Стилист

Они вышли к подземному переходу через кольцевую, крепко держась за руки, будто боялись потерять друг друга. Юрик шёл посередине — между «мамой» и «воспитательницей». Его мучил вопрос:

«Почему мама называет меня Аликом? Ведь она точно знает, как меня зовут!»

Дома Стилист выждал момент, когда Евгения Ивановна пошла выгуливать Бекона, и таинственно сообщил Марусе:

— У меня в памяти появилось моё имя! Я не Алик! Я Юрий!

Растерянная Маруся вымученно улыбалась в ответ на это известие:

— Тебе нельзя сразу всё рассказывать. Вспоминай постепенно, — попробовала схитрить она.

Но тайна Алика-Юрика грозилась раскрыться немедленно.

— А кто Евгения Ивановна? Разве она не знает кто я? — ставил в тупик Марусю своими вопросами Стилист.

— Мы тебе расскажем твою историю очень скоро, потерпи немножко. Нагрузка большая на психику, надо маленькими порциями… — пробовала объясниться взволнованная Маруся. — Но самое главное — мы… твои родные, самые близкие.

Стилисту не нравились эти недомолвки, он чувствовал себя обманутым.

Когда Маруся рассказала Евгении Ивановне о допросе, который учинил ей Алик-Юрик, та насупила брови и жёстко сказала:

— Время работает против тебя. Если он вспомнит свои прежние увлечения — все потуги сделать его нормальным мужиком — ляснутся. Я потеряю его из виду и опять буду жить в этом большом доме с невыносимым чувством вины в полном одиночестве, а ты вернёшься в свою бухгалтерию в чёрном сарафане с бездарным кроем и будешь корить себя за то, что прошляпила свою судьбу.

— Но я не знаю, что мне надо делать, я не могу влиять на него, — огрызнулась Маруся.

До конца понять отчаяние Евгении Ивановны она не могла, а только восприняла резкий, безапелляционный тон, которым частенько пользовалась её мать, — вроде какая-то вина висела на Марусе за сложившиеся обстоятельства.

Тетка приблизила к ней лицо и шёпотом произнесла:

— Тебе его надо совратить!

Спустя день Стилист припёр Марусю к стенке под лестницей и снова потребовал объяснений. Евгении Ивановны дома не было, она уехала в Минск на разведку проверить: всё ли в порядке у племянника на минской квартире.

— Что ты про меня знаешь? Ведь что-то знаешь, я это чувствую. Почему молчишь? — агрессивно наседал он.

— Алик, приедет тётя Женя, сядем за стол и обо всём поговорим.

— Не называй меня Аликом! — угрожающе прошипел он, выставив вперёд указательный палец.

Маруся вздрогнула, и чувство страха обдало её холодком: разъярённый мужчина с пробитой головой оказался слишком настойчивым и непредсказуемым.

— Говори. Сейчас же!

— Я обещаю тебе, что всё расскажу. Завтра. Обязательно, — Маруся скользнула под его рукой, стремительно поднялась по ступенькам на второй этаж в свою комнату и закрылась на крючок. Прислонившись к двери, она слышала, как он поднимается по лестнице: не спеша и очень уверенно, что-то бормоча себе под нос.

Самодельный крючок из толстой алюминиевой проволоки выглядел ненадёжно. Дверь содрогалась от крепких ударов.

— Ты спряталась от меня! Значит, что-то скрываешь!

— Вижу, восстановился ты, дверь сейчас сломаешь.

— Сломаю!

— И что дальше?

— Хочу знать, кто я!

21. Квартиранты

Около одиннадцати тетка Юрика открыла своим ключом дверь в квартиру любимого племянника. Плотно задернутые шторы погружали его жильё в загадочный мрак. Громкий щелчок выключателя — и, неожиданно вспыхнувший свет, выявил, что тут кто-то есть.

С большой кровати, занимавшей почти всё пространство комнаты, на Евгению Ивановну мрачно смотрели два мелких глаза Юркиного дружка Гены. Он был не один. В одежде, разбросанной по полу, не наблюдалось ни одной детали женского гардероба. У кровати на полу стояла бутылка шампанского и блюдце с виноградом.

— Ну, привет, крокодил Гена, — не скрывая своей брезгливости победно произнесла тётя Женя.

Из-за Гениной спины раздалось испуганное:

— Здрассьти… Кто вы?

— Полиция нравов, — сухо ответила Евгения Ивановна и сделала пару снимков смартфоном.

— Отвернитесь, пожалуйста, мы оденемся.

Прихватив из коридора обувь гостей, Евгения Ивановна занесла ее на кухню и бросила под стул, на котором стояла грязная кофеварка. На столе валялись апельсиновые корки и две тарелки с остатками еды. Мусорное ведро не выносилось несколько дней. Открыла холодильник. Бутылки пива, сухая колбаса, сыр.

«Гости» надели куртки и топтались в носках в прихожей, вспоминая, где они оставили обувь.

— А шузы ваши — у меня, их надо заслужить, — с особым выражением произнесла тётя Женя.

Гена сконфуженно сопел, пытаясь сформулировать главный вопрос. Но Евгения Ивановна не желала ждать запуска его мыслительного процесса. Поэтому она сразу чётко определила задание:

— Квартиру убрать, посуду помыть. Ключ! — протянула она руку. — Вам отпускается на уборку 2 часа.

— Так много?

— Не так уж много для разнообразной работы по дому: надо помыть полы, пропылесосить, перестелить кровать, вытереть пыль, помыть ванную и туалет. Пока не сделаете всё «на пять» — отсюда не выйдете.

Она замкнула их на ключ и пошла в домоуправление договариваться со слесарем о замене замка.

Почтовый ящик распёрло от скомканных рекламных листов. Среди них Евгения Ивановна выловила длинный конверт с иностранной маркой. Да, для Юрика новостей из Минска было даже слишком много. В автобусе, держа на коленях дорожную сумку с одеждой и документами племянника, она с радостью думала о его «вычищенной» квартире. Гена там больше не появится.

22. Письмо

Евгения Ивановна вошла в дом как раз в момент, когда Стилист с истерическим напором ломился в комнату Маруси.

— Алик! Что случилось? — крикнула с порога.

— Не зови меня так! Я не Алик!

— Да, ты не Алик, а Юра, — быстро сориентировалась тётя Женя. — Вот письмо тебе принесла, Юра Латун. Это Маруся тебя Аликом назвала, когда спасала из психбольницы. Назвала, чтобы увезти оттуда под своей фамилией и придуманным именем. И чем плохо? Алик, Аленький цветочек, подарок! Ты ей по гроб жизни обязан. Никто ведь не знал, что с тобой случилось и где ты находишься, — спокойно объясняла тётка, поднимаясь по лестнице к разъярённому Стилисту.