Страницы жизни русских писателей и поэтов

Разрываясь между двумя любимыми и любящими женщинами, Федор Иванович захандрил. Элеонора написала 4 февраля 1837 года письмо его родителям: "Если бы вы смогли его видеть таким, каким он уже год, удрученным, безнадежным, больным… вы убедились бы, так же как и я, что вывести его отсюда волею или неволею – это спасти его жизнь…".

9 мая семейство Тютчева все же выехало в Россию и в июне прибыло в Петербург. Здесь фортуна улыбнулась Федору Ивановичу; он пошел вверх по служебной лестнице: получил чин надворного советника с должностью старшего секретаря при русской миссии в Сардинском королевстве в Турине с повышенным жалованием.

В начале августа он отправился к новому месту службы. Оказавшись в одиночестве, у Тютчева было время поразмышлять о своей службе и об отношении к жене Элеоноре. Вывод он изложил в письме родителям в августе 1837 года: "Скажите, для того ли я родился в Овстуге, чтобы жить в Турине? Жизнь, жизнь человеческая, куда какая нелепость!..". Далее речь шла о жене: " Было бы бесполезно стараться объяснить вам, каковы мои чувства к ней. Она их знает, и этого достаточно. Позвольте сказать вам лишь следующее: малейшее добро, оказанное ей, в моих глазах будет иметь во сто крат более ценности, нежели самые большие милости, оказанные мне лично".

Родителям Федор Иванович сообщил в 1837 году: "… эта слабая женщина обладает силой духа, соизмеримой разве только с нежностью, заключенной в ее сердце… Я хочу, чтобы вы, любящие меня, знали, что никогда ни один человек не любил другого так, как она меня… не было ни одного дня в ее жизни, когда ради моего благополучия, она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновения, умереть за меня. Эта способность очень редкая и очень возвышенная, когда это не фраза".

У человека бывают минуты, когда его поступками управляет не разум, а страсть, и, забыв обо всем, он устремляется ей навстречу. Узнав, что Эрнестина в Генуе, Федор Иванович спешит туда. В одной из вилл, произошло их свидание, откликом на которое стало стихотворение "Итальянская VILLA"

… И мы вошли… все было так спокойно!

Так все от века мирно и темно!..

Фонтан журчал… Недвижимо и стройно

Соседний кипарис глядел в окно.

Видимо, не желая больше огорчать жену, Тютчев решил расторгнуть отношения с новой возлюбленной. Элеоноре он пишет 13 декабря 1837 года: "… Нет ни одной минуты, когда бы я не ощущал твоего отсутствия. Я никому не желал бы испытать на собственном опыте всего, что заключают в себе эти слова". Жену тронули его слова. Волнуясь за мужа, 15 декабря сообщила Николаю, брату Федора Ивановича: "О Николай, мое сердце разрывается при мысли об этом несчастном. Никто не понимает, не может себе представить, что это по его собственной вине, это значит укором заменить сострадание… Если бы у меня был хороший экипаж и деньги, эти проклятые деньги, я поехала бы к нему".

В средине мая следующего года Элеонора вместе с малолетними: Дарьей, Екатериной и Анной, на пароходе из Кронштадта отплыла в Любек. Не доходя до места назначения, пароход загорелся. Любящая мать ценой огромной затраты физических и душевных сил спасла детей. Сестре Тютчева Дарье она потом напишет: "Дети невредимы! – только я пишу вам ушибленной рукой… Никогда вы не сможете представить себе эту ночь, полную ужаса и борьбы со смертью". Эту трагедию, как очевидец, И.С.Тургенев описал в очерке "Пожар на море".

До Турина известие о гибели парохода дошло 30 мая. Предполагая, что семья была на этом судне, Федор Иванович поспешил в Мюнхен, где встретился с семейством. Через месяц, оставив детей у родственников жены, Тютчевы отправились в Турин. О трудностях жизни на новом месте 4 августа 1838 года Элеонора сообщила родственникам Федора Ивановича: "Только несколько дней тому назад нашли дом. Жить будем в пригороде… Так как квартиры здесь много дешевле… Я нахожусь в поисках торгов и случайных вещей, но купить ничего не могу по той простой причине, что у нас нет денег… Банкир выдал Федору вперед его жалованье за сентябрь, и на это мы живем".

Неустроенность, пережитая трагедия на море, сказались на здоровье Элеоноры. 28 августа 1839 года в "жесточайших страданиях" она умерла на руках Федора Ивановича. Смерть потрясла его настолько, что в одну ночь, у её гроба, поседел. В письме к В.А.Жуковскому он поделился горем: "Есть ужасные годины в существовании человеческом. Пережить все, чем мы жили в продолжение целых двенадцать лет… Что обыкновеннее этой судьбы – и что ужаснее? Все пережить и все-таки жить". Рана о смерти Элеоноры не давала покоя Федору Ивановичу. "… эти воспоминания кровоточат и никогда не зарубцуются", – писал он родителям 1 декабря 1839 года.

Через десять лет после смерти жены посвятил ей стихотворение.

Еще томлюсь тоской желаний,

Еще стремлюсь к тебе душой –

И в сумраке воспоминаний

Еще ловлю я образ твой…

Твой милый образ, незабвенный,

Он предо мной, везде, всегда,

Непостижимый, неизменный,

Как ночью на небе звезда…

"Все пережить и все-таки жить". Так и поступил Тютчев. Он поехал в Геную к Эрнестине. В конце декабря 1838 года они тайно обвенчались. 7 июля следующего года их венчали в Берне, в церкви при русском посольстве. Жениху было тридцать пять лет, а невесте – двадцать восемь.

Тютчева с Эрнестиной связывала не только страстная любовь, но и глубокое взаимопонимание. Она удочерила его детей от первого брака: Дарью, Екатерину и Анну. Чтобы читать стихи мужа в подлиннике, изучила русский язык и стала помощницей во всех его делах. Среди стихотворений, посвященных Эрнестине, есть и такое.

Люблю глаза твои, мой друг,

С игрой их пламенно-чудесной,

Когда их поднимаешь вдруг

И, словно молнией небесной,

Окинешь бегло целый круг…

Но есть сильней очарованья:

Глаза, потупленные ниц

В минуты страстного лобзанья,

И сквозь опущенных ресниц

Угрюмый, тусклый огнь желанья.

В счастливом согласии 23 февраля 1840 года у них родились дочь Мария, а в следующем году сын Дмитрий. В письмах Федор Иванович, любя, называл жену "кисонькой". Баден-Баден: "Милая моя кисонька, вчера утором я любовался местностью сквозь пролет огромного полуразрушенного окна древнего баденского замка… Все это очень красиво, но когда я обернулся, чтобы заговорить с тобою – тебя рядом не оказалось… Но если ты не сопутствуешь лично, то преследуешь меня воспоминанием о себе, мне следовало бы даже сказать – терзаешь меня, ибо это, несомненно, настоящее терзанье. Стоило приезжать сюда одному. – Странное дело! Ни мир, волнующийся у меня на глазах, ни встречающиеся люди – ничто, ничто человеческое не напоминает мне о тебе…".

Незадолго до рождения дочери Тютчев в "знак отличия за беспорочную службу" получил новый чин – коллежского советника, а через два года приказом графа Нессельроде за длительное "неприбытие из отпуска" его освободили от службы в министерстве иностранных дел, и лишил звания камергера.

Оставшись без службы, Тютчев намерен был выехать в Россию, но задержался до начала сентября 1844 года. В октябре, прежде всего, он навестил родственников в Москве, потом приехал в Петербург, где не без помощи Амалии Крюденер, познакомился с всесильным шефом жандармов А.Х.Бенкендорфом, которому новый знакомый показался как "честный и способный человек". После встречи, Федора Ивановича зачислили в чиновники министерства иностранных дел, с возвращением звания камергера. Воодушевленный вниманием, он в письме поделился с родителями впечатлением о шефе жандармов: "Он был необыкновенно любезен со мной, главным образом из-за госпожи Крюднер и отчасти из личной симпатии, но я ему не столько благодарен за прием, сколько за то, что он довел образ моих мыслей до государя, который отнесся к ним внимательнее, чем я смел надеяться".