Стилист
Шрифт:
— Воспитывать любишь? — усмехнулась та.
— Да нет. Просто дыма не переношу, — пожала плечами Маруся.
Она сейчас явно чувствовала, что её оценивают, и оценка эта «так себе».
«Ну, уж какая уродилась!»
— Не нравлюсь вам? — спросила с вызовом.
— Да нет, уже нравишься, если Юрку в другую веру обратила.
— Вы кем ему приходитесь? Вижу, что не мать, — смело заметила Маруся.
— Тётка я ему. Тётя Женя. Евгения Ивановна. Он у меня тут жил долго, в школу деревенскую ходил, из городской его мать забрала, там трудности были. Стресс и всё такое. Своих детей у меня нет. Он — самый близкий, самый родной. Я лечила его мелкие проблемы — ветрянка, ногу вывихнул,
Бекон царапал дверь, просил, чтобы его выпустили.
— Ты собаки боишься? Надо его выпустить из заточения, а то лаять сейчас начнёт, Юрку разбудит, — заволновалась Евгения Ивановна.
Маруся вжалась в кресло, и дог, цокая когтями, вошёл в комнату, обнюхал её и улёгся под столом, выставив в проход длинные ноги.
— Да, если бы не Бекеша, я бы пропала. Тут заводчики через дорогу живут. Они элитных щенков выращивают, а этот окрасом не вышел, и соска у сучки для него не хватило, большой помёт был… Приехали из собачьего клуба выбраковывать. То есть топить в ведре. Хорошо, что жена заводчика, женщина сердобольная, отдала нам Бекешу. Мы его с Юркой из пипетки кормили каждые два часа. Витамины, прививки, фарш с рынка. Сами того не ели, как его растили. Вон какой красавчик.
Дог лежал, положив морду на лапы, и внимательно следил за Марусей.
— Мне кажется, он хочет меня съесть.
— Да ты просто на его месте сидишь. Он в этом кресле спит. Привык к нему с детства. А теперь не помещается. Бывает, ночью спросонья падает с него. Так что будете спать — не бойтесь грохота. Это наш Бекеша с кресла свалился.
— Придётся переместиться, ведь не знаешь, до каких пор он такой вежливый, — Маруся встала и потрогала столешницу, на которой сидела тётя Женя. — Меня выдержит?
— Да, вполне, не то что эти современные. Ещё от моей бабушки. У него история есть. В оккупированном Минске во время погромов она увидала, как этот стол плыл по Свислочи. Не умея плавать, прыгнула в воду и добыла его. И волоком домой притащила.
Бекон неуклюже выбрался из-под стола и взгромоздился на любимое кресло, свесив голову с мягкого подлокотника. Ноги у него не помещались, лапы постоянно сползали и скребли по полу.
«Если эта толстуха хочет изменить Юрку — ей необходимо быть в курсе», — подумала тетка и с трудом начала запретную тему, которая отравляла её жизнь.
— Племянника мне привезли после нервного срыва. В школе над ним издевались. Матери ничего не рассказывал. Она поначалу его к докторам водила, мол, кричит по ночам, перестал учиться, уходит с уроков. Успокаивали нас: возраст переходный. Мать на хорошей должности в райисполкоме работала, курировала детские комнаты милиции. Однажды, знакомясь с делом одного из главарей местной шпаны, узнала в потерпевшем приметы своего сына. Дело закручивалось так, что вроде Юрка не потерпевший, а, наоборот, малолетний извращенец. Участники происшествия — уже здоровые кони, по которым плакала колония, — имели влиятельных родителей. Сестру ещё до разбирательства вызвали на ковёр с предложением покинуть структуру, так как матери гомосексуалиста не место работать среди честных и праведных чиновников. Она поменяла профессию, а Юрку привезла ко мне.
В местной школе он с трудом отсиживал уроки и безвылазно сидел в своей комнате. Никого не хотел видеть. Два раза приезжала мать, он ей даже дверь не открыл. Она ж его не защитила, а в ссылку ко мне отправила!
Кукол любил наряжать. Я умилялась, как он здорово это делает. А его надо было в какую-нибудь суровую секцию отдать — фехтование, карате, футбол.
В десятом отказался ходить на уроки физкультуры. Я пробовала выяснить: с чего бы?
Учитель физкультуры мне не понравился. Грубый солдафон. В конце нашего разговора объявил: «Чистоплюям, педикам и хилякам не место в нашем обществе». Я поинтересовалась: это что, про Юру? «Вот именно», — ответил и цыркнул слюной себе под ноги.До сих пор морда его красная перед глазами…
Евгения Ивановна замолчала, и мелок, который она держала в руках, вовсе раскрошился, припорошив пол под столом.
Чем больше тетка рассказывала про жизнь Стилиста, тем ярче разгорались в Марусиной голове ненавистные воспоминания о своей школе: грубых и жестоких шутках одноклассников, полнейшей беспомощности перед удачливыми мерзавцами, которые травили её, стараясь довести до истерики. Она научилась держать круговую оборону — огрызалась, ядовито подкалывала, могла шутя дать по соплям с неприятными последствиями для жертвы. А этот? Мямля. Терпел.
— Одиннадцатый класс Юрка сдал экстерном. Пока сидел дома, сделал два альбома рисунков с дизайном одежды. Я его поддерживала. Отослали его эскизы на конкурс. Взял второе место! Победителей ждал Краков. А мать заставила его на юридический пойти. Послушался, а потом ушёл с третьего курса. Тоже какая-то некрасивая история там случилась. Вроде преподаватель приставал к нему. Надо было в суд обратиться. Но у Юрки уже сформировался пунктик. Он не боролся. Бросил учёбу — и всё. Он не из бойцов. Шесть лет назад сестра ему квартиру купила в городе, и — живи как хочешь, только не позорь.
Маруся усмехнулась: «Вот бы ко мне такие воспитательные меры применили!»
— Стал известным стилистом. И не заходил ко мне лет пять. Теперь, вижу, он осмелел и приехал заявить, что всё у него изменилось. Так? — тётка наконец решилась взглянуть на слушательницу.
— Нет, не так, — сурово ответила Маруся. — Не помнит ваш Юрик настоящего своего имени. Я его зову Алик. Он откликается. Не знает, что он известный стилист и кто я для него — воспитательница, сестра, подруга… А я вроде дирижёра при нём: что показываю — то он вспоминает. Вопросов у меня много. Сама я пока не могу их решить. Очень хочу его вернуть в сегодняшний день. Только другим человеком. Поэтому очень прошу, вы его не называйте Юркой, называйте Аликом. Пусть он начнёт всё сначала. Я подала заявление на новый паспорт. У него будет другое имя — Альберт Шиян.
Маша вопросительно посмотрела на женщину, которая утирала слёзы подолом халата.
— Да, конечно.
— Ему некуда было идти — я привела его к себе домой. А сегодня мне негде ночевать.
— А ведь у Юрки есть замечательная квартира в центре. Если получит документы на другое лицо, то он может её потерять. Тут нужна консультация юриста. Не знаю, убережёшь ли ты его от прошлого. Везде у него есть те, кто его узнает, назовёт настоящим именем, напомнит прежнюю жизнь.
— Я надеюсь, что всё изменится. Я верю в это.
— Наивная ты, девочка. Но кто знает, может, твоя вера спасёт его. Ну ладно. Иди спать наверх. Он тут на диване пусть остаётся, не будем будить.
18. Паркетчика обижать нельзя!
Двое задержанных подрались между собой в обезьяннике.
Выясняли: кто этот дрыщ, который опознал свои ботинки с тайником. Дело осложнялось тем, что оба налётчика протрезвели и начисто забыли, из-за чего созрел план стукнуть по голове конкретного «жигана» и что они поимели из этого. Ими двигали абсолютно разные интересы. Одного занимала одна-единственная мысль — где добыть деньги на дурь, другой деньги умел зарабатывать и старался «идти по правильному пути», хотя и с неожиданными поворотами. Но бандитский проект принадлежал именно ему.