Страницы жизни русских писателей и поэтов
Шрифт:
Тем не менее, Федор Иванович продолжал жить с Денисьевой. 11 октября 1860 года в Женеве Елена Александровна родила сына Федора.
Георгиевский изложил позицию Елены Александровны, занятой ею в отношении к Тютчеву: "Мне нечего скрываться и нет необходимости ни от кого прятаться: я более всего ему жена, чем бывшие ее жены, и никто в мире никогда его так не любил и не ценил, как я его люблю и ценю… Разве не в этом полном единении между мужем и женою заключается вся сущность брака и неужели Церковь могла отказать нашему браку в благословении?…"
Елена Александровна в полной мере так и не была принята светом, более того, перед ней закрылись
… Листья веют и шуршат.
Я, дыханьем их обвеян,
Страстный говор твой ловлю…
Слава Богу, я с тобой,
А с тобой мне – как в раю.
Федора Ивановича постоянно терзало чувство вины перед Еленой Александровной, о чем неоднократно писал в стихотворениях.
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепости страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!..
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!..
Через пятнадцать лет Федор Иванович напишет о дне объяснения с Денисьевой.
Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло
С того блаженно-рокового дня,
Как душу всю свою вдохнула,
Как всю себя перелила в меня…
И вот уж год, без жалоб, без упреку,
Утратив все, приветствую судьбу…
Быть до конца так страшно одиноку,
Как буду одинок в своем гробу.
В мае 1863 года Тютчев заболел, Елена Денисьева все время находилась с ним и сообщала сестре: "Вот уже неделю я ухаживаю за ним. Он был очень серьезно болен. Я сильно встревожилась и проводила дни и ночи около него (потому что семья его отсутствует) и уходила навестить моих детей лишь часа на два в день. Теперь, слава Богу, и он, и они поправляются, и, если все будет продолжать идти хорошо, мы поедем все вместе в Москву…".
Вершиной любви Федора Ивановича к Елене Александровне стало стихотворение "Последняя любовь".
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!..
Пускай скудеет в жилах кровь,
Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство, и безнадежность.
Четырнадцать лет жизни они посвятили друг другу.
22 мая 1864 года Елена Александровна родила сына Николая. Роды, моральное напряжение ускорили ее болезнь – чахотку, которая приняла скоротечное течение. 4 августа она скончалась на руках Федора Ивановича. 7 августа ее похоронили на Волковом кладбище Петербурга.
Есть и в моем страдальческом застое
Часы и дни ужаснее других…
Их тяжкий гнет, их бремя роковое
Не выскажет, не выдержит мой стих…
О господи, дай жгучего страданья
И мертвенность души моей рассей:
Ты взял ее, но муку вспоминанья,
Живую муку мне оставь по ней…
На следующий день после похорон Тютчев написал А.И.Георгиевскому: "Александр Иванович! Все кончено – вчера мы ее хоронили…Что это такое? Что случилось. О чем я вам пишу – не знаю… Во
мне все убито: мысль, чувство, память, все… Я чувствую себя совершенным идиотом.Пустота, страшная пустота. И даже в смерти не предвижу облегчения. Ах, она мне на земле нужна, а не там, где-то…
Сердце пусто – мозг изнеможен. Даже вспомнить о ней – вызвать ее, живую, в памяти, как она была, глядела, двигалась, говорила, и этого не могу
Страшно, невыносимо. Писать более не в силах, да и что писать?.. Ф.Тчв".
В другом письме, несчастный просит Георгиевского: "О, приезжайте, приезжайте ради Бога, и чем скорее, тем лучше! Авось либо удастся вам, хоть на несколько минут, приподнять это страшное бремя… Самое невыносимое в моем теперешнем положении есть то, что я с всевозможным напряжением мысли, неотступно, неослабно, все думаю и думаю о ней и все-таки не могу уловить ее… Простое сумасшествие было отраднее…".
Родственник откликнулся на просьбу. Приехал, чтобы, " размыкать его горе; дело это было очень нелегкое, тем более, что Федор Иванович, глубоко понимая все значение религии… и высоко ценя и превознося нашу православную церковь, сам был далеко не религиозный и еще менее церковный: никакие изречения из Священного писания или из писаний Отцов церкви, столь отрадное для верующего человека и столь способные поддержать и возвысить его дух, в данном случае не оказались бы действенными".
Дочь Анна позднее напишет: "… его горе все увеличивалось, переходило в отчаянье… Я не могла больше верить, что Бог придет на помощь его душе, жизнь которой была растрачена в земной и незаконной страсти".
Однако последней надеждой, где можно было найти утешение, Тютчев все же посчитал христианскую церковь. Он исповедовался, причастился, но желаемого покоя, увы, не обрел. В начале декабря Федор Иванович пишет Я.Полонскому: "Друг мой, теперь все испробовано – ничего не помогло, ничто не утешило – не живется – не живется – не живется…".
Глубокая меланхолия Федора Ивановича отразилась в стихотворении.
… Жизнь, как подстреленная птица,
Подняться хочет – и не может…
Нет ни полета, ни размаху –
Висят поломанные крылья,
И вся она, прижавшись к праху,
Дрожит от боли и бессилья…
Эрнестина Федоровна с огорчением восприняла смерть Денисьевой, и как могла, сглаживал боль мужа. В одном из своих писем писала: "…его скорбь для меня священна, какова бы не была ее причина".
Лучшее лекарство от тяжелого горя – это перемена места. В средине августа 1864 года Тютчев выехал в Женеву к Эрнестине Федоровне, и "они встретились с пылкой нежностью". Федор Иванович несколько успокоился.
31 августа дочь Мария писала своей тетке Дарье: "Бедный папа! Он должен чувствовать себя таким одиноким теперь, и было бы счастьем, если мама смогла бы скрасить его жизнь своей привязанностью…". "Я надеюсь, – в следующем письме пишет Мария, – и даже уверена, что мама будет чудесной с ним в этот тяжелый момент, прежде всего по доброте сердечной, а затем потому, что это как раз повод привязать его к себе сильнее и серьезнее, чем когда бы то ни было".
Когда горечь утраты мало – помалу начала оседать, Федор Иванович осмыслил место Елены Александровны в своей жизни. А.И.Георгиевскому 13/25 декабря 1864 года он отправил письмо такого содержания: "… вспомните же, вспомните о ней – она – жизнь моя, с кем так хорошо было жить, так легко и так отрадно, она же обрекла теперь меня на эти невыносимые адские муки.