Столица Российской империи. История Санкт-Петербурга второй половины XVIII века
Шрифт:
Гвардия, жившая до того привольно, попала под муштру голштинцев. «Ходят люди, а особливо гвардейцы, толпами, и въявь почти ругают и бранят государя».
Неудивительно, что императором были недовольны почти все. В доме юной Дашковой организовался заговор, душой которого были братья Орловы. Собирались поджечь крыло нового дворца, когда император приедет в Петербург. В суматохе можно было убить Петра и бросить тело в огонь.
Однако случайно был арестован один из заговорщиков лейтенант Пассек. Григорий Орлов, тогда артиллерийский капитан, дал знать императрице. Она в неброской карете рано утром отправилась из Петергофа в Петербург. Ее сопровождали всего трое человек.
Направились прямиком в роты Измайловского полка, командир которого обещал солдатам за поддержку Екатерины различные награды и освобождение от намечавшегося похода. Полк
Солдаты бросились грабить дворец герцога Голштинского, разбили там все зеркала, взломали винный погреб.
А в Зимнем уже составлялся манифест к народу.
Гофмаршал Измайлов, которому Петр поручил наблюдать за супругой, решился к полудню войти в покои императрицы, но не обнаружил ее.
Император же выехал из Ораниенбаума в Петергоф обедать. Не увидев Екатерины, он с досадой промолвил:
— Теперь я хорошо вижу, что она хочет свергнуть меня с трона. Все, чего я желаю, — это либо свернуть ей шею, либо умереть прямо на месте.
Император велел Никите Трубецкому и Алексею Шувалову;
— Вам нужно быть в городе, чтобы успокоить ваши полки и удерживать их в повиновении мне. Отправляйтесь немедленно и действуйте так, чтобы вы могли когда-нибудь ответить за свои действия перед Богом.
Генерал-фельдмаршалы отправились в Петербург и больше не появились, переметнувшись к Екатерине. Так же поступил и канцлер граф Воронцов. Он даже написал с одобрения Екатерины письмо о том, что Петербург на стороне императрицы, и Петру остается лишь подчиниться ей.
Петр надумал ехать в Кронштадт. Все-таки крепость. Можно отсидеться.
Снарядили галеру и яхту. Но в крепости уже знали о событиях, и Петра не пустили, пригрозив стрелять.
Яхта, на которой был основной двор императора, развернулась и пошла в Петергоф. Галера с Петром отправилась в Ораниенбаум. Там император начал пить, торжественно сломал свою шпагу, заявив, что он всегда чувствовал себя голштинским офицером, а не русским царем. Он согласился отречься от престола, если Екатерина позволит ему жениться на Елизавете Воронцовой и выпустит их из России. Императрица прислала ему такое ручательство.
Петр написал:
«В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительства владеть Российским государством. Почему и восчувствовал я внутреннюю перемену, наклоняющуюся к падению его целости и к приобретению себе вечного чрез то бесславия. Того ради помыслив, я сам в себе беспристрастно и непринужденно, чрез сие заявляю не токмо всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюсь, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительства во всю жизнь мою в Российском государстве владеть, ниже оного когда-либо или чрез какую-либо помощь себе искать, в чем клятву мою чистосердечную пред Богом и всецелым светом приношу нелицемерно, все сие отрицание написав и подписав моею собственною рукою. Июня 29. 1762. Петр».
Что же происходило дальше?
Екатерина понимала, что выпускать Петра из России не стоит.
Вот как она сама рассказывает об этом в письме к Станиславу Понятовскому в Польшу:
«Я послала под начальством Алексея Орлова в сопровождении четырех офицеров и отряда смирных и избранных людей низложенного императора за 25 верст от Петергофа в местечко, называемое Ропша, очень уединенное и очень приятное, на то время, пока готовили хорошие и приличные комнаты в Шлиссельбурге. Но Господь Бог расположил иначе. Страх вызвал у него понос, который продолжался три дня и прошел на четвертый. Он чрезмерно напился в этот день, так как имел все, что хотел, кроме свободы. Его схватил приступ геморроидальных колик вместе с приливами крови в мозгу. Он был два дня в этом состоянии, за которым последовала слабость, и несмотря на усиленную помощь докторов, он испустил дух. Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть. Но вполне удостоверено, что не нашли ни малейшего следа отравы. Он имел совершенно здоровый желудок, но умер от воспаления в кишках и апоплексического удара. Его сердце было необычайно мало и совсем сморщено».
Что произошло в Ропше? Императора держали взаперти — никуда не выпускали. Орлов с офицерами
пьянствуют в комнате Петра. Пиво, табачный дым и карты.Спустя 34 года, через пять дней после смерти Екатерины, канцлер граф Безбородко достал из личной шкатулки императрицы записку. Пьяным, прыгающим почерком Алексея Орлова там было выведено:
«Матушка милосердная Государыня. Как мне изъяснить, что случилось: не поверишь верному рабу своему; но как перед Богом скажу истину. Матушка, готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на государя. Но, Государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором (Барятинским); не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть да брата. Повинную тебе принесу и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил: прогневили тебя и погубили души на век».
С Орловым и Барятинским были сержант гвардии Н. Энгельгардт, капрал конной гвардии Г. Потемкин, актер Ф. Волков, лейб-компанец артиллерии А. Шванович и Г. Теплов. Последний стал писателем, почетным членом Академии наук. Это он после убийства сочинил манифест, что Петр скончался от геморроидальных колик. За это Екатерина наградила его 20 тысячами рублей.
Андреас Шумахер, советник датского посольства, утверждает в своих записках, что непосредственным убийцей был Шванович — то ли швед, то ли немец, задушивший императора ружейным ремнем. Потом, при Екатерине, его держали в Шлиссельбургской крепости. Сын Швановича стал помощником Пугачева.
Гроб с телом императора привезли в Петербург в Александро-Невскую лавру.
Две пустые, обитые черным комнаты. Проходя первую, посетители, ступая на порог, видели на возвышении гроб в окружении нескольких горящих свечей. На покойнике был надет старый голштинский мундир. Никаких орденских лент. Входившие кланялись и, не задерживаясь, выходили в другую дверь. Спустя три дня шесть пьяных асессоров отнесли тело в церковь и там его погребли простые монастырские служки. Без эпитафии и надгробия.
Как рассказывает митрополит Казанский Вениамин (Пуцек-Григорович), бывший в 1762 г. архиепископом Санкт-Петербургским, тело императора было привезено на утренней заре в лавру и поставлено в зале тех деревянных покоев, в которых жил архиепископ; три дня приходили сюда по древнему обычаю для отдания государю последнего христианского долга вельможи, всякого звания люди и простой народ. Указ новой государыни приглашал подданных проститься с телом Петра «без злопамятствия». Государь лежал в бедном гробу, четыре свечи горели по сторонам гроба. Сложенные на груди руки одетого в поношенный голштинский мундир покойного были в больших белых перчатках, на которых запеклась кровь (от следов небрежного вскрытия). Без пышности, с одной подобающей церковной церемонией, тело перенесено было в церковь, где «по отпетии запечатлено земною перстию преосвященным Вениамином». На отпевании присутствовали члены синода. По словам преосвященного, сенаторы убедили императрицу в монастырь не ходить и при погребении мужа не присутствовать. При восшествии на престол Павла I тело императора было вынуто из могилы, перенесено во дворец и поставлено на троне у гроба супруги, а затем оба гроба перенесены в Петропавловский собор.
По свидетельству современников, вторичному погребению Петра III предшествовали следующие церемонии. Дня за два до вырытия из могилы тела императора из Зимнего дворца в Невскую лавру потянулась процессия траурных карет в семь часов вечера при 20 градусах мороза. По словам очевидца Ф. П. Лубяновского, более тридцати карет, обитых черным сукном, цугом в шесть лошадей, тихо тянулись одна за другой; лошади с головы до земли были в черном же сукне, у каждой шел придворный лакей с факелом в руках, в черной епанче с длинными воротниками и в шляпе с широкими полями, обложенной крепом; в таком же наряде с факелами же в руках лакеи шли с обеих сторон у каждой кареты. Кучера сидели тоже в шляпах. В каждой карете кавалеры в глубоком трауре держали регалии. Мрак ночи, могильная чернота на людях, на животных и на колесницах, глубокая тишина в многолюдной толпе, зловещий свет от гробовых факелов, бледные от огня лица — все вместе представляло глубоко унылое, потрясающее зрелище. Тело императора, вынутое из земли, было положено вместе со старым гробом в богато обитый золотым глазетом гроб и поставлено посреди церкви, в которой он был ранее погребен.