Страх высоты

– Ты обиделась, что я не пригласил тебя?

– Откуда ты звонишь?

– Из ресторана.

– Вам весело?

– Светка, не дури. Ты же знаешь, как мне может быть весело без тебя.

– Значит, скучно?

– Светлячок, не дуйся. Сегодня колоссальный день. Мы должны его отпраздновать вдвоем. Ты приедешь?

– Куда?

– Ко мне. На проспект Космонавтов.

– Когда?

– Сейчас.

– Конечно, нет.

– Ну, Светик...

– Антон, ты выпил.

– Совсем немножко.

– Ладно, считать не будем. Сегодня ты имеешь право. И я поздравляю и... целую, пьяница несчастный. Завтра встретимся.

"Видимо, так она говорила, потому что обиделась все-таки. Но и ссориться не хотела. Хотела не "уронить себя". Есть люди, которые всегда стремятся быть приличными. Годами любят украдкой, потому что иначе нельзя, а потом, когда становится можно, устраивают свадьбу во Дворце бракосочетаний, в фате и белом платье, с обручальными кольцами и прочей чепухой и умудряются быстро забыть "стыдные" встречи на чужих квартирах, торопливые и горестные, когда и жить друг без друга нельзя и нельзя не калечить себя, чтобы скрыть, соблюсти приличия. Все это они умеют выбросить из памяти навсегда и презрительно морщатся, услыхав о чем-то похожем: "Нет, мы были не такими..."

Мазин повернулся к Рождественскому:

– Что делал Тихомиров дальше?

– Он вернулся в ресторан.

– А вы поехали к Инне Константиновне?

– Да.

Мазин посмотрел на Инну и снова засомневался в правильности того, что делает. Зачем ей переживать все это снова?

– Разрешите, я сама расскажу, - предложила она тихо.

– Нет, я.

Рождественский настаивал.

– Хорошо, - решил Мазин.
– Расскажите вы. Схематично, главное. А Инна Константиновна дополнит, если найдет нужным.

– Я приехал к Инне домой и сказал все, что знал...

– Здравствуй, Игорь. Раздевайся.

– Я по очень важному делу, Инночка.

– Откуда ты?

– Из ресторана.

– Защита прошла удачно?

– Речь идет о докторской.

– Антона можно поздравить.

– Не думаю.

– В чем дело?

– Инна! У Константина Романовича оставались неопубликованные работы?

"Как трудно ей было ответить!"

– Что ты имеешь в виду?

– Короче, сегодня я был у Антона. На своей квартире. Приехал за сигаретами, полез в ящик стола...

"Что пережила она, слушая его? Наверно, вот так, как сейчас, сидела согнувшись на краю тахты. А может быть, и у нее мелькнуло мстительное чувство радости? Нет".

– Я знаю об этой тетради, Игорь.

– Знаешь?!

– Я сама отдала ему ее.

– Невероятно!

– Правда. Он ничего не присвоил. Он сам, понимаешь, все нашел. Но он не знал, что это уже было сделано отцом десять лет назад.

– Ее слова подействовали на меня охлаждающе, - продолжал излагать факты Рождественский, - но я не мог поверить Инне полностью. То есть ей я, разумеется, верил, однако текст диссертации так близко совпадал с написанным Кротовым, что я стал в тупик...

– Он мог тебя обмануть!

– Каким образом? Тетради привезла тетя Даша, когда Антон уже почти закончил работу.

– Это ничего не значит. Он мог найти в них главное. Я уверен, без работ твоего отца ему удалось бы состряпать только убогое и ординарное месиво, предназначенное для крыс в архивных шкафах.

– Ты несправедлив, Игорь. Научный руководитель не мог не знать, над чем работает Антон.

– Мой папаша? Втереть ему очки - пара пустяков. Он давно отказался от собственных поисков и поэтому кичится так называемыми учениками. Еще бы! Открыл ученого!

– Ты несправедлив, Игорь!

– А ты играешь в казанскую сироту! Мне противна эта толстовщина, непротивление. Подставь еще раз побитую щеку. Не другую, а ту же самую! Чтоб больнее было!

Он не замечал, что бил сам.

– Уже то, что Антон ни слова не сказал о Константине Романовиче, само по себе непростительно.

Да, этого она не могла простить. Она ждала иного, ждала, что имя отца прозвучит, займет свое место.

– Где твоя женская гордость, в конце концов?

– Есть вещи, которых ты не должен касаться, Игорь!

– Прости меня, Инна, я понимаю, что это касается только тебя, но мне больно, когда тебя унижают.

– В чем ты видишь унижение? В том, что мы разошлись, что у нас ничего не получилось?

– Что значит - не получилось? Можно быть наивной, но всему должен быть предел. Антон обворовал тебя и бросил! А теперь названивает этой грудастой матрешке: "Светик, Светлячок". Сюсюкает, распустив слюни ей на кофточку!

– Зачем ты унижаешь меня, Игорь?!

– Я люблю тебя.

– Об этом не нужно.

– Я знаю. Ничего не нужно. Никакой правды!

– Чего ты хочешь от меня?

– Ты не имеешь права оставлять это. Хотя бы в память об отце.

– Что же я должна сделать?

– Рассказать правду.

– Кому?

– Всем.

– Игорь, пойми меня. Я, наверно, очень слабый и несчастный человек, но я не базарная баба, не мстительная мещанка. Я отдала ему эти тетради, и если он поступил подло, пусть с ним расплатится жизнь.

– Жизнь? Именно для таких проходимцев она и устроена.

– Не мне ее менять.

– Значит, ты не будешь делать ничего?

– Игорь, тобой движет мстительное чувство.

– Мной движет чувство справедливости.

– Которая выгодна тебе.

– Но это справедливость! И это так же верно, как и то, что Антон негодяй.

– Жизнь слишком сложна, чтобы делить людей на плохих и хороших.

– Все человеки? Опять толстовщина?

– Никакой толстовщины. Ты ничего не знаешь об Антоне. Он не вор, не негодяй, не преступник. Он человек трудной судьбы. Мы можем сломать ему жизнь навсегда. А он талантлив. Он возьмет у отца то, что ему необходимо для разбега, и пойдет дальше. Ведь для науки неважно, кто сделал открытие. Важно, чтобы оно попало к людям. А мы сломаем его, убьем. Зачем? За что? Потому что он "отбил" меня у тебя? Но это же неправда! Никакой любви у нас не было. Просто боялись скуки, одиночества. За что я должна мстить? Бросил, ты говоришь? Разлюбил - наверно. Но он не вор. Так все получилось. Я не имею права на месть. Мы - цивилизованные люди, а ты хочешь разбудить зверя, который остался в нас с пещерных времен, зверя, чтобы укусить, растерзать, свести счеты.

Инна:

– Игорь пытался убедить меня в том, что Антон негодяй. Но перед кем он был виновен? Перед моим отцом. Однако и я была виновата перед ним не меньше. Как же я могла мстить Антону?

Игорь Рождественский:

– Но я настаивал на своем, я был уверен в своей правоте.

– Если ты наотрез отказываешься разоблачить этого подонка, я сделаю это сам.

– Каким образом?

– Расскажу про тетрадку.

– Антон все опровергнет.

– А ты? Ты же врать не станешь?