Стоп-кадр

Яков Борисыч что-то сказал Зиновию и ушёл, хлопнув дверью.

– Молодец... далеко пойдёшь!
– сказал Зиновий, кладя руку мне на плечо.

После обеда было собрание - и Яков Борисыч представил меня группе.

– Вот... прошу любить и жаловать... новый исполнитель роли Степана.

– А Чудновский?

– Чудновский отпал, - сказал Зиновий.

Я встал, насмешливо поклонился. Я не хотел показывать, что это такая уж для меня радость - участие в их фильме... Не хотел показывать, но всё-таки, наверное, показал.

Мы вышли из красного уголка с Зиновием.

– Да-а-а, - задумчиво говорил Зиновий, - всё-таки суровая это вещь сцена в проруби!

– В какой... проруби?

– Ну, "в какой", "в какой"!.. Которую ты нам показал!

– А какая там сцена?

– Обычная. Герой бросается в прорубь и тонет.

– А зачем?
– Я разволновался.

– Ну, совесть его замучила. Понимаешь?

– А когда мне нужно будет это делать?

– Тебе? А кто сказал, что тебе? Это главный герой! А ты разве главный герой?

"Не я... Но всё равно - зачем?!"

– А нельзя по-другому?

– Как по-другому?
– недовольно спросил Зиновий.

– Ну, заменить. Чтоб он не гибнул...

– А на что заменить? На борьбу с удавом?
– Зиновий усмехнулся.

– Точно!
– обрадовался я.

– Или, может, на "Бородино"?
– сказал Зиновий.
– Добегает до проруби, читает с выражением "Бородино" - и идёт обратно!

– Хорошо бы!
– сказал я.

– Нет уж!
– сказал Зиновий.
– Будем снимать так, как в сценарии написано. Ты ведь и понятия-то ещё о жизни не имеешь! Понятия не имеешь о человеческих переживаниях!

– Имею!
– вдруг сказал я.
– Однажды, летом ещё... смотрел я на улицу из окна. Вдруг - скрип!
– "Москвич" резко останавливается, тормозит. Из него выскакивает водитель и двумя ударами - бац, бац!
– того человека, который перед капотом "Москвича" оказался. Тот упал, а этот сел, дверцу захлопнул и уехал! А тот - поднялся так медленно и долго-долго пиджак отряхивал, глаз не поднимал. Боялся, что увидели все, как избили его.

– Так, - сказал Зиновий.

– А летом тоже... в Петергофе... садится в автобус девушка, очень некрасивая, с отцом. И думает, что все думают про неё: что все, мол, гуляют, кто с кем, а она - с отцом! И вот посидела она так неподвижно, потом вдруг достаёт - со вздохом - шоколадку, выдвигает из обёртки. Мол, если всё так плохо, хоть шоколаду поем.

Зиновий удивлённо смотрел на меня.

– Вот видишь!
– наконец сказал он.

– Ну, так там... ничего нельзя уже поделать! А тут можно ещё сделать, чтоб он не тонул!

– Ладно, - сказал Зиновий, - не в своё дело не лезь. Лучше о себе подумай.

– А что о себе? А какая у меня роль?

– У тебя тоже - будь здоров! Ты спасаешь людей во время пожара.

– Во время пожара?

Я вспотел.

Вот это да! Вот это день!

– Ну, хочешь, вот почитай - режиссёрский сценарий. Вот твой эпизод. Зиновий протянул мне раскрытую длинную книжечку.

Вот что там было:

________________________________________________________________

No кадра Объект План Содержание кадра и текст Музыка

Шумы

________________________________________________________________

100 Конюшня Общ. Ночь. Здание конюшни. Музыка

Натура с Над крышей пламя. По- No 6

достройкой является Стёпа. Реши

тельно бежит к конюшне,

распахивает ворота, вбе

гает. Через некоторое вре

мя выскакивают испу

ганные лошади. За ними

верхом выезжает Степа.

101 - " - Крыша конюшни рушится, Музыка

взмывает столб пламени. No 2

________________________________________________________________

Вот это да!

Я разволновался.

Нет... Так нельзя... Надо мягко, ненавязчиво всё узнать.

– Повезло тебе, - сказал Зиновий, - в сотом кадре снимаешься, в юбилейном!

– А сразу же что... я выскакиваю - и крыша падает? А не может быть...

– Нет. Ничего не может, - сказал Зиновий.
– Не первый раз такие сцены снимаем.

– Но крыша обрушивается ведь. Вдруг...

– Никаких "вдруг". Отдельно снимем, как ты там прыгаешь, отдельно рушится крыша. Может, даже в разные дни. Понял?

– А что ж, конюшня сгорит?!

– Ты что ж думаешь, мы эту конюшню жечь будем?

– А какую?

– Есть там в лесу старый телятник... достроим немножко - и сожжём!

Вот это да!

– А разрешили?

– Разрешили.

– А вдруг лес загорится?
– спросил я.

...Своими "ненавязчивыми" вопросами я скоро довёл Зиновия до белого каления.

Конечно, он говорит, что всё предусмотрено и съёмка такая проводится не первый раз, но всё-таки мало ли что с огнём может случиться?

"Да, - думал я, - конечно... Никто особенно меня не осудит, если я откажусь от съёмки, скажу: надо уезжать, и всё!.. Но никто и Джордано Бруно бы не осудил, если бы он отказался гореть, - пошёл на попятную, и всё! Всё было бы нормально, только б он не попал в Историю, и всё!.. А Муций Сцевола?
– подумал я.
– Воин... который, чтобы доказать мужество осаждённых, своих соратников, сунул перед врагами руку в огонь и держал, пока она не сгорела? Мог бы он отказаться?.. Вполне! Только б никто никогда не узнал его имени и даже фамилии... плюс осаждающие взяли бы город!"

Утром я проснулся, подошёл к окну - и увидел напротив окон красную пожарную машину.

Так. Значит, всё-таки состоится!

Я вдруг упал духом. То, что я увидел, было вдвойне плохо: с одной стороны, пожарные приехали, - значит, пожар точно будет, с другой - машина одна!

Вдруг в дверь раздался стук. В дверях стоял пожарный в брезентовой робе.

– Слушай, малец!.. Не знаешь, где тут эта... киногруппа? Час уже ездим - не можем найти! Может, знаешь?

Мне ли не знать!

– Сейчас!
– сказал я.

Некоторое время я думал, что надеть, потом подумал: "А, ладно, всё равно ведь переоденут по-своему!"

Я надел лыжный костюм, пальто, шапку и вышел.

Тут я увидел, что приехали две машины: вторая стояла подальше. И это почему-то ещё больше расстроило меня: раз прислали две, то, значит, согласны, что дело действительно будет серьёзное!

Я сел в кабину рядом с водителем.

– Поехали, - отрывисто сказал я.

Через минуту мы подъехали к общежитию.