Столпник и летучие мыши

Верный служка Вельзевула — чёрт в лейтенантских погонах — продел дубинку через скованные за спиной руки Божьего создания и резко вздёрнул их, как на дыбе. Мгновенно Симеон был скручен в бараний рог, ноги подкосились, хребет согнулся в три погибели, взгляд упал.

Едва не целуя при каждом шажке собственные колени, он шаркал по коридору навстречу многоголосому рёву, что леденил кровь в жилах, разъедал кишки и сводил судорогой любую мысль. Он не чуял собственного сердца. Казалось, истерично пульсирующая мышца была уже вырвана и брошена жрецами ада в серное озеро на съедение чудовищу.

— Держись! Не падай духом! — взвился возглас Фру и тут же был расплющен громовыми раскатами речёвки.

— Пока мы едины, мы — непобедимы! Пока мы едины, мы — непобедимы!

Оглоушенный Семён дёрнулся изо всех сил, пытаясь разогнуться, чтобы увидеть хотя бы что-то. Но тут же усердный удар вельзевулова лакея обрушил его на пол.

— А-а-а-а! Господи, спаси и сохрани! — заорал несостоявшийся монах и выставил навстречу действительности острый, как кинжал, глаз. Он предпочёл бы ничего не видеть и не слышать. Его ещё не оставляла надежда, что всё происходящее — лишь сон, но пятой точкой, на которую приземлился, чувствовал, что — нет.

Спасителей человечества выволокли в «приёмный покой» полицейского участка и бросили в углу на пол. Здесь они были на некоторое время забыты. Невообразимая суета царила вокруг. Стражи закона носились, как ошпаренные, от их тёмно-синего обмундирования мерк свет. В проёме входной двери то и дело появлялись омоновцы с очередной пачкой задержанных, в основном, мужчин, в наручниках и без. Они сдавали свою добычу с рук на руки дежурным, а те сгоняли новоприбывших в клетку, точно баранов в отару.

Разверстый глаз столпника был ослеплён висящей под потолком пылающей грушей. Больше ничего пылающего в помещении ада не было — ни чанов с кипящей смолой, ни огненной реки. Неправедный пытался различить хотя бы что-то, но видел только пыльную муть, точно его с головой окунули в поташ. Через некоторое время поток нарушителей приостановился. Беготня тоже прекратилась. Вопли стихли, слышно было лишь яростное сопение.

Тело спасителя человечества ныло. Кровоподтёки и синяки, укрытые кожаными штанами и курткой, пекли так знатно, точно под одеждой как раз и располагалась личная семёнова геенна огненная. Мозги трещали, лицо опухло, ободранные руки жгло огнём, ушибленное колено ломило. Смотреть на парня было больно. Он улёгся на полу, свернувшись эмбрионом, и прижался разорванной щекой к убитому, но прохладному линолеуму. Полегчало. Раздались гневные выкрики:

— Гады! Смотрите, что с человеком сделали!

— Вы за всё ответите, живодёры!

— Нюрнберг по вам плачет!

— Предатели народа!

Невообразимый грохот воспрянул с новой силой, Сёмкина голова загудела ещё пуще, тело завибрировало, жоль* над правым глазом заныла крепче, боль ран усилилась. Те, кого столпник принял за грешников, оглушали его, как майский гром. К спасителям подскочили два лейтенанта, подняли на ноги, потом бросили обратно на пол. Стараясь услышать самих себя в протестном рёве, они сошлись нос к носу и заорали друг на друга:

— Куда этих?!

— Палыч сказал, можно сразу в следственный изолятор!

— Оказание сопротивления?!

— Ес! Вызывай транспорт!

— Где ж его взять?! Всё занято!

— Твою мать!..

Лейтенанты умчали. Симеон, приглядевшись, различил длинные металлические штыри, уходящие в бесконечность, и прилипшие к ним пятна лиц и рук. За штырями кучно стояли ребята с чёрно-жёлтыми тесёмками, которые они повесили себе кто на грудь, кто на шею, кто на рукав. Те, кому не хватало места, стояли на братних раменах* и, растопырив руки, держались за железные постромки. Ошарашенному послушнику виделось множество неправедников, распятых на крестах, и с ними был… Нет, с ними не было Иисуса.

Парни протискивали между прутьями плечи. На всю длину рук угрожающе выставляли в коридор кулаки. Служивые, прошмыгивая мимо них, шарахались. Бунтари били пятипалыми молотками по воздуху, как по наковальне, и гремели:

— От-пус-кай! От-пус-кай! От-пус-кай!

Выскочили служивые и принялись лупить дубинками по решёткам, вопя:

— Назад! Молчать!

Во всеобщем гвалте Фру поднялась, выпрямилась и бросила взгляд вниз из-под козырька бейсболки, упрочившейся на отрастающем «ёжике». На напарника было больно смотреть. Задушив жалость, она начала просчитывать ситуацию. Задание должно быть выполнено любой ценой. Столпника кровь из носу нужно доставить живьём к началу следующего этапа операции. Иначе страшно даже подумать, что будет.

Вчерашняя невнятная личинка без названия, что копошилась в груди, сегодня уже окуклилась и, медленно вызревая, наливалась соком. В назначенный срок капсула, торчащая сучком под ложечкой, лопнет; горький, и одновременно сладкий сок любви отравит кровь; прекраснокрылая бабочка станет метаться в животе, пока не найдёт выхода, как находит его всё живое, жаждущее продолжения рода. А пока неотвратимость, подобно взорвавшемуся солнцу, не ослепила, девушка-воин может трезво думать и принимать решения.

Она мгновенно просканировала прямым и боковым зрением окружающую обстановку. План здания вкупе с подвальными лабиринтами и пожарной лестницей высмотрела рядом с огнетушителем. Схема сигнализации в полном объёме. Вентиляция почему-то только в подземном этаже. Что за хрень? А-а-а… ясно… Домик-то одноэтажный, небольшой, старого типа. Древняя столярка с маленькими форточками, обшарпанные стены. Вентиляцией здесь никогда и не запахнет. Плохо. Электрический щиток в подвале. А вот видеокамер там нет. О-па! Предположительно, здесь у них шалман — ночной кабак с девочками и дурью. Отлично!

Перед ней на секунду открылся неожиданно яркий коридор. В конце него под потолком узкая, как амбразура, фрамуга. Не зарешеченная. Хорошо. Может пригодится. С двух сторон по две двери. Из первой справа выходит лейтенант с охапкой папок. Значит, здесь кабинет начальника. Скорее всего, в нём, а точнее, в начальническом столе лежит её военное оснащение — яхонтовый перстень и аметистовый гребень. Та-ак…

Повсюду натыканы камеры. А вот и экран в виде ноутбука за прозрачной перегородкой с надписью «Дежурная часть». Из-за плазмы торчат локти, головы наблюдателя не видно. Охранник во что-то воткнулся — не оторвёшь. Может, её разглядывает? Чиркнув козырьком бейсболки о стену, Фру слегка изменила его угол. Теперь он на пятнадцать градусов ниже, закрыл лицо до подбородка. Из-за ноутбука тут же высунулась голова в фуражке. Что-то заметил. Или нет? Нет, потянулся за пластмассовым стаканчиком, в нём, скорее всего, кофе. Сколько таких стаканчиков он уже опустошил? Жаль, мусорную корзину через стену не видно. Но по тому, как зевнул, очевидно, не меньше пяти. Перебор кофеина клонит в сон. Ночью будет клевать носом. Это хорошо.

Пришелица осмотрела «предбанник», где проходило главное действие спектакля. Две смежные клетки, полностью занимавшие левую часть, вздымались до потолка. Одна под завязку была забита воинственным людом с георгиевскими ленточками. Парни буквально стояли друг у друга на головах. В другом — пяток кудлатых барышень из «квартала Красных фонарей» в мини, в ночном макияже и с силиконовыми буферами. Они восседали на длинной лаве и ковыряли облупленный маникюр. Справа, за пуленепробиваемым стеклом на безопасном расстоянии от гневно торчащих кулаков писари в служебных формах пыхтели над бумажками. Набычившись, они бросали волчьи взгляды туда, где пестрели и кололи им глаза георгиевские ленточки.