Стилист
Шрифт:
— Накапай мне пустырничка.
— Я ничего красного в своей одежде не терплю! — осторожно заметила Маруся. — Красное только проститутки носят!
— Императоры носили красные одежды! Красный — наивысшая степень качества личности, — возразил Юрик. — Красная — красивая. Красна-девица, лето красное, Красная площадь… Говорят: девушка-огонь, это значит, — горячая, сжигающая страстью, любовью, внезапная, трепещущая, след на всю жизнь, согревающая, тёплая, любимая, излучающая свет.
Он проговорил всё на одном дыхании, и Маруся инстинктивно задержала своё:
— Ладно, пусть платье будет красным, —
— Вот и ладненько, как-то договорились. Теперь давай поговорим о других цветах.
— Голубой — это вода, — уверенно произнесла Маруся.
Юрик забарабанил пальцами по спинке стула:
— Прохладная, струящаяся, очищающая, излечивающая, утоляющая жажду, рождающая, проникающая, падающая с небес, испаряющаяся, тайна, бездна, стихия…
— Необходимая, как любовь, — продолжила Маруся.
— Зелёный — земля, — включилась в игру Евгения Ивановна, — цветущая, плодородная.
— Мать-земля: материнство, рождение, ребёнок! — скороговоркой выпалила Маруся и добавила: — Любовь!
— Маруся, у тебя пунктик! — заметил Стилист.
Евгения Ивановна загадочно улыбнулась:
— Белый — воздух. Туман и радость.
— Обволакивает, проникает, возносится, сотворяет чудо! — продолжил Стилист.
Маруся кивнула головой:
— Без воздуха нет жизни.
Она сделала небольшую паузу и закончила свою мысль:
— Он, как любовь.
Евгения Ивановна тихонько отпивала из чашки свой любимый имбирный чай и кивала головой, поддерживая Машу.
— Маруся, ты уходишь в абстрактные определения. Я могу увидеть цвет и форму и работать над образом, а ты не расширяешь характеристики, а объединяешь в одно и запутываешь меня. И огонь, и воздух, и земля, и вода — всё у тебя любовь, — недоумевал Стилист.
— Да, она спасёт мир. Это очень сильно. И не я это придумала, — не сдавалась Маруся.
— Ты меня грузишь. У меня тема — четыре стихии.
— Четыре стихии объединяет любовь! — упрямо стояла на своём Маруся.
— Юрик, тебе надо посмотреть «Пятый элемент», и все споры закончатся, — вмешалась Евгения Ивановна.
— Буду делать, как задумал! Вы меня истощаете своей любовью!
Маруся встала из-за стола и устало побрела к себе наверх. Она вдруг остро почувствовала свою бесполезность: Стилист прекрасно может обходиться без неё. Чего она выжидает? Гей он. И хоть до сих пор не вспоминал об этом — скоро вспомнит.
Через минуту к ней поднялась Евгения Ивановна и села на краешек кровати:
— Мне показалось, что ты сложила оружие.
— Я вдруг почувствовала, что я ничего не изменю в его жизни, — устало ответила Маруся.
— Да разве ж ты что-то пробовала делать? Где кокетство, лукавство, напористость, в конце концов, женский инстинкт!
Юрик не помнил «Пятый элемент» и смотрел его «свежим глазом». Он заставлял сюжет возвращаться назад. Останавливал кино и топтался на трёх-четырёх кадрах, разглядывая детали, вздыхая и охая, чертил на кусках нарезанных обоев, потому что бумага давно закончилась. К обеду он не появился, а когда тётка осторожно постучала в дверь его комнаты — не услышал её. Евгения Ивановна приотворила дверь и увидела, как он спит прямо за столом, уморенный своей ночной работой. Всюду валялись скомканная бумага и сломанные мелки, которыми он
любил работать над эскизами.Вечером он хмуро сидел за столом, крошил пальцами хлеб и не дотронулся до ужина, хотя ему приготовили любимую запеканку из цуккини. Видно было, что Юрик очень расстроен. Разговорить его не удавалось, а когда Маруся спросила, не заболел ли он, Стилист с надрывом ответил:
— Да, заболел. И моя болезнь называется «бездарность». Я увидел не только гениальный сюжет, но и оформление его, которое показало мою творческую ничтожность. Я лезу не в своё дело. Ну что ты сделала такие бешеные глаза? — набросился он на бухгалтершу.
— Разве можно так говорить о себе! Слово имеет великую силу! Мы сегодня то, что говорили о себе вчера, — уверенно цитировала психолога Маруся.
— Я не верю в эти глупости. Слышал это уже: думай о себе, что ты талантливый, самый лучший и…
Юрик вдруг замолчал. Он будто вспомнил, что-то, умчался не закончив фразу. Через минуту вернулся с общей тетрадкой и, потрясая ею, объявил:
— Я вёл дневник. Вот в этой тетрадке записаны мудрые советы вроде того, что ты мне сейчас сказала.
Стилист швырнул тетрадь на стол и пошёл заваривать себе кофе.
Маруся осторожно приоткрыла обложку дневника и, кроме записей бисерными буквами, увидела рисунки, сделанные простой шариковой ручкой. Чем писал — тем и рисовал. Эти своеобразные иллюстрации складывались из множества мелких деталей, которые собирались в необычные формы, а те, в свою очередь, создавали фигуры побольше.
Нелепая птица с зубами стояла на одной ноге, её перья состояли из крылатых существ. Они держали диковинные предметы, которые безжалостно вонзали в тело птицы. Головы жестоких паразитов украшали фантастические уборы, состоящие из чистой механики — шестерёнки, шланги, гвозди и что-то ещё, чему Маруся не могла найти названия. Картинку с птицей хотелось рассматривать, в ней таилась какая-то загадка. Она заглянула на следующую страницу…
Конечно, бухгалтерша была совсем некомпетентным человеком в мире изобразительного искусства, но то, что она видела, — потрясло бы даже самого искушённого критика.
— Юрик, можно, я картинки посмотрю? Или твой дневник секретный? — осторожно спросила она.
— Там ничего тайного нет. Это конспекты лекций одной очень занудливой тётки. То есть она думала, что это конспекты. А я складывал её лозунги в рисунки.
Маруся схватила тетрадку и пошла к себе наверх.
28. Праздник
С каждым днем общаться становилось все сложнее. За завтраком все молчали, боясь, что любое сказанное слово запустит взрывной механизм. Юрик больше обычного задерживался на прогулках с Беконом. Маруся завершала отчеты уходящего года и не хотела тратить свободное время на наскучившие ей разговоры о моде. Она хитро выскальзывала из-за стола после вечернего чая и закрывалась у себя в комнате, прикрываясь подбиванием балансов. Только тетя Женя не сбавляла обороты и пробовала снова организовать творческие вечеринки на тему будущего конкурса. Даже подготовка к новогодним утренникам — она по ночам кроила карнавальные костюмы — не очень отвлекала ее. По утрам Маруся вздрагивала от ее бодрого приветствия: