Страх высоты

Мазин подумал:

– Хорошо. Мне сказал о ней Игорь Рождественский.

Инна бросила в пепельницу сигарету:

– Он не должен был этого делать!

Мазин вспомнил разговор с Рождественским:

– "...Разве вы не говорили об этом с Инной Константиновной?

– Нет.

– И ни с кем другим?

– Вы первый.

"Сказал неправду. Ведь она совсем не удивилась. Она знает, что Рождественскому известно про тетрадь. Но зачем врал он?"

– Он не должен был этого делать!

– Почему?

– Наверно, он струсил, когда узнал про машину?

– Не думаю. Вы забыли про алиби!

– Значит, Игорь вне подозрений?

– Почти. Но он мог волноваться не за себя.

– За кого же?

Мазин не ответил.

– Вы, кажется, говорили, что человека можно убить не только ассегаем?

Он кивнул.

– Это верно...
– Инна помолчала.
– Смешно. Вам нужен человек, столкнувший Антона с подоконника, однако вы видите огромную разницу в том, как его столкнули - руками или, может быть, не дотрагиваясь до него. Но разве это так уж существенно?

– Для того, кто это сделал, очень. В первом случае - много лет тюрьмы, если повезет. А во втором...

– ...Только собственная совесть? Или вы не считаете это наказанием?

– Это зависит от человека.

– Да, от человека. Мне, наверно, не грозит тюрьма, хотя... нет, я боюсь сказать... В общем, если бы не я, Антон, возможно был бы жив до сих пор. Хотя я не выталкивала его из окна.

– Не торопитесь с такими признаниями. Вы не убивали Тихомирова. И налейте мне, наконец, кофе.

Инна наклонила кофейник над чашкой.

– Скоро все станет ясным.

Она покачала головой:

– Для меня ясно и сейчас.

Мазин отхлебнул глоток:

– Вы помните войну?

– Мало, плохо.

– Но бомбежки, наверно, помните?

– Да, это запоминается.

– И луч прожектора, который ловит самолет? Он тянется очень далеко, очень. Но вспомните, как беспомощно бегает он по небу, прислушиваясь к неясному гулу? А если и поймает, только на минуту. Самолет ускользнет, потому что луч слишком узок. Однако стоит появиться другому лучу, и все становится иначе. Вдвоем легче. А если их три или четыре? Самолету уже некуда деваться. Простите за примитивный пример. Вы знаете много, но это долгий и теряющийся в бесконечности луч. Один. А существуют и другие. И я хочу, чтобы они пересеклись. Должна быть точка, где все они встретятся.

Инна слушала внимательно:

– Я понимаю вас. Но я уже говорила: только кажется, что мы ищем одно и то же. Мы все видим по-разному.

– Или другой видит то, чего не разглядел первый.

– И каждый думает, что он знает лучше других. А вы ведь совсем не знали Антона.

– В этом мое преимущество.

Инна налила и себе кофе.

– Может быть, вы и правы. Но если и вы не узнаете ничего, что подлежало бы осуждению?

– Тогда вам станет легче.

Она посмотрела на него с благодарностью:

– Спасибо. Хотя вряд ли вы сможете помочь мне. Вы уже говорили с... другими?

– Да, я говорил с Игорем Рождественским, с Ириной Тихомировой и Светланой.

– И что же, что сказали они об Антоне?

– Они оценили его по-разному. Коротко так: Ирина считает, что Тихомиров сам не знал, чего хотел от жизни. Сначала она думала, что это идет от неправильного воспитания, но потом поняла, что от неисправимого характера. Ждала: с таким человеком обязательно что-нибудь случится.

Игорь Рождественский. Его друг, если можно назвать другом того, кто тебя ненавидит. Мнение категорично: негодяй, который не останавливался ни перед чем.

– Этих мнений я ожидала. Скажите и третье.

– Самое лучшее: был всего достоин.

– И этого следовало ожидать. Вот вам три луча. Примените среднее арифметическое - узнаете правду. Негодяй плюс всего достойный, плюс сумасброд, что в итоге?

– Ничтожество?

– Нет. Антон не ничтожество. Просто он был слаб. Вам все-таки придется посмотреть мои фотографии. Я хочу показать одну. С того дня я его помню.

Инна взяла со стола альбом и положила на колени.

Альбом был не из тех, за которыми старательно следят. Половина снимков была даже не закреплена на листах. Они лежали между страницами.

– Это папа, - показала Инна.

Кратов был на фотографии молодой, оородатый и веселый.

– А это он в Эфиопии.

На фото Кротова окружали смеющиеся девушки. Одна протягивала что-то русскому доктору, совсем не стесняясь своего обнаженного, будто выточенного из черного дерева тела.

– Мама...

Молодая женщина, похожая на Инну, в мужской рубашке с отложным воротником. И еще она, в гимназическом фартуке. На обоих снимках грустная.

– Но я хочу показать не это. Вот...

Снимок пожелтевший, любительский. Трое детей под елкой. Один в испанском костюмчике - пилотка с махорчиком на шнурке. Другой - в африканской маске с перьями. И девочка в буденновском шлеме с шишаком и большой звездой.

– В маске - Антон.

– А это вы?

– Похожа?

– Да.

– Третий - Игорь. Последняя елка перед войной. Я очень хотела, чтобы папа дал маску мне, но он дал ее Антону. Отец сказал: "Антону тяжелей живется, дочка. Давай-ка его порадуем!" Я не понимала, почему Антону живется тяжелей. Отец пояснил: потому что мать его уборщица и одинокая женщина. Я видела, как его мать моет лестницу. Особенно зимой. У нее были большие красные руки. И я могла понять, что значит - одинокая. У Антона не было отца, а у меня мамы. Тогда я пожалела его.

– И жалели всю жизнь?

– Нет. Он не нуждался в жалости. Наоборот. Казался сильным и честным. Честным с самим собой, прежде всего. Однажды, когда он только вернулся из деревни и между нами еще ничего не было, кроме старой дружбы, он сидел вот тут на диване и говорил:

– Меня многие осуждают. Одни официально - ушел из колхоза с трудного участка. Другие за то, что бросил сына, жену. Я судил себя сам и хоть не оправдал, но убедился, что поступить иначе не мог. Это было бы нечестно. А то, что нечестно, не приносит счастья ни тебе, ни людям. Лучше быть осужденным окружающими, чем самим собой.

– Он говорил искренне?
– спросил Мазин.

– Антон верил в каждое свое слово. В этом и была его слабость. Но я тоже поверила. Мне нужен был человек, который дал бы мне немного покоя и радости. Я уже не ждала удач и успехов - вы знаете, наверно, что я мечтала о живописи, из этого ничего не вышло, - но мне хотелось пережить успех близкого, почувствовать этот успех своим. Антон говорил: "У меня появились седые волосы, но я еще ничего не добился. Потрачено чертовски много времени. Зато я узнал себя. Знаю, на что способен, и я добьюсь своего, если ты мне поможешь".