе плохо? Выходи, мне надо сказать тебе что-то важное. Я ухожу на работу, я ушла!

Она хлопнула дверью, но осталась в квартире, затаившись в коридоре.

В это врямя Юрик решал сложные проблемы с одеждой. Он избавился от тренировочных штанов с лампасами. Чужие трусы, которые выдала ему Маруся, больше похожие на юбочку теннисистки, чем на важную часть мужского гардероба, он тоже снял.

«Лучше вообще без трусов, чем это уродство!»

Его брюки сохли на трубе, и даже в измятом виде свой бренд защищали. Он натянул их на голый зад, пару раз попрыгав на носках, чтобы лучше сели. Настроение вроде стало получше. Стилист толкнул дверь и уверенно вышел навстречу Марусе, застывшей соляным столбом, — стройный, решительный и опасный.

— Аличек, что-то случилось? — испуганно промямлила она, пока не нащупав план своих действий.

И он вдруг ясно и громко ей ответил:

— Да!

Маруся бросилась к телефону звонить на работу, чтобы ей срочно выписали отгул по непредвиденным обстоятельствам.

11. Протокол

Геля и Лена пришли в «Карамели», расстроенные испорченным дефиле в ЦУМе, и принесли свои впечатления о странном лохе в кепке, который плакал, заламывал руки, глядя на выступление двух мажорных девиц, но толстая тётка, похожая на сотрудницу из психбольницы, увела его, попутно вызвав милицию.